Тайный рыцарь

Опаньки! Ан — нету! Нет нигде кривого вайделота, что давеча сторожил Аделаиду. Причем давненько уже не видно калеку. Уж не побежал ли жрец за подмогой? И уж не потому ли бородатые лесовики ведут себя так сдержанно, пока под их Священным деревом хозяйничают чужеверцы?
 
Глава 20
Увы, догадка об истинном положении дел осенила Бурцева слишком поздно. Многоголосые воинственные крики в лесу возвестили, что путь к отступлению отрезан окончательно.
Вздрогнула Аделаида, встрепенулся Фридрих. А на поляну к каменному Кругу Смерти из чащи уже вваливалась целая толпа пруссов. Были здесь и размахивающие длинными кривыми посохами вайделоты во главе с одноглазым жрецом. Были и знакомые, наспех вооруженные мужики из селения беженцев. Был даже дядька Адам со своими лучниками в волчьих шкурах.
Он-то и шагнул первым к окруженным святотатцам из-за огромных глыб, пока остальные пруссы возмущенно галдели и вытанцовывали свои ритуальные пляски. Побледневший фон Берберг переложил мизерикордию в левую руку, выставил вперед кинжальное острие, изготовился к удару, а правой сжал нагрудный ковчежец со святыми мощами. Снова набожный немец больше уповал на помощь небес, чем на крепкую сталь… Ишь, святоша! Блюл бы уж лучше заповедь «не возжелай жены ближнего своего».
— Не дергайся, Фридрих, — Бурцев жестом остановил вестфальца. Сам сделал шаг навстречу бородатому лучнику. И еще один, и еще.
Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. Ни беснующиеся за спиной дядьки Адама пруссы, ни недоумевающий германский рыцарь позади Бурцева не мешали им. Былой соратник нахмурился.
— Я ведь предупреждал тебя, Вацлав. Предупреждал… — Слова дядьки Адама звучали тихо, но весомо. — Теперь ни тебе, ни Агделайде, ни этому рыцарю, что примчался вам на помощь и себе на погибель, не выйти отсюда живыми.
— И ты первым пустишь в нас стрелу?
Бурцев испытующе смотрел в заросшее лицо собеседника. Против стрел Адамовой ватаги точно не попрешь…
Дядька Адам скорбно качнул головой:
— Я не стрелял в тебя, когда нашел возле храма наших богов. И сейчас не стану стрелять в того, с кем сражался бок о бок и кого мой господин пан Освальд почитает другом. Мои люди тоже не дотронутся до тетивы. Но вы по собственной воле зашли в Священный лес и тем самым оскорбили его обитателей. А потому мы не вправе и защитить вас. От меня здесь уже ничего не зависит, Вацлав. От воинов Дмитрия и Бурангула — тоже. Они не знают, где вас искать. Они — чужеверцы, и путь в Священный лес им заказан. Посему будет так, как скажет мудрый Кривайто.
— А как он может сказать? — нервно усмехнулся Бурцев.
— Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…
Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах. Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника — таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.
Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, нервно всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.
— Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, — хладнокровно заявил немец. — И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.
Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке, правая по-прежнему благоговейно возлежала на ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой его истовой веры — умирать сейчас было бы куда проще.
Пруссы загалдели по новой.
— Кривайто! Кривайто! — разобрал Бурцев в нестройном гомоне.
Прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.
Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох — подлиннее остальных и прямой — без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!
Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: действительно ведь, карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухенький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что, если мифический герой местных легенд гном-барздук в самом деле пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в Священном лесу пруссов!
Кривайто остановился напротив чужеверцев. Одним движением вбил свой посох в мерзлую землю — оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали. Их низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика под капюшоном видно не было.
— Э-э-э… — начал Бурцев.
Резким движением Кривайто скинул капюшон.
У Бурцева отвисла челюсть.
Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.
— Майн Готт! Вер ист дас? [10] — Рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.
 
Глава 21
Седые волосы. Узкие-преузкие щелочки глаз. Желтое морщинистое лицо не по годам бойкого китайца…
Сема?! Сыма Цзян!
Даже в нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты какой, прусский барзгул!
— Васлав?! — Глаза китайца временно утратили характерный азиатский прищур. По крайней мере, стали заметно шире. Тоже, небось, удивлен старик сверх всякой меры. — Твоя откуда здеся?
Сыма Цзян, как и прежде — в туменах хана Кхайду, — говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.
— На Русь шел, — с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски. Иначе Сыма Цзян не понимал. — Да вот застрял. А ты тут что же, Кривайто заделался?
— Заделася, заделася… — китаец радостно заулыбался, закивал.
За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым, одинаково ошалело наблюдали Аделаида с фон Бербергом и бородачи-язычники. Шумные вайделоты и те утихомирились. Увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.
Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.
— Что они хотят, Сема? — встревожился Бурцев.
Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.
— Моя точно не знай. Моя никогда не понимай этих человеков. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова — значит «да», качай голова — значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас — только качай голова.