Тайный рыцарь

Бурцев задумался. Раньше-то все больше степняки по дому скучали. Песни свои тоскливые тянули, поглядывали печально в сторону солнечного восхода. Но эти без приказа никуда не уйдут, своевольничать не привыкли. Новгородцы же люди вольные: как накипело — собрали круг да шлют к атаману-воеводе посланца: не держи зла, батька, но пора в путь.
Кручинился, впрочем, Бурцев недолго. Поначалу — да, расстроился, огорчился — жуть. А потом просветлел. Напугал даже Дмитрия широкой — до ушей — улыбкой. А отчего не улыбаться? Все ведь разрешалось само собой! И выходило все как нельзя лучше. Аделаиду в охапку — и айда из замка вместе с новгородцами на Русь. И ностальгирующих степняков с собой прихватить можно. Новгородцы — те сразу дома окажутся, а кочевникам потом до родных степей через союзные русские княжества добираться сподручнее будет. Да и вместе идти по здешним краям — куда как безопасней.
На том и порешили. Новгородские дружинники радовались, словно дети, узнав, что полюбившийся воевода идет с ними. Бурангуловы стрелки и приданные к татарской сотне нукеры Кхайду-хана тоже выглядели довольными. Да и Аделаида не возражала. Полячку сейчас устроила бы любая смена обстановки. Легкомысленный флирт с Освальдом и кокетство с его вояками забылись в два счета.
Ни предателем, ни дезертиром Бурцев себя не чувствовал. О чем речь! Пять десятков Освальдовых воинов — вполне достаточно для обороны этой небольшой крепостцы. Да еще столько же приблудного народа. К «Башне-на-Холме» с тевтонских земель сбежалось за эти месяцы немало сорвиголов — отчаянных, лихих и непримиримых к немцам. Добжиньский рыцарь с удовольствием принимал таких в свою ватагу. А русско-татарское войско только даром занимало место и объедало гостеприимного хозяина. В общем, пусть пан Освальд спасибо скажет за то, что уйдут из Взгужевежи лишние рты.
Пан Освальд, выслушав Бурцева, невесело усмехнулся. Истинную причину отъезда добжинец раскусил сразу. Тряхнул длинными усами:
— Правильно надумал, Вацлав. Увози жену поскорее — не искушай ни меня, ни хлопцев моих. А то не ровен час… Не хотелось бы мне скрестить с тобой меч из-за Агделайды. Езжайте с Богом, да не держите зла, коли что не так. Может, еще и свидимся. И мой тебе совет — не показывай впредь никому свою супружницу без надобности. Попомни мои слова, такая красота до беды довести может.
Бурцев промолчал. Может, чего уж там… На то она и красота.
— Как на Русь пойдете? — деловито сменил тему разговора Освальд.
Бурцев пожал плечами:
— Напрямую, на восток — чтоб быстрее.
Освальд качнул головой:
— Напрямую нельзя. Самый ближний путь к русским княжествам лежит через Мазовию. Только опасен он слишком. В землях Конрада Мазовецкого тевтонов много, и чувствуют они себя там как дома. А панов мазовецких — и вовсе видимо-невидимо. Мало ведь кто из рыцарей Мазовии сражался в Легницкой битве и полег в сече. Для вас же они сейчас даже похуже немцев будут. Особенно для тебя и Агделайды. Коли схватят — беда. Убийство отпрыска своего — куявского князя Казимира старик Конрад Мазовецкий не простит. Не дойти вам до Руси через его земли — перебьют всех. А не перебьют — так в лесах и болотах сгинете без толкового проводника. Ни мне ведь, ни людям моим тайные пути через Мазовию к русским границам не ведомы.
— Что посоветуешь, пан Освальд?
— В обход вам идти надо — через Пруссию и Литву. Выйдете так хоть к Полоцкому, хоть к Владимиро-Волынскому княжеству, а хоть бы и к Новгородским землям. Пруссы и литвины с крестоносцами не первый год воюют и ненавидят их лютой ненавистью, так что вас обижать не станут.
— А дорогу кто нам там укажет?
— Дядька Адам со своими ребятами и Збыслав. Много они в тех краях путей исходили, много тропинок знают — и тайных, и явных.
А ведь и правда! Дядька Адам — родом из прусской глухомани. Збыслав — литвин. Оба вели партизанскую войну против ордена, так что лучших проводников не сыскать.
 
Глава 4
… Ушли наутро — по-над границей с Мазовией — прямиком в заснеженные прусские леса и не замерзающие даже в лютую стужу болота. Шли долго, трудно, с короткими привалами. Аделаида, утомленная дорожными тяготами, снова сердито бурчала. Теперь княжна сокрушалась, что оставила гостеприимный замок Освальда. Заодно поносила и гиблую Пруссию, и дикие племена язычников, обитающие здесь.
За отрядом следили, — об этом свидетельствовал утоптанный снег возле ночных стоянок. Но неведомые лесные наблюдатели — тьфу-тьфу — агрессии пока не проявляли. Угрюмый дядька Адам в неизменном волчьем тулупчике вел русско-татаро-монгольскую дружину уверенно и споро. Бурцев надеялся проскочить земли полудиких пруссов в считанные дни. Потом — перебраться через Неман на литовскую территорию, а уж там очередь Збыслава указывать им дорогу. И считай, половина пути — позади.
Размечтался… Ни он сам, ни чуткий Бурангул, ни Дмитрий, ни даже дядька Адам не смогли вовремя распознать опасность. А больше в передовом дозоре сейчас никого и не было.
Вооруженные дубинками, рогатинами, топорами, легкими сулицами и ножами, замотанные в звериные шкуры, худющие как смерть, молчаливые пруссы с лопатообразными бородами на пол-лица выступили из-за деревьев, поднялись из снежных схронов-сугробов. Возникли отовсюду — тихо и неожиданно, словно лесные духи. Умело окружили, не проронив ни звука, сомкнули кольцо… Обычная партизанская тактика: вырезать вражеский отряд и раствориться в лесу до подхода основных сил. Были бы у ребят лучники, все уже закончилось бы. Или лучники есть, но бородатые мужики рассчитывают взять пленных? И ведь возьмут же!
Их небольшой, неосмотрительно оторвавшийся от дружины и слишком далеко углубившийся в лес дозор угодил в ловушку. Помощь по глубокому снегу теперь подоспеет не скоро, а драться вчетвером с подступающей толпой — дохлый номер.
Только своевременные выкрики дядьки Адама на незнакомом, но явно со славянскими корнями языке уберегли их от немедленного нападения. Пруссы остановились в замешательстве. Дядька Адам выступил вперед, перекинулся с лесными людьми несколькими фразами, вернулся мрачнее тучи.
— Дальше ходу нет, пан Вацлав. Все пути перекрыты тевтонами, а у Наревских болот крестоносцы поставили новый замок.
— Как так, ходу нет?! Хотя бы одна дорога должна же быть!
— Дорога? В этих местах есть единственная дорога — орденская, соединяющая Наревский замок с Хельминской комтурией. А на лесных тропах вокруг замка — везде, где только можно пройти, — стоят немецкие дозоры. Приблизимся — дозоры поднимут тревогу. Из замка выйдет подмога. И нам ее не одолеть. У местного комтура нынче слишком много рыцарей и кнехтов.
— И что, обойти немцев никак нельзя?
— Нельзя, — отрезал дядька Адам. — Справа болота, по которым даже местные старожилы ходить не рискуют…
— А слева?
Дядька Адам недовольно шевельнул кустистыми бровями:
— Священный лес слева — обитель наших главных богов. Наипервейшего в этом мире отца Окопирмса и трех его сыновей: чернобородого молниевержца Перкуно, юного, дарующего жизнь, молодость и животворящие источники Потримпо и повелителя старости и смерти седовласого Патолло. Люди, которых ты видишь, — охраняют подступы к этому лесу.
— Они что же, прямо здесь и живут?
— Нет, живут неподалеку. Есть тут лесной поселок. Вотчина, а точнее, последнее убежище знатного прусского кунинга Глянды. Когда-то род Глянды не уступал в могуществе даже прославленным Видам Вармийским, Склодо Самбийским и Монте Натангийским [2]. Теперь же его остатки ютятся в тайном лесном поселке у границ Священного леса. Здесь же ищут спасения уцелевшие беженцы с бывших земель Глянды, занятых тевтонами. У этой общины осталась одна-единственная надежда: вымолить у богов леса помощь. А потому за свою священную рощу они перегрызут глотку любому иноверцу.
— Так что же, нас хотели перебить из-за ваших богов?
— Если б хотели — перебили бы, — хмуро ответил пожилой лучник. — Нас приняли за немецких наймитов и намеревались взять живыми.