Воевода заморских земель

– Вставай, говорю! Некогда завтра, – сурово прикрикнул Матоня. – Нам краску покупать, забыл, что ли? Краска кончилась.
– Так сам-то…
– Я те дам – сам! – всерьез рассердился Матоня. – Ужо как огрею веткой!
Убоявшись угрозы, Олелька вскочил на ноги.
Ново-Михайловский рынок располагался на главной площади посада, у храма Михаила Архангела. Небольшой – ясно дело, не чета новгородскому Торгу – но все же довольно людный и шумный – индейцы народ сдержанный, но шуму добавляли новгородцы, которых среди рыночных торговцев было примерно половина. Поначалу, лет пятьдесят назад, пришельцы и местные различались по предмету торговли: новгородцы в основном торговали кузнечными изделиями, горшками и сукном, а индейцы – маисом, плодами и красивыми плащами с мозаикой из разноцветных птичьих перьев. С течением времени ситуация изменилась, и теперь в этом смысле царила подлинная демократия – кто чего промыслил, тот тем и торговал. Было совсем неудивительно увидеть на лотке бородатого новгородского купца бирюзовые подвески с пером кецаля, а на циновке перед босоногим индейцем были беспорядочно разложены замки и подковы тихвинской работы. Как они попали к индейцу и на кой черт ему подковы – за неимением лошадей – одному Богу известно.
Пройдя мимо мясного ряда, где продавали тушки индюков и кроликов, Матоня с Олелькой свернули ближе к церкви, где в тени деревьев притулилась небольшая открытая с фасада лавка Онисима. Сам хозяин, новгородец Онисим, иногда промышлял настенной росписью, потому и в лавке его, наряду с расписными глиняными корчагами и деревянными мисками, можно было за сходную цену приобрести растительные и минеральные краски, олифу, кисти и прочие принадлежности художественной богемы.
Подойдя к лавке, Матоня с Олелькой оглянулись – все в порядке, любопытных поблизости нет – и поздоровались.
– И вам доброго здравия, господа богомазы! – улыбнулся им Онисим – длинный лошадинолицый мужик, похожий на высохшую жердь. – Снова охру брать будете?
– Ее, – кивнул Матоня.
– А кистей не надобно ль?
– А на фига нам твои… – начал было Олелька, но тут же умолк, получив хорошего тумака.
– Возьмем и кисти, друже Онисим, – фальшиво улыбнулся Матоня. – Старые-то совсем истрепались. Ну, пока красочки заверни.
– И куда ж вы столько охры изводите? – взвешивая на ржавых весах краску, поинтересовался Онисим. – Что, в Ново-Михайловском новый храм расписывают?
– Не, не в Ново-Михайловском, – отмахнулся Олелька. – В этом… ну, который рядом…
– В Масатлане?
– В Мас… В нем.
– Ну, Бог вам в помощь, работнички.
Ближе к ночи – уж кончилась вечерняя служба – Олег Иваныч с супругой, благостные, вышли из церкви Михаила Архангела. Хорошо вел службу бывший пономарь отец Меркуш – хоть сам на вид и неказист будто, незаметный такой, серенький – а выйдет к алтарю, так словно плечи расправятся! Очи пылают, голос звучит торжественно, чинно:
Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…
А хор как поет! Слезу вышибает. Сразу видно – от души славят Господа. Федот, псаломщик, нет-нет, да и глянет на паству – как, мол, хористы? Да чего глядеть – и так все ясно – замечательные хористы, хоть и непрофессионалы, так, самодеятельность. Почитай все из местных индейцев, ну, есть, конечно, и русские, к примеру во-он тот тощий мужик, что стоит у колонны – ну и морда у него, прямо лошадиная! А голос громкий, приятный – бас, кажется. Рядом молодой парень из местных, Николай Акатль. Олег Иваныч его сразу с подачи рядом стоящего Гришани заприметил. Николай видом приятен, черноволос, ликом смугл, одет по-православному – в порты с онучами и белую подпоясанную рубаху с вышивкой.
– Я чертеж-то составил, что ты просил, – шепнул Гриша. – После вечерни принесу.
– Ладно тебе, – махнул рукой Олег Иваныч. – С утра давай.
Софья неодобрительно посмотрела на них – начиналась служба, а они, ишь, шепчутся! Ох уж и должность у Олега Иваныча хлопотная – даже в храме Божьем покоя нет.
К ночи вызвездило. Из-за облака выплыл месяц – золотистый, рогатый, подобрался неспешно к звездам, видно, завел беседу. На площади перед храмом зажгли светильники. Народ не расходился – завтра было воскресенье – радовался погожему дню – а похоже, именно такой и будет завтра, распогодилось. Надоели уж дожди, правда, многие новгородцы, что зимовали в Гусиной губе, считали – теплый-то дождичек куда как лучше мороза.
Олег Иваныч посмотрел на небо, приобнял жену, да сам же сконфузился – уж больно большая вольность, по нынешним временам, на людях вот этак вот. Софья повела плечами, оглянувшись украдкой – улыбнулась. Видно, понравилось.
– А пойдем-ка, жена, погуляем, – неожиданно предложил Олег Иваныч. – От охраны сбежим да, как в детстве, попровожаемся. У моря-то ночного давно ль была-то?
– Сто лет не была, – усмехнулась боярыня. Снова оглянулась. Засмеялась чему-то. Да вдруг схватила супруга за руку, оттащила в тень и ну давай целовать!
– Ну, ты даешь, супружница! – отдышавшись после жаркого поцелуя, прошептал Олег Иваныч. – Так пойдем, прибой послушаем. Заодно корабельную стражу проверим.
– Ну, вот! – шутливо обиделась Софья. – А я-то думала… Опять дела!
– Все успеем,– многообещающе улыбнулся адмирал-воевода.
Они прошли небольшим переулком, свернув на людную улицу – народ возвращался с вечерни. Многие узнавали отца-воеводу, кланялись. Откуда-то быстро нарисовалась охрана – четверо дюжих молодцов в кольчугах и с копьями.
– Куда идем, господин воевода? – поинтересовался старший охранник.
– В гавань. Посты проверим.
Стражник молча кивнул и ретировался. Знал – не любит адмирал-воевода слишком навязчивой охраны. Ближе к городской стене улица стала сужаться, кое-где в лунном свете блестели лужи. Олег Иваныч поддержал супругу под локоть. Вот и ворота – мощные, хорошо укрепленные, с четырьмя пушками, недавно снятыми с какого-то судна.
Ночная стража не спала:
– Кто идет?
– Руса.
– Тихвин. Проходи.
Тихо, без всякого скрипа, отворились ворота – хоть и не проверял никто специально: а смазаны ль петли? Стражникам платили не худо – те и старались, дорожа службой.
Шумел близкий прибой, дул ветер, растрепывая волосы и запутывая складки плаща. Где-то далеко в горах слышался затихающий вой койота. Впереди, в гавани, виднелись дрожащие огоньки. Черные громады судов покачивались у причалов, чуть слышно скрипя снастями. Слева, у масатланской дороги, шумела дубовая рощица.
Отправив охрану вперед, Олег Иваныч и Софья взялись за руки, переглянулись и, не говоря ни слова, свернули в рощу. Обняв супругу, адмирал-воевода нащупал завязки платья… Грудь боярыни тяжело вздымалась, в широко раскрытых глазах на миг отразились звезды. Олег Иваныч улыбнулся… И вдруг услышал странный свист. Что-то твердое стукнуло в ближайшее дерево. Супруги вздрогнули, Олег Иваныч протянул руку…
В коре раскидистого калифорнийского дуба торчала длинная черная стрела!
Софья вскрикнула, увидев что-то в ночной тьме. Олег Иваныч обернулся, вытащив меч. Со стороны масатланской дороги к ним бежали двое и, видимо, с самыми серьезными намерениями. В свете месяца были видны их мускулистые, обнаженные до пояса фигуры, красная боевая раскраска воинственных индейцев каита покрывала грудь и плечи. Лица скрывали шаманские маски из перьев ворона. Один доставал на бегу стрелу, второй махал саблей…
Ну, ну… Посмотрим.
Выскочив навстречу шильникам, Олег Иваныч нанес быстрый удар, намереваясь выбить из рук нападавшего саблю. Однако не тут-то было! Адмирал-воевода неожиданно для себя встретил достойный отпор. Ночной тать ловко парировал удар и, в свою очередь, нанес свой – быстрый, с финтом и выпадом. Будь на месте Олега Иваныча менее опытный фехтовальщик… Да к тому же, следовало иметь в виду второго. Впрочем, адмирал среагировал быстро. Отпрыгнул влево, сделал обманное движение и неожиданно изменил направление клинка прямо во время атаки. Узкое стальное лезвие должно было проткнуть индейцу грудь… Но не проткнуло! Поскольку тот вдруг бросил саблю, резко отпрыгнул в сторону и ретировался в рощу со всей возможной прытью. Туда же бросился и второй. Олег Иваныч не преследовал их – попробуй-ка, в темноте да в незнакомом лесу. Обернулся к Софье: