Сеятель бурь
– А вы, собственно говоря, кто таков будете? – нахмурился суровый начальник патруля, окидывая бдительным взглядом незваных заступников.
– Я?! – Тучи, с полуночи висевшие над округой, картинно сошлись на моём челе, и в воздухе ощутимо запахло грозой. – Кто я такой?!!
Этот вопрос для расторопного секретаря звучал точно команда «Вперед!».
– Шо за дела, граф! Куда мы попали? Я не узнаю родное отечество, а оно не узнаёт нас! Пока мы спали, здесь все на фиг подменили! Это уже шо, не империя и, подавно, не Священно Римская?! Подымите мне веки, я не вижу здесь германского народа ни на полпфеннига! Капрал, перестаньте жевать объедки своей бороды и слушайте сюда! Вернее, смотрите, если умеете читать.
Бумаги, скрепленные весомыми печатями, начали выпархивать из секретарской папки моего друга, точно цветные платочки из кулака фокусника:
– Вот любуйтесь: подорожная, офицерский патент, заемные письма банка Ротшильда… Ну, это вам неинтересно, это приятельская записка от эрц-герцога…
Мой офицерский патент перекочевал в короткопалые ладони городского стражника, и его бакенбарды опали, точно осенняя листва под первым снегом:
– С-с-с вашего позволения, полковник богемских стрелков принцессы Александры граф Вальтер Турн фон Цеверш?!
– Он самый, – высокомерно кинул я.
– Собственной персоной, – подтвердил Лис. – Любимый племянник фельдмаршала Коловрата и достойный сын своего отца. Чье имя не требует огласки, потому как у всех на ушах и, буквально, воочию. Ну а я, стало быть, управляющий, а это его кондитер с женой-модисткой. Так шо вы их уж лучше не трогайте. Себе дороже. Потому как, ежели граф в минуты грусти полный жбан суфле с бланманже не съест, он тут же приходит в ярость, и тогда начинается такое!.. Трижды пришлось императорское помилование испрашивать. Весь в отца, губернатора!
– Но вы… – начал было старый вояка, в недоумении глядя на Ульрику.
– Она хозяйка этой гостиницы, – не замедлил пояснить Лис. – Если хотите, я могу присягнуть об этом на Библии, строевом уставе или уж что там у вас является священной книгой. А у нас коляска по дороге сломалась. Так что мы с его сиятельством на коней пересели, а они холодные, голодные, в смысле, не кони, а совсем напротив, только ночью притащились. Что тут непонятного, капрал? Что тебя гложет? Ты, браток, лучше мозгами не парься, скажи, где у вас можно приличную карету прикупить. Мы, ты ж понимаешь, в долгу не останемся.
– Но… – Капрал покосился на своих подчиненных, топтавшихся в зале в ожидании начальственных распоряжений.
– А вы шо стали?! – возмущенно набросился на стражников секретарь нашей светлости. – А ну марш на кухню сосиски хряцать! Ульрика, радость моя, ты угостишь этих смелых воинов своими замечательными сосисками?
К полудню небо над Холлабруном начало синеть, и уже через два часа от асфальтово-серых туч, едва не касавшихся высоких каскетов городской стражи, не осталось следа. Найденный в каретном сарае этого славного городка экипаж не слишком отвечал требованиям, которые существуют в отношении карет, въезжающих в императорский двор. Однако добраться до Вены, не вызывая нездорового интереса у встречных, в нем было можно, без всякого сомнения, и даже с некоторым комфортом. Пехотный майор, исполняющий в Холлабруне обязанности коменданта, услышав о прибытии высокого гостя, вызвался проводить нас до границ своего округа. Сам того не подозревая, ревностный служака оказался тем последним козырем, который заставил «кондитера» с женой продолжать свой путь в нашей компании.
Миль двадцать майор, а с ним десяток драгун сопровождали экипаж фельдмаршалова племянника. Лишь после того, заверив в преданности и готовности к услугам, комендант церемонно откланялся, намекая, что ежели при случае замолвлю о нем словечко дяде, то он не заставит обвинять себя в неблагодарности. Я обещал оказать ему протекцию, не слишком, впрочем, желая встречаться с собственными «близкими родственниками».
Совместная поездка предрасполагает к легкой беседе, и потому, с улыбкой выслушав слова благодарности, я лишь отмахнулся:
– Ерунда! Дай этим солдафонам волю – они перегородят рогатками все дороги и будут требовать по кроне за каждый вздох.
– Но мсье, если не ошибаюсь, вы и сами военный, – кокетливо глядя из-под длинных ресниц, улыбнулась Сюзон.
– Вы абсолютно правы, мадам, я полковник богемских стрелков. Впрочем, это скорее дань традиции, – наклонил голову я. – Мы, Турны, перебрались в Богемию из Италии еще в XII веке и с тех пор в каждом поколении даем отечеству военачальников или просто храбрых офицеров. Но в мирное время у меня нет нужды состоять при армии. Согласитесь, вся эта муштра, оружейные экзерсисы – недостойное времяпрепровождение для воспитанного человека.
В голове послышался восхищенный голос Лиса:
– Капитан, где мой диктофон?! Послушал бы ты, шо сейчас метёшь! «Ах, эти провонявшие потом мундиры! Ах, эти штыки – об них можно уколоться! Ффи-и-и!» – шарман, блин!
– Лис, мне кажется, вельможа при эполетах и связях для этой странной парочки куда более желанное знакомство, чем напыщенный богемский полковник.
– Что же, по – твоему, в них такого странного? – поинтересовался Сергей, скорее для того, чтобы уточнить свои наблюдения.
– Ну, что они не те, за кого себя выдают, – это ясно как божий день. Однако существует ли в мире хоть один негоциант, который бы направился в чужую страну, не имея соответствующих бумаг? Опять же – ландо. Это открытая коляска для прогулок в Булонском парке, никак не предназначенная для столь дальних поездок.
Между тем мои слова, брошенные с брезгливой гримасой привыкшего к роскоши дармоеда, имели немалый успех у французской прелестницы. Она поспешила томно взмахнуть ресницами и одарить меня обворожительной улыбкой, после которой не предпринять шагов по сближению было бы дерзостным непочтением к прекрасной даме.
– Вы надолго в Вену? – обратился я к мсье Дювилю, искоса поглядывая в сторону его супруги.
– Трудно сказать, – нехотя отозвался муж прелестной кокетки. – Как пойдут дела.
– Если пожелаете, вы могли бы остановиться в моем особняке. Он, правда, недавно куплен и еще не до конца меблирован, но мой управляющий, – я кивнул на Лиса, – утверждает, что при нем есть замечательный павильон, стоящий в прекрасном столетнем парке. Сейчас, правда, невозможно вдоволь насладиться его изысканными пейзажами, но весной, когда все расцветет…
– Весною, господин граф, мы, вероятно, уже будем в Санкт-Петербурге, – с явным огорчением вздохнула Сюзон. – Но ваше предложение…
– Мы не можем принять его, – дернув усом, резко ответил мсье Дювиль.
– Но почему, дорогой? – Госпожа негоциантка удивленно повернула головку к мужу.
– Это непристойно! – не задумываясь, выпалил тот. – И вообще, господа, у нас хватит денег снять жилье. Но даже если бы их не было, те нескромные взгляды, которые вы, мсье граф, бросаете на мою жену, заставляют меня подумать…
– Вот и подумайте. – Мрачнея на глазах, я прервал речь француза. – Милейший, вы несете полную околесицу. Я предложил вам свою поддержку, протянул руку – вы же плюете в нее. Я не намерен этого терпеть, мсье. Если мои наблюдения верны, вы носите фамилию Дювиль совсем недавно, должно быть, со времен переворота, и ежели у вас была нужда изменить прозванию ваших предков, то скорее всего вы дворянин, а стало быть, можете решать вопросы чести как принято между дворянами. Вам не составит труда найти меня в особняке Турнов, что близ дворца эрцгерцога Фердинанда. Однако, понимая всю тяжесть вашего положения, я бы имел честь рекомендовать вам очнуться от вашей беспочвенной ревности.
– Господа, господа! – попробовала вмешаться не на шутку встревоженная француженка. – Ну что же вы!
– Мадам, – отчеканил я, – все, что в моих силах, – это дать вашему мужу время одуматься. Полагаю, у него хватит чести не пользоваться моей добросердечностью, чтобы похитить этот экипаж.
– Но в нем есть часть и моих денег! – запротестовал Дювиль.