Железный Сокол Гардарики

Признаться, тот же вопрос мучил меня, но только по отношению к собеседнице. Однако задать его я не решался, да и перебивать истосковавшуюся по общению хозяйку было бы крайне невежливо.
– Глянула я, как вас в Далибож везут, на бараньей лопатке погадала. Как ни кидай – неладное место выходит. А тут еще сорока на хвосте принесла, что ляхи в великой силе к крепости идут. Вот уж я всполошилась! Кабы вы Крепостного послушали, сейчас бы оба-два здесь в уюте и тепле сидели и горя себе не знали.
Баба-Яга глубоко вздохнула, откровенно сожалея, что вражья сабля ранила не меня, а Лиса. Честно говоря, сообщение о сороке, принесшей на хвосте весть о приближении польского отряда, меня несколько озадачило. Как, впрочем, и само по себе появление этого немалого войска посреди русских земель.
Конечно, я знал, что принцип «Речь Посполитая сильна раздорами» сводит на нет любые мирные договоры, подписанные королем Польши. Всякий магнат, имевший под своим началом сотню-другую верных сабель, мог пуститься в набег, нимало не заботясь о чьих-то там соглашениях и прочей чернильной ерунде. Но отряд, который привел к стенам Далибожа пан Юлиуш Стамбрусский, был куда больше двух сотен. А сам полководец не числился среди коронной знати. Стало быть, мы имеем дело не с банальным набегом и не с предательством одиночки, а с крупным заговором, войсковой операцией, имеющей целью ликвидацию или захват князя Вишневецкого. Кто-то показал дорогу полякам в обход бдительно охраняемой засечной линии, кто-то провел незаметно почти две тысячи всадников, кто-то открыл ворота…
В общем, мне было о чем расспросить сороку. И не ее одну.
– Вот, поди, не думала не гадала, – продолжала изливаться леди Яга, – что вас тут встречу. Оно ведь это ж мне вольно под разными лунами блуждать, препону и удержу не зная… А вы-то как?
Я набрал в легкие воздух, лихорадочно соображая, как объяснить вполне себе материальному персонажу местных сказок факт существования фантастического, по сути, Института экспериментальной истории. Но, похоже, разговорчивая дама ответа на свой риторический вопрос не ожидала.
– Э-эх, – грустно запустив когтистые пальцы в седые космы, проговорила она, глядя, кажется, сквозь меня. – А и то сказать, какие только чудеса в мире не творятся. Вот, к примеру, стояли мы с избушкой в чащобах близ Новогорода Великого. Леса там первостатейные, знатные, не чета тутошним. Но и там, случается, живая душа на огонек приходит.
Система «Мастерлинг» исправно сделала свое дело. Я поставил чашку на стол и в недоумении уставился на хозяйку дома.
– Да ты чё подумал, касатик?! – Баба-Яга обиженно закряхтела и поставила череп на столешницу. – Это я не в смысле поджарить, а в смысле поговорить. Так вот забрел ко мне надысь добрый молодец преклонных годов. Сам по себе землетоп из тех, что по ярмаркам ходят да за кормежку и ночлег сказания о былых днях сказывают. Есть я его не стала, и без того сыта была, а вот байку послушала.
Молвил он: копали в Новограде на прусском конце колодец, как вдруг лопата возьми, да и стукнись об что-то твердое. Хозяин решил было, что в яме клад обретается. Известное дело, те места до века богатыми слыли. Позвал работников сундук вытянуть – насилу достали. А оно и не сундук вовсе, а Перун деревянный. И таков он, будто в землю лег лишь вчера. В руках же у него не то чтобы ларец, но вроде как туесок березовый, пчелиным воском обмазанный. Вскрыли его – там грамота, самим Рюриком писанная да перстнем его опечатанная. Сказывает в ней князь, что в былые годы, когда еще он на стол новгородский зван не был, а промыслом варяжским богатство и славу добывал, случилось ему в набеге стоять под стенами большого алеманнского города. Сколько ни бились, а войти в него не могли.
Тогда Рюрик удумал хитрость. Как-то поутру пришел он под стены того города и говорит: мол, было ему видение – должен он принять ту веру, какая у алеманнов есть. Горожане долго рядили, однако же прислали Рюрику какого-то болтуна-книгочея, в их святом писании сведущего. Долго они промеж собой беседовали, а после конунгу в храме крест нацепили. За ним спустя день братья последовали – Синеус и Трувор, – а уж за теми и вся дружина запросилась. – Баба-Яга плотоядно ухмыльнулась, откровенно радуясь хитрому умыслу циничного викинга. – Горожане ворота открыли, тут-то им карачун и пришел. Под рубищем у варягов мечи припрятаны были. Добычу Рюрик захватил огромную, только не по горлу кусок вышел – настоятель храма, ставший конунгу отцом крестным, успел проклятие на него страшное наложить.
С тех пор не ведал Рюрик покоя. Недоброе с конунгом сталось: днем он, как и прежде, человеком был, ночью же соколом оборачивался и всякого, кто случался рядом, терзал без жалости. А едва солнце всходило, вновь обретал человеческий облик, только кровь пролитая душу его жгла.
Конунг в глухом краю в Ютландии жить стал – один-одинешенек, как перст, все тщился проклятие избыть. Да только и там для него жертвы находились. Скоро прокатилась по берегам варяжского моря весть о смертоносном соколе, чей клюв крепчайшие шлемы пробивает, когти любые кольчуги в клочья рвут, а крылья разят, точно кинжалы булатные. И что приметно, рыбарей да поселян сей аспид крылатый не трогал, а стоило ему варяга узреть – бросался на него и разил до смерти. В глаза конунга никто обвинить не мог, но молва о нем шла недобрая, потому как из той дружины, что некогда с ним у стен алеманнских стояла, мало кто жив остался.
Однако же сколь ни быстро молва шла – за море, видать, не добралась. Как стал помирать в Новограде правитель словенский, Гостомысл, решил он избрать себе наследника. Его сыновья давно уж в боях сгинули, вот и призвал он сына дочери своей – Рюрика. Пришли гонцы к нему в Ютландию и молвят с порога: «Страна у нас богатая, порядка только нет, а потому иди к нам княжить». Не хотел конунг, отказывался, но тут из ряда нарочитых мужей сединами убеленный старец выступил, Корнила Сварожич, и речет в голос: «Когда хочешь судьбу злую избыть – путь тебе прямой к брегам Ильмень-озера, на высокое княжение». Послушал его Рюрик, взошел с послами на корабль и отправился с поклоном к Гостомыслу, перенимать бразды правительские. Только доплыл – старый властитель дух испустил. Стал новый князь править мудро и отважно. Злой ворог на его земли ступить опасался, а всем добрым людям в них покой и процветание были. Даже проклятие вроде как послабше стало – теперь лишь ночные лиходеи да разбойники ему в добычу попадали. Но тут по морю издалека приплыли к Новограду братья Рюриковы – Синеус и Трувор. Они уж давно сами в походы дружины водили, а тут прослышали, что старшак их в Гардарике, [17] Новгородской землей правит, и пришли к нему братской доли от его владений просить.
Рюрик хоть и рад им был, но, увидев, закручинился. Вестимо, было от чего. В первую же ночь один из тех варягов, что с ними на алеманнов ходил, от железных когтей дух испустил.
Тогда Рюрик дал Трувору в правление землю Изборскую, Синеусу – Ладожскую. И велел из тех краев в Новоград не ездить. Послушали его братья, да ненадолго. Тесно им, вишь, стало в вотчинах своих. Кровь варяжская рекой полилась. Что ни ночь – кто-то из дружинников смертушку лютую находил. В недобрый час сговорились Синеус и Трувор извести железного сокола. Взяли сети да стрелы и отправились навстречу погибели.
Как ни силился Рюрик отвести беду от родичей, а все ж обагрил себя кровью их. Легли молодые ярлы на зеленый мох, в сыру землю, а сокол над ними все кружился, кружился, пока на ясной зорьке безутешным князем не обернулся.
Пал он на тела братьев – ни жив ни мертв. Тут-то и объявился пред его очами древний старец Корнила Сварожич и молвил правителю новгородскому слово мудрое, горним ветром нашептанное: «Прегрешения твои былые мудрым правлением и праведными деяниями искуплены. Все прочие разбойники, кои в Алеманнию ходили, тобою же смертельно и покараны, а чтобы душа княжья, кровью, точно яблоко червем, изъеденная, вновь обелилась, надлежит ей отдых дать. А когда придет час, отверзнутся вновь твои очи, и душа станет светлою да чистою. Покуда же в беспробудном сне пребудешь, как зерно под снегом». Так, ежели сказителю верить, записал князь, и печать свою на том приложил.