Андреевское братство

Отель «Вайкики» представлял из себя бело-голубую сорокаэтажную пластину из пенобетона, изогнутую, как надутый ветром парус.
Стоя у окна комнаты, где мы могли бы с Аллой, ни о чем не думая, предаваться радостям любви и наслаждаться видом бескрайнего океана, я пытался определить, чего во мне сейчас больше: тревоги и страха – или все же злого азарта.
А потом пошел на пляж. Лег на пресловутый коралловый песок и начал знакомиться с обществом. Пока – визуально.
Кстати, глубоко заблуждается тот, кто считает, что пляжный народ одинаков на всех морях, широтах и меридианах.
Поскольку выбор того или иного моря, или, шире говоря, курорта, определяется соответствующим складом характера, состоянием духа, ну и материальным положением тоже, то, безусловно, публика в Серебряном Бору, Ялте, Дубровнике, Палм-Биче и вот здесь разная. И сплоченная внутри себя духовной общностью, может быть, сильнее, чем любой другой коллектив, возникший на вроде бы куда более серьезной основе.
Философствуя, я лежал, поглощая ультрафиолет, и провожал заинтересованным взглядом каждую входящую в воду и выходящую из нее наяду, нимфу – или какие там есть еще наименования для загорелых, длинноногих, крутобедрых и так далее прелестниц?
А я, увы, обречен лишь издалека любоваться, лишенный морального права немедленно приступить к практическому выявлению особ, наиболее близких мне по духу.
...Отель «Принцесса Каиулани», не такой романтически-авангардистский, как мой, а старомодно-массивный, в стиле испанского средневековья, расположился довольно далеко от моря, посреди пальмовой рощи, металлически шелестящей круглыми перистыми листьями. Постояльцы в массе тоже были постарше, пореспектабельнее, что объяснялось и ценами, и местоположением. Меня это как-то неожиданно задело. Алла словно намекнула, что у нее вкусы на порядок выше моих. Тоже к теме моих пляжных размышлений.
У портье я получил фирменный, шоколадный с золотой каймой конверт.
Письмо, не разрешив многих недоумений, все же успокоило. В обтекаемых выражениях Алла просила извинения, что не смогла меня дождаться, и тут же переворачивала вопрос так, будто я ничего не потерял, раз мы все равно собирались отдыхать здесь, а перелет в одиночку я, видимо, как-то пережил. И тем более что я предпочитаю большую часть времени проводить как раз в одиночку, то есть без нее. А вот она в этот раз ну никак не могла: эксперимент, к которому она готовилась не один год, отлагательства не терпел. Суть эксперимента она здесь объяснять не будет, а просьба хранить тайну связана с тем, что вокруг тьма врагов-завистников и они могут помешать. Потому лучше всего, если я возьму напрокат катер и прибуду к таким-то координатам, где находится остров, а на острове – она. Если я успел завести в Гонолулу любовницу, ей говорить, куда я плыву, не надо. Собутыльникам тоже. Оказавшись на острове, делать вид, что попал туда случайно, или – что даже интереснее – выследил ее, мучимый ревностью. Но ни в коем случае не ссылаться на то, что Алла сама меня позвала. Обо всем прочем поговорим лично. Эксперимент меня как журналиста может заинтересовать. А если даже и нет, то что-нибудь она все равно придумает.
Я привожу ее письмо в пересказе потому, что стиль моей подруги в оригинале труднодоступен. Вдобавок значащая информация составляет процентов 15-20, неравномерно разбросанных по тексту, имеющему смысл только для меня.
Просчитав маршрут, расстояние до указанной точки с учетом ветров, течений и скоростей различных видов морского транспорта, я определил, что выйти в море мне следует не позднее, чем завтра поутру.
Я никогда не думал, что, располагая деньгами, так трудно арендовать на неделю хорошую яхту. Куда бы я ни обращался, мне с извинениями отказывали. То нет в наличии, то лишь для членов клуба, то отсутствует некая отметка в едином паспорте, а то и просто слабы гарантии. Можно было подумать, что у каждого клерка имеется моя фотография с категорическим указанием не обслуживать ни под каким видом.
И только на другом конце острова, в городке Макуа, я нашел искомое – двенадцатитонную яхту «Лаки Билл», но запросил ее владелец сумасшедшие деньги.
Прикинув общие расходы, я решил, что исполнение каприза женщины обошлось дороже, нежели бы женитьба на ней же с банкетом в загородном ресторане и последующим кругосветным путешествием на «Куин Мери» .
Это если брать от момента получения ее первого письма.
Ну а в море было великолепно. Трехбалльный ветерок позволял спокойно идти по 8 узлов, автомат-навигатор четко следил за курсом, а я мог лежать в шезлонге и размышлять.
Что вот неплохо бы пригласить сюда Дика Меллони, моего приятеля, литературоведа-слависта из Лондона, который так отзывался о моем увлечении парусным спортом: «Да, это очень интересное занятие. Примерно как стоять в пальто под холодным душем и рвать деньги».
Сравнение меткое, но справедливое скорее для северной Атлантики. Впрочем насчет денег – и для южных морей тоже.
Приятнее же всего было думать об Алле. О том, как мы прощались и как встретимся, о ее лице и фигуре, о взбалмошном характере и пылкой нежности... И обо всем прочем, накопившемся за год разлуки.
Мастерски увернувшись от двух коротких, но свирепых шквалов, к утру следующих суток я вышел в район чуть южнее Мидуэя.
Координаты были те самые, но локатор показывал вокруг целую россыпь мелких островков, и я решил подождать утра.
Остров, к которому я подошел, был не тот, что мне требовался, но имел удобную бухту, окантованную серым галечным пляжем, из покрывающих крутые скалы зарослей срывался игрушечный водопадик, нашлась и укрытая от шторма стоянка за естественным брекватером, и вообще мне здесь понравилось. Вот бы где пожить, подобно Стивенсону или Джеку Лондону, в бамбуковой хижине, а лучше в каменном коттедже. Уж тут-то я за полгода закончил бы свой роман.
Определившись по навигационным спутникам, я увидел, что до цели всего три мили строго к весту. И добраться туда проще всего на надувном клиперботе с подвесным мотором. Заведя за береговую скалу носовой и кормовой швартовы, я стал готовиться к последнему переходу.