Римский орел

– А-а! Череп! Ясно! – Римлянин ухмыльнулся, и его собеседник тоже ухмыльнулся. Очень похоже.
Четверо караульщиков-квеманов слушали их беседу равнодушно, а вот пятому общение пленников пришлось не по нраву.
– Молчать! – крикнул он и даже примерился ударить Черепанова древком копья, но… Встретился с ним глазами и передумал.
– Похоже, Череп, эти верзилы тебя побаиваются, – заметил кентурион. – Видно, ты, как и я, задал им хорошую трепку! – Плавт изобразил, будто колет мечом, а затем скорчил физиономию, какая бывает у человека, когда ему в живот втыкают клинок.
– Пусть рискнет здоровьем, – мрачно отозвался Черепанов. – Я ему руки выдерну раньше, чем он насадит меня на свой вертел. Меа глориа нон транзит.
– Да, Череп, ты прав. Пришло наше время умирать, – сказал римлянин. – Умрем же со славой, верно? Хотя, как сказано одним мудрым человеком: «Живой пес лучше мертвого льва».
Геннадий понял, мотнул головой.
– Melior est leon vivus canis mortuo!  [3] He знаю, как ты, а я бы еще пожил! Эго витус, Гонорий! Эго… – Он на секунду задумался, подыскивая подходящее слово… Спирометр… Респиратор… – Эго спира, Гонорий!
– О-о! – кентурион засмеялся. – Славно, Череп! У тебя отвратительная латынь, но я вижу: ты философ. Dum spiro, spero!  [4] 
– Примерно так. – Геннадию была знакома и эта поговорка.
– А как насчет этого? – Римлянин похлопал по деревянной решетке.
– Это? Это – ерунда! – по-русски сказал Черепанов и показал, как ломает палку о колено. – Вот с этими, – жест в сторону караульщиков, – посложнее.
Кентурион понял.
– Я бы с ними разобрался, – сказал он на своем языке. – Будь со мной мой меч…
– Гладий не обещаю, – по-русски отозвался его собеседник. – Но что-нибудь мы тебе подберем, кентурион Плавт. Что-нибудь подходящее… Мы еще с тобой повоюем. Милито, Плавт! Пара беллум!  [5] 
– Я-то всегда готов, Череп, – отозвался римлянин. – Лучше умереть в бою, чем сдохнуть у ног их поганых богов!
– Ты правильный мужик, Плавт, – сказал Геннадий. – Только немножко пессимист.
Кентурион засмеялся. Понял. Похоже, и с чувством юмора у него порядок. С чувством черного юмора. Внезапно Черепанов понял, что настроение его совершенно необоснованно поднялось на три позиции. Безо всяких на то объективных причин, лишь потому, что рядом появился этот римский сотник [6] .
Летчики – суеверный народ. А космонавты – самые суеверные из летунов. Слишком многое по ту сторону атмосферы не поддается рациональному объяснению. С непредусмотренными факторами можно было бороться – используя наиболее простые системы, дублируя все, что можно… Но это далеко не всегда помогало. А бывали ситуации, когда даже двойное и тройное дублирование не защищало от случайностей, статистически маловероятных, но приводивших к катастрофическим последствиям. Посему летчик-космонавт Черепанов в случайности не верил, зато верил в благосклонность римской богини Фортуны. Нет, он не был фаталистом, во всем полагавшимся на Судьбу. Просто в список учитываемых управляющих факторов Геннадий включал эту самую случайность. Со знаком плюс или минус. Так что можно было надеяться, что серьезный парень Гонорий Плавт появился тут не затем, чтобы скрасить Геннадию последние часы.
– Нет, дружище, – сказал подполковник Черепанов. – Умереть с честью – не лучше. Пусть лучше они умрут с честью. А мы с тобой еще поживем немного…
Глава четвертая
Шаманский консилиум
Им дали пожить еще немного. Четверо суток. Дни подполковник тратил на беседы с соседом, ночи – на аккуратное и незаметное расшатывание слабых прутьев. Дело двигалось. Если бы еще хороший дождик прошел и ремни намокли, было бы вообще замечательно. Но дождя не было, а на четвертый день затишье кончилось. С самого утра на острове появились шаманы. Не меньше двадцати. Большинство тут же отправилось наверх, но пятеро двинулись к клеткам.
Предводительствовал совсем замшелый дед, опиравшийся на плечи двоих «подмастерьев», чьи физиономии были так густо исчирканы шрамами и татуировками, что от положенной по рождению внешности практически ничего не осталось. Зато на костях у парочки наросло столько мускулатуры, что с лихвой хватило бы на троих. Остальные шаманы были старыми знакомцами: один – личный «куратор» Черепанова, второй – лысый дедок, руководивший его «купанием». Но в отличие от того раза, лысый пальцев не гнул, держался скромно, только походя шуганул квеманов-караульщиков.
Здоровяки подвели патриарха к клеткам и почтительно отошли. Тот тяжело оперся на клюку и уставился на Черепанова. Глаза у дедушки были на удивление ясные, прозрачные и почти бесцветные. Две блестящие лужицы на длинной физиономии, состоящей из глубоких морщин и крючковатого носа, ниже которого располагалась серо-желтая длиннющая борода, заправленная за пояс. Голову деда украшала большая засаленная шапка, выглядевшая еще старше, чем ее владелец.
Патриарх с минуту созерцал Черепанова, потом точно так же уставился на римлянина.
– Как тебе экземпляр? – поинтересовался Геннадий. Он уже довольно бойко изъяснялся на латыни, дополняя ее русскими, немецкими и английскими словами. Какой-нибудь ученый-латинист из двадцать первого века вряд ли бы его понял, но кентурион понимал.
– Идеально подходит, чтобы портить воздух, – отозвался Плавт. – А вот его парней я бы купил. Крепкие сервы.
Дедуган притопнул посохом. Здоровяки подхватили его под руки и повели прочь.
Ни одного слова не было сказано.
Зато после ухода колдунов стража оживилась. Похоже, ребятки радовались, что их служба подошла к концу. Хотя, по мнению обоих пленников, стража не слишком себя изнуряла. Кентурион не единожды высказывался, как поступил бы со своими легионерами, ежели бы те так халатно относились к своим обязанностям. Душа профессионального вояки вскипала, замечая такое пренебрежение службой. Но даже такая халтурная работенка набила сторожам оскомину. И парни не скрывали удовольствия, что наконец все заканчивается и можно разъехаться по домам.