Главный приз

 
Глава 7
Восемьдесят рублей! Наверное, она ошиблась. Наверное, в меню было написано восемь. Не может быть, что одна порция солянки, пусть даже очень сборной, стоила восемьдесят рублей. Восемь — и то чересчур дорого. Сколько детей можно накормить на эти деньги. А люля-кебаб — семьдесят шесть рублей! Может быть, семь шестьдесят? Надо было внимательней посмотреть. Растерялась с перепугу. Представила, как разрезает сотню на кусочки и сует в рот. Как хоть они могут так спокойно есть? Или цен не видели?
Да все они видели. Просто эти цены не производят на них такого впечатления, как на нее. Эти шизанутые цены вообще никакого впечатления на них не производят. Вон, глотают десятки, сотни, запивают вообще, может быть, тысячей… И не подавятся. Это не просто благополучные люди. Это до такой степени благополучные люди, что… Может быть, мафия? Фальшивомонетчики какие-нибудь? Хотя вряд ли. Алан уж точно нет. Он и правда художник, и очень неплохой, насколько она может судить. И английский у него такой, что даже она не все сразу понимает. Хотя все эти годы Бет присылала ей массу записей — и песни, и кокни, и Шекспира… И очень хвалила язык Юлии, когда в прошлом году дозвонилась, и они чуть ли не полчаса говорили по телефону… Нет, Алан не бандит какой-нибудь. Наверное, он зарабатывает достаточно, раз уж у него есть дом недалеко от Лондона, и бассейн, в который можно запустить окуня, и жена, которая готова заплатить за тряпку пятьсот долларов…
Пятьсот долларов! И четыреста, которые дал Сашка! Может быть, она и не напрасно поехала в этот дурацкий круиз. Может быть, стоит показать Катерине полотняный костюмчик? Если уж за этот мешок она пятьсот долларов предложила, так за костюм, надо полагать, полцарства отдаст. Или не показывать? А то еще, чего доброго, выберет костюм, а от платья откажется. Жалко. Нет, не надо костюм показывать. И так из одного этого круиза она привезет больше, чем дал прошлый аукцион. Даже можно потратить что-нибудь на подарки маме Нине и Маше-младшей. А Маше-старшей она купит белые туфли. А доктору Олегу — черные очки… А папе найдет что-нибудь такое… Что-нибудь найдет. Денег на все хватит.
— Вы о чем думаете?
— О деньгах, — честно ответила Юлия и увидела, как лицо Виктора вытягивается с выражением удивления и даже разочарования.
— И что вы о них думаете? — недоверчиво спросил он.
— Как я их тратить буду. — Юлия почти торжественно подняла стакан, помедлила, разглядывая его на свет, и лихо допила вино, стараясь не морщиться.
— Понятно, — задумчиво покивал Виктор. — Конечно, как тратить… Как я сразу не понял? С такой улыбкой не думают о том, как заработать деньги. С такой улыбкой думают только о том, как их потратить.
— Я никогда не думала о том, как заработать…
Юлия хотела сказать, что всегда знала, как зарабатывать деньги. И зарабатывала. Наверное, не столько, сколько эта троица. Ну и что? Посадить бы их в какой-нибудь глухомани, в какой-нибудь опустевшей, забытой, умирающей деревне, в старом, сто лет не ремонтированном доме с очень сомнительными удобствами, да с сотней не очень здоровых ребятишек, да месяцами без зарплаты, да с половиной штата, да с универсальным набором неприятностей… Вот интересно, сумели бы они как-то зарабатывать при таком раскладе? Или сидели бы и думали — как? А с другой стороны, зачем им все это говорить? Не поймут. Другая порода.
— Правильно, — одобрительно сказал Алан. — Женщина должна думать, как потратить деньги. Мужчина должен думать, как дать деньги женщине. Это правильно.
— Дай мне пару тысяч, — быстро сказала Катерина. — Я знаю, как потрачу.
— Фунтов или долларов? — хладнокровно уточнил Алан.
…Ух ты! Другая порода, совсем другая порода. Пару тысяч… Фунтов или долларов… А она тут вычисляет, сколько рублей проглотила. Надо полагать, еще сотня-полторы их не разорит. Где тут икра была? Вот она. И масло еще не растаяло.
Юлия вдруг развеселилась, представив, что сказала бы мама Нина по поводу ее сомнений «есть или не есть, пить или не пить». Все, никаких сомнений. Тем более что есть вдруг ужасно захотелось. Она уминала бутерброд с икрой, закусывая его салатом из помидоров и огурцов, с удовольствием поглядывала на люля-кебаб и с удовольствием же слушала, как Катерина выторговывает у Алана еще хотя бы пятьсот… хотя бы долларами… Или лучше уж сразу тысячу, для ровного счета. Бог троицу любит.
— Чего ж ты сразу двенадцать не просишь? — Юлия решительно придвинула люля-кебаб и подставила свой стакан, чтобы Алан и ей вина налил. — У Христа было двенадцать апостолов. По-моему, двенадцать — очень красивое число. Для ровного счета.
— Точно! — обрадовалась Катерина. — Алан, ну как?
— У Христа и тринадцатый апостол был, — напомнил Виктор, улыбаясь во весь рот и неотрывно глядя на Юлию.
— Правда! — обрадовалась Юлия. — Я забыла. Тринадцатую тысячу — мне, в качестве комиссионных. За хороший совет… достойный тринадцатого апостола.
Алан захохотал гулким пугающим басом. Катерина даже взвизгнула от восторга и закричала, что она согласна отдавать за такие советы тринадцатую часть денег, полученных от мужа, если, конечно, такие советы приведут к тому, что муж действительно будет давать ей по тринадцать тысяч сразу… Юлия что-то говорила, смеялась, чистила персик, пила вино… Виктор, уже не вслушиваясь в разговор, жадно следил за каждым ее движением, за каждым выражением оживленного лица, за блеском в глазах — золотой ободок вокруг зрачка теперь был очень заметен, и в нем что-то мелькало, вспыхивало, гасло, исчезало и на миг появлялось снова… Где ж он ее видел? И это румяное смеющееся лицо, и этот по-детски пристальный взгляд, а главное — эти движения, плавные, быстрые и точные, неуловимо переливающиеся друг в друга, сменяющие друг друга в завораживающем ритме ленивого пламени. Ю-ли-я. Ей очень идет ее имя. Даже Алан это понял. То все называл ее Джулия, а теперь выговаривает: Ю-у-ули-а. А Катька зовет ее Юлей. Глупая Катька. А Юлия — умная. Умная, красивая, странная. Вдруг сердится неизвестно почему, вдруг веселится непонятно с чего. Она веселится, смеется и пьет вино, которое ей явно не нравится, а в нем поднимается какое-то странное ощущение опасности. Или точнее — ощущение тревоги, смешанной с восхищением и острым интересом. Ой, Юлия, вы меня интригуете…
— Ой, Юлия, вы меня интригуете.
Он поздно понял, что сказал это вслух. Все замолчали и смотрели на него с ожиданием — что-то он еще скажет. И Юлия смотрела — пристально, серьезно и даже немножко будто обиженно.
— Как это — интригую? — подозрительно спросила она. — Чем это я вас интригую?
— А разве нечем? — Чувство тревоги росло, и Виктор постарался заглушить его, говоря как можно более легким тоном. — Один ваш английский чего стоит. И платье… Да и вообще… Например, вино вам не нравится, но вы его пьете.
— Юлия в Англии выросла, — сказал Алан, но Виктор не осознал его слов, потому что смотрел на Юлию.
— А почему Алан вас не интригует? — все так же подозрительно спросила Юлия после того, как налюбовалась его плохо скрываемым смущением. — Английский Алана… м-м… скажем, не хуже моего. Мое платье стоит пятьсот долларов, если вы это имели в виду. У Кати платье дороже. Это вас не интригует? И очень многие люди пьют не то, что нравится, а то, чем угощают.
Алан опять гулко захохотал, заставив оглянуться официантку, притулившуюся за дальним столиком с книжкой в руках. Катька тоже засмеялась и с готовностью предложила:
— Класс! Давайте шампанского возьмем?
— Зачем? — вяло возразила Юлия. — До утра здесь сидеть, что ли?
— А мы у себя посидим, — быстро сказал Виктор, отметив, что у нее, кажется, опять испортилось настроение, и лихорадочно придумывая способы, как бы его поднять. — Посидим, поговорим, пообщаемся… Хором споем. Юлия, вы любите петь хором?
— Очень, — так же вяло откликнулась она. — Особенно хроматическую гамму.
Виктор не понял, а Катерина, в свое время окончившая музыкальную школу, опять засмеялась и восхищенно щелкнула языком: