Поводырь

Ну, это по сравнению с другими правителями регионов мое новое тело относительно молодо. И сам я для них, конечно, «ваше превосходительство», но все-таки повеса и выскочка. А для двадцатилетнего станционного смотрителя я – представитель государя императора, действительный статский советник, то есть генерал-майор. Просто жуть, какой важный господин.
– Чего изволите, ваше превосходительство?
– А скажи-ка ты мне, любезный, – вальяжно вопросил я, спуская боек и бросая револьвер на стол. – Что за человек такой есть коллежский секретарь Караваев?
– Капитолий Игнатьевич? Милейший человек, – испуганно затараторил парень. – Широчайшей души господин. Контролером губернской почтовой конторы служит. Инспектирует по Каинскому округу. Как бы ни приехали с друзьями, так обязательно и медку не побрезгует отведать, и рубль даст. Так-то жалованье у меня и до пятнадцати рублев за год недотягивает. В скудости пребываю, в бедности. А ить и платье не казенное, и мундир. Да я разве не понимаю. Честь почтового департамента блюду.
Пятнадцать рублей – годовая зарплата? Господи боже, как он на эти гроши существует-то? Крестьянам и то полегче. Подворье, домашний скот. Огороды там, зерно. А этот же все покупать вынужден.
– А он что?
– Так я ж и говорю, ваше превосходительство. Я разве ж с жалобой? Я понимание имею. Государева служба-с. А он, как бы ни приехал, так рупь дает. Бывает-то часто по казенным делам. Порядок пригляда просит, рази я без понятия… Но строг! Как ни приедет, друзей в черную, а сам и выспросит все, и журналы учетные просмотрит. И медку не брезгует отведать…
– А метеорологией сам решил заниматься?
– То его светлость упросил. И термометр, и барометр его же. Анемометр по его же чертежам… Добрейшей души человек. Просвещеннейший.
– Его светлость?
– Ах, ваше превосходительство. Вы у нас человек новый, а князь Николай Алексеевич Костров уж давно изучениями сибирскими занят. Хоть и сам жалованье надворного советника получает, а по пятидесяти копеек с попутными гостями передает.
– Что-то не припомню штатного положения в губернском правлении по метеорологии…
– Что вы, что вы, ваше превосходительство…
– Что ты, право, с этим превосходительством зачастил. Герман Густавович я. В крайнем случае, господин губернатор.
С юмором у парня совсем туго, и шутки он не понял.
– Герман Густавович, его светлость при губернском правлении комиссионером соляной операции служит… И в Русское географическое общество сообщения отсылает, где и моя лепта малая…
– Похвально, – только и нашелся я что сказать.
Ну, с пресловутым местным бэтменом Караваевым все понятно. Служит себе мужчинка инспектором, а значит, имеет право почтовые станции посещать и документы смотреть. А в журналах все подорожные расписываются. Кто, куда, откуда, зачем. Коли мозги в голове, а не на метр ниже, несложно понять, кого стоит встретить в пустынном месте, а кого себе дороже. Пригрел чиновничек десяток варнаков, приручил да и натравливает. А сам в полной безопасности. Даже случись облава – ему-то что? Его только предупредить должны. А он уже и татей своих. На один только вопрос моя паранойя ответ не нашла: Гера-то чем ему помешал? Думаю, ничем. Как говорится – ничего личного, просто бизнес. Или, если по-нашенски, заказали меня. Что душегубам-то? Одной загубленной душой больше, одной меньше – все едино. И либо о-о-очень хорошо заплатил неведомый пока вражина, либо не может господин Караваев, он же Капитолий свет-Игнатьевич, этому «кому-то» отказать. Например, тому, кто от беды бережет. Верхнему «папе». И вот доберусь я все же до губернского стольного града Томска и раскрою что-то этакое, прямиком к южному берегу моря Лаптевых ведущее… Тут сразу «крыше» и поплохеет. А значит, и самому робингуду.
Логично было еще узнать – с какой такой радости сотню здоровых мужиков из теплых казарм сорвали новенького губернатора встречать? Яйца в седлах морозить. Неужто я сам бы не доехал? Мне бы еще «максим» на крышу – так точно бы доехал…
А вот что казачки свершили бы, если бы нашли мое тело бездыханным на тракте да троих придурковатых грабителей? При учете, что сотнику строго-настрого приказано было меня в дороге сыскать и в Томск сопроводить? Да порубали бы в капусту! Потом, может, и подумали бы, что надо было вязать да в острог тащить. Но сначала бы точно порубали. И концы в воду ушли бы безвозвратно. Ну, напали тати на карету. Ну, убили. Не повезло. А чьи людишки, кто кого о чем попросил? Только Бог ведает. Зачистили хвосты-то.
Только ошибка вышла. Душегубов самих приголубили. Проверить исполнение задания Караваев не успел, а тут и казаки. Наверняка поторопились приказ исполнить – всю дорогу коней нахлестывали. И самое забавное, что Безсонов мне легко расскажет, от кого инициатива исходила об его февральском вояже.
Дорофеюшка же, со своей башней и князем Костровым, меня потряс до глубины души. На его-то доходы только с хлеба на воду перебиваться, а он в Русское географическое общество статьи пишет. И ведь наверняка их, эти его сообщения, благосклонно принимают. Может, и благодарственные письма шлют. Значит, не без таланта парнишка.
– Чем еще могу служить, господин губернатор?
– Матрену пришли. Пусть сотнику на стол накроет. Поди, весь день в седле…
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Разве ж мы без понятия…
– И еще… Посмотри, как там извозчик мой. Если не спит, приведи его сюда.
Дорофей Палыч клюнул головой в попытке изобразить военный поклон. И даже каблуками попытался щелкнуть, только нет у овчинных чуней каблуков. Но попытку я оценил.
Казачий сотник, похоже, тоже. Потрепал, протискиваясь мимо, парня по курчавой голове, разулыбался.
– Славный парень растет, ваше превосходительство! Уважают его крестьяне тутошние шибко.
– Я заметил, – кивнул я. – Не каждого в его-то годы по отчеству величают.
– Так то еще с отроческих лет евойных, – позабыв величание, вскинулся могучий казак. – Дядька его по матери-покойнице, Степан Иванович Гуляев, увлек колосками…
– Это как?
– Дык сам Степа под Барнаулом обитает. Науками там занимается. А Дорофейке раз по приезде и сказал – мол, ежели из колосьев пшеничных самые богатые выбирать да из тех самые крупные зерна, потом только их и высаживать. На следующую осень все по новому кругу. Так, мол, за десяток лет можно и семена вывести, что урожай вдвое поднимут.
– Правильно сказал. Так оно и есть.
– Так уже лет пять, как все это поняли. Ваше превосходительство, – вспомнил и смутился богатырь. – Ить девятая осень только вот была, а из зерен Дорофейкиных и правда поболе урожай уже выходит. Уже и до ста двадцати пудов с десятины получается, коли с другим семенем не мешать…
Полцарства за таблицу соотношений. Пуд – это шестнадцать килограммов. А десятина – это сколько? В мое время урожаем в 35–40 центнеров с гектара никого не напугать было. Сто двадцать пудов – это 19,2 центнера. Если десятина – десятая часть гектара, то гигантский у них выход. А если больше? У кого бы спросить? Где бы прочитать?
– Вы присаживайтесь, Астафий Степанович, – махнул я рукой. И на крепкий, туземного незамысловатого производства стул, и на свои мысли о мерах и весах. – Повариха здесь отменная. Рекомендую.
– Благодарствую, – склонил голову польщенный величанием по отчеству сотник, вновь смутился и поспешил добавить: – Ваше превосходительство.
– Давайте уж без чинов, раз за одним столом сидим. Герман Густавович я… Потом, на людях, церемонии разводить будем… А что касается смотрителя местного, так селекция – это, конечно, замечательно. И полезно. Только надо бы по науке все. Агроном знающий нужен. Чтоб не только зерна и колосья отбирать, а и как какие земли обрабатывать, что лучше сеять, выяснил. Губерния наша велика. Где-то одна земля, в другом месте – другая. А кое-где и ковырять землю, быть может, не стоит – не для того подходит. Знаком вам такой человек в наших землях?
Эх, как было бы славно вот так вот, походя, решить извечный сельскохозяйственный вопрос. Уж кусок земли для опытов с посевами и удобрениями я бы им легко подыскал. И финансирования ведь тут особенного не нужно. Вот и Гера подсказывал – провели бы изыскания по крестьянской комиссии при губернском правлении. Думаю, и внедрить на местах нашли бы как. Да тех же казаков в их поселениях припрягли бы. Потом сарафанное радио лучше всякой рекламы по региону весть бы разнесло. Одним, ну парой выстрелов такой пласт проблем перевернули бы – о-го-го! На обильных урожаях рождаемость бы повысилась. Цены на хлеб уравновесились. Глядишь, и на экспорт что-нибудь пошло. А больше денег у землевладельцев – выше их покупательская способность. Есть спрос – появилось бы и предложение. Сначала купчины из России товары бы везли, потом я бы им подсказал, что и сами с усами: тут можно все производить. Первое время – протекцию для туземных фабрикантов…