Я тебе верю
– Юля? – переспросил Алексей. – А я Алексей. Так вы заходите, устраивайтесь, а я еще поброжу.
Он подал руку матери, помог ей подняться в вагон, а сам пошел дальше по перрону…
Медленно и бесцельно вышагивая метр за метром, минуя вагон за вагоном, чтобы убить время до отправления поезда, Алексей мысленно возвращался к странному ощущению, возникшему у него при первом же взгляде на мать и дочь. Какое-то несоответствие, может даже неправдоподобие, читалось во всем их облике. Мать, моложавая яркая брюнетка, с огромными печальными глазами, с явной тревогой беспрерывно поглядывала на дочь, словно оберегая ее от всякой случайности, а дочь, совсем еще девочка, лет семнадцати-восемнадцати, смотрела грустными, потухшими глазами куда-то в сторону, и взгляд ее скользил по разгуливавшим пассажирам, по окнам вагонов, ни на чем не останавливаясь. То ли вокзальная суета, то ли внутренняя тревога словно сковывали ее и, в то же время, волновали, отчего она вдруг останавливалась на мгновение, свободной рукой откидывала со лба черные вьющиеся волосы и вновь продолжала двигаться, подтаскивая за собой чемодан.
Какая худенькая, подумал Алексей и сразу же уточнил – тоненькая. Именно тоненькая – это слово больше подходило ей – тоненькая и невесомая, будто плывущая по асфальтированной платформе, не замечая ее шероховатостей, ранней утренней туманности, покрикивания и постукивания железнодорожных рабочих…
Алексей не заметил, как вышла из вагона мать Юли, как, утирая слезы, покинула вокзал. Когда он вернулся в свое купе, обе его соседки оживленно беседовали с Юлей на румынском или, правильнее сказать, на молдавском языке. По интонации речи можно было предположить, что они расспрашивали о чем-то девушку, а та сдержанно, но вежливо отвечала.
Странное дело, подумал он, всю дорогу молчали, даже между собой словом не перекинулись, а теперь вдруг затараторили. Видимо, девушка обладает некой притягательной силой.
Алексей молча взобрался на свою верхнюю полку и, полуприкрыв глаза, стал наблюдать за Юлей. Лицо ее с каждой минутой успокаивалось, она уже не просто отвечала на вопросы, а о чем-то рассказывала, чуть жестикулируя. Ее длинные пальцы мягко перебирали складки легкой ситцевой юбки, то замирая, то ускоряя движение, словно жили своей собственной жизнью, никак не связанной с мыслями и настроением своей хозяйки, и если Юля демонстрировала само спокойствие, то руки выдавали ее истинное состояние. На безымянном пальце правой руки мелькнуло золотое обручальное кольцо, что показалось Алексею странным – совсем еще девчонка, а уже замужем. Приглядевшись, он вдруг заметил, что колец на пальце целых два. Обычно так делали вдовы и вдовцы, оставляя себе кольцо умершего супруга. Но эта девочка?! Почему-то стало неловко: он тут с холодной наблюдательностью изучает незнакомого человека, словно подопытного кролика, а она, возможно, пережила страшное горе. Он подумал, что стоит поближе познакомиться с новой соседкой по купе, спрыгнул вниз и, извинившись, спросил, обращаясь ко всем трем женщинам:
– Можно присоединиться к вам, а то лежать до Кишинева еще целых два часа?
– О, да! Пожалуйста, – неожиданно по-русски ответила одна из женщин.
– Вы говорите по-русски? – не удержался от заведомо глупого вопроса Алексей.
– Как видите, – заметила собеседница.
– Вернее, как слышите, – уточнила вторая со смехом.
– Просто мы не спали три ночи подряд, очень устали и, как говорит мой десятилетний внук, вырубились, – объяснила первая.
Обе женщины доброжелательно улыбались, демонстрируя явное намерение продолжить разговор.
Юля молчала.
Алексей с готовностью принял предложенную форму вагонного общения случайных попутчиков, как правило, ни к чему не обязывающую.
– Можно полюбопытствовать, чем же занимались три ночи почтенные дамы, нарушая режим? Учтите, я спрашиваю не из праздного любопытства, а по праву врача, – добавил он, делая нарочито серьезное лицо.
– О-о! – воскликнула первая дама. – Мы очень давно не видели наших близких и без конца ходили в гости, высиживая длинные застолья и после них – еще более длинные разговоры, расспросы, объяснения. А в нашем возрасте, доктор, сами понимаете, после такого количества новых впечатлений заснуть почти никогда не удается.
– Ну что ж, вы прощены, – улыбнулся Алексей и добавил: – У вас такой замечательный русский язык, который и в Москве-то не всегда услышишь.
– Так мы ведь обе преподаем в средней школе русский язык и литературу, я – в одной, моя подруга – в другой.
– Значит, вы молдаванки, а я, было, подумал, что вы румынки, – заметил он и поглядел на Юлю, втайне надеясь разговорить и ее.
– Почему россияне думают, что румыны и молдаване – две разные национальности? Вы же не считаете москвичей и, скажем, рязанцев или нижегородцев разными национальностями, хотя они отличаются и выговором, и характером друг от друга? – вступила в разговор Юля.
– Вы совершенно правы, – согласился Алексей. – Просто я имел в виду скорее местожительство, нежели национальность. А скажите, пожалуйста, почему название города Унгены звучит как множественное число? А если попробовать произнести его в единственном числе, то получится Унген?
Он явно пытался если не разозлить, то хотя бы раззадорить девушку. В свои тридцать пять лет Алексей был не только великолепным кардиологом, но и очень хорошим психотерапевтом, хотя на первый взгляд, это разные специальности. Мать, известный кардиолог, профессор, всегда говорила, что, занимаясь сердечными болезнями, нужно обязательно быть и психотерапевтом. Алексей всегда считался с профессиональным мнением и авторитетом матери, справедливо полагая, что понятие школы в медицине – одно из важнейших составляющих успешного освоения специальности. Будучи третьим звеном в поколении врачей, он как губка впитывал и опыт, и навыки, которыми владели покойная бабушка, невропатолог, мать и, разумеется, отец, знаменитый хирург Пастухов. И сейчас, как опытный психотерапевт, понимал, что лучшее средство отвлечь человека от грустных мыслей, растормошить, вывести из состояния аморфного безразличия к окружающему – это попробовать чуть-чуть поддразнить его, задеть, противореча ему и увлекая в спор.
Выпад с названием города возымел успех: Юля залилась краской и в первый раз подняла на Алексея глаза. Он ждал ее реакции, но она сделала паузу, видимо, сдерживаясь, и, взяв себя в руки, уже спокойно возразила ему:
– Слово Унгены вовсе не множественное число, а искаженное русифицированное название нашего города. По-молдавски оно звучит чуть смягченно – Унгень. И никакого множественного числа!
Обе учительницы согласно закивали.
Алексей не унимался:
– Простите, я понял мою ошибку. Видимо, название происходит от слова «унгула», что по-латыни означает «коготь» или «»копыто». Я прав? – Он незаметно для Юли подмигнул дамам.
Они мгновенно приняли игру и промолчали, хитро улыбнувшись.
Молодцы, старушки – сразу усекли, вот что значит настоящие педагоги, подумал Алексей.
Юля, как и следовало ожидать, распалившись, ответила с ноткой презрения в голосе:
– Вы, как врач, конечно, знаете латынь, но медицинская терминология здесь ни при чем…
– Если бы я хотел воспользоваться медицинской терминологией, я сказал бы «унгвентум», то есть мазь. Но это слово по смыслу никак не подходит, поэтому скорее коготь, так сказать городок с коготок, – перебил ее Алексей.
– А вот и нет! – совсем уж рассердилась Юля. – Если хотите знать, название Унгень произошло от слова «унгюл», то есть угол, потому что здесь река Прут делает поворот под углом. Кстати, и по-латыни «ангулюс» означает угол, и на итальянском «анголо» – тоже угол.
– Не сердитесь, Юлечка, я пошутил, хотел вас развеселить, а то глазки у вас грустные-грустные, – произнес Алексей, протягивая руку. – Мир? Я прощен?
Она улыбнулась:
– А я и не сердилась, – и тоже протянула руку.
Рукопожатие неожиданно оказалось уверенным и крепким, что никак не вязалось со всем обликом девушки и уж тем более с таким нежным, изысканным рисунком ее узкой, изящной кисти.