Руби

Бабушка была левша, а это для всех нас, кайенов, [6] означало, что она может обладать особыми духовными силами. Но я думала, что ее сила исходила из темных ониксовых глаз. Она никогда ничего не боялась. Существовала легенда, будто однажды ночью на болоте бабушка встретилась лицом к лицу с самой Неумолимой Жницей и переглядела Смерть, пока та не опустила глаза и не поняла, что с бабушкой пока еще рано связываться.
Люди с речной протоки приходили к ней, чтобы избавиться от бородавок и ревматизма. У нее были заветные лекарства от простуды и кашля. Говорили даже, что бабушка может предотвратить старение, хотя она никогда этого не делала – это было бы против естественного хода вещей. А природа была святыней для Grandmere Катрин. Она добывала все свои лекарства из цветов и трав, деревьев и животных, что жили поблизости на болоте.
– Почему мы идем в дом Родригесов, Grandmere? Разве уже не слишком поздно?
– Couchemal, – пробормотала она и прошептала молитву. То, как она молилась, вызвало дрожь у меня в позвоночнике, и, несмотря на удушливую влажность, я почувствовала озноб. Я изо всех сил сжала зубы в надежде, что они не застучат, и решила быть такой же бесстрашной, как бабушка. Это мне почти удалось.
– Думаю, ты достаточно взрослая, и я могу рассказать тебе, – сказала она так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать. – Couchemal – это злой дух, который прячется поблизости, когда умирает некрещеный младенец. Если мы не прогоним его, он будет преследовать семью и принесет ей несчастье. Им следовало позвать меня, как только у миссис Родригес начались роды. Особенно в такую ночь, как эта, – загадочно добавила бабушка.
Впереди нас сияние бутанового фонаря заставляло тени танцевать и извиваться под мелодию, которую дедушка Джек назвал «Песней болот», песней, которая создавалась не только из звуков, издаваемых животными, но и из особенного тихого свиста, который при ветре иногда исходил от скрюченных ветвей и свисающего испанского мха, называемого кайенами испанской бородой. Я старалась держаться как можно ближе к бабушке, и мне было нелегко за ней поспевать. Бабушка была настолько сосредоточена на цели нашего похода и своей необычной миссии, что, казалось, способна была двигаться в кромешной тьме.
В плетеной корзине бабушка несла полдюжины маленьких изваяний Девы Марии, бутылку святой воды и набор трав и снадобий. Молитвы и заклинания она помнила наизусть.
– Grandmere, – начала я. Мне нужно было услышать звук собственного голоса. – Qu'est-ce…
– По-английски, – быстро поправила она. – Говори только по-английски. – Бабушка всегда настаивала, чтобы мы говорили на этом языке, особенно вне дома, несмотря на то что родным языком кайенов был французский.
– В один прекрасный день ты покинешь эту речную протоку, – предсказывала она, – и будешь жить в обществе, которое, возможно, будет презирать наш кайенский язык и наши привычки.
– Почему же я уеду с протоки, бабушка? – спросила я. – И зачем мне жить среди людей, которые смотрят на нас свысока?
– Просто так будет, – как всегда загадочно ответила она. – Просто ты уедешь.
– Grandmere, – снова начала я. – Но почему все-таки дух будет посещать Родригесов? Что они такого сделали?
– Ничего не сделали. Просто младенец родился мертвым. Дух появился в теле младенца, но он не был крещен и ему некуда направиться, он будет держаться при них и принесет семье несчастье.
Я оглянулась. Ночь как свинцовый занавес падала позади нас и толкала вперед. Когда мы повернули, я обрадовалась, увидев освещенные окна Бутов, наших ближайших соседей. Этот свет помог мне притвориться, что все в порядке.
– Тебе часто приходилось делать это, Grandmere? – Я знала, что бабушку приглашали совершать многие ритуалы, начиная с благословения дома и заканчивая зазыванием удачи при ловле шримса [7] и устриц. Матери юных новобрачных, оказавшихся бесплодными, приглашали ее сделать все возможное, чтобы дочери могли зачать. В большинстве случаев после бабушкиной ворожбы их недуг излечивался. Я знала все это, но до сегодняшней ночи никогда не слышала о couchemal.
– К несчастью, много раз, – ответила бабушка. – Столько же, сколько и знахаркам до меня, когда наш народ еще жил в старой стране.
– И тебе всегда удавалось прогнать злого духа?
– Всегда, – ответила она таким уверенным голосом, что я наконец почувствовала себя в безопасности.
Мы с бабушкой Катрин жили одни в небольшом домике на сваях, напоминающих зубочистки, домик был покрыт жестяной крышей и обнесен широкой, заглубленной галереей. Наш городок Хума, штат Луизиана, принадлежит к округу Тербон. Люди говорили, что округ находится всего в двух часах езды на автомобиле от Нового Орлеана, но я не знала, так ли это, потому что никогда не была в Новом Орлеане. Я никогда не покидала нашу протоку.
Дедушка Джек сам построил наш дом много лет тому назад, когда они с бабушкой только поженились. Как и большинство кайенских домов, наш был установлен на сваях, чтобы уберечь нас от ползающих тварей и хоть как-то защитить от наводнений и сырости. Стены дома были сделаны из древесины кипариса, а крыша – из гофрированного металла. Когда шел дождь, капли стучали по дому, как по барабану. Редких гостей, останавливающихся у нас, это беспокоило, но мы привыкли в барабанному бою, так же как и к крикам болотных ястребов.
– А куда отправится дух, когда мы его прогоним? – спросила я.
– Обратно в лимб, [8] откуда уже не сможет причинить праведным людям никакого вреда, – ответила бабушка.
Мы, кайены, потомки жителей Аркадии, [9] вытесненных из Канады в середине восемнадцатого века, веровали в духовное начало, объединяющее католицизм и дохристианский фольклор. Мы посещали церковь и молились святым, например святому Медаду, но мы также твердо держались наших суеверий и вековых традиций. Некоторые, как дедушка Джек, например, больше придерживались последних. Мой дед активно участвовал в попытках отвратить злую судьбу, и у него имелся набор талисманов, таких, как зубы аллигатора или высушенные оленьи уши, которые следовало носить на шее и иногда на поясе. Бабушка говорила, что никто на протоке не нуждался в них так сильно, как сам дед.
Грунтовая дорога простиралась вдаль, делала поворот, и вскоре перед нами начал вырисовываться дом Родригесов, построенный из кипарисовых бревен, выцветших до серовато-белого цвета патины. Мы услышали доносившиеся из него причитания и увидели на передней галерее мистера Родригеса, держащего на руках четырехлетнего брата Терезы. Мужчина сидел в дубовой качалке и всматривался в ночь, будто видел во тьме злого духа. Это усилило мой озноб, но я, как и бабушка Катрин, лишь ускорила шаги. Как только Родригес увидел нас, выражение печали и страха на его лице сменилось надеждой. Было приятно видеть, каким уважением пользовалась моя Grandmere.
– Спасибо, что вы так быстро пришли, миссис Ландри. – Мужчина поспешно поднялся с качалки. – Тереза, – крикнул он, и девушка появилась на галерее, чтобы забрать своего маленького брата. Мужчина открыл дверь перед бабушкой, а я, отставив фонарь, последовала за ними внутрь дома.
Бабушка бывала в доме Родригесов и раньше и прямо направилась в спальню миссис Родригес. Женщина лежала с закрытыми глазами, лицо ее было пепельного цвета, черные волосы разметались по подушке. Бабушка взяла ее за руку, и миссис Родригес устало открыла глаза. Бабушка не отводила взгляда от женщины и смотрела пристально, как будто искала какого-то знака. Миссис Родригес сделала попытку приподняться.
– Отдыхай, Делорес, – проговорила бабушка. – Я здесь, чтобы помочь.
– Да. – Миссис Родригес произнесла это громким шепотом и схватила руку бабушки. – Я чувствовала его, Катрин, я чувствовала, как забилось его сердце, а потом остановилось. Я чувствовала, как злой дух скользнул прочь, я чувствовала это…