Забытая клятва Гиппократа
– Значит, все дело в простой человеческой зависти? – уточнила я, несколько разочарованная.
– Да нет, не скажите, – покачал головой Карпухин. – То есть, конечно, у этой неприязни ноги растут из прошлой жизни, но по-настоящему врагами они стали после одного случая. Толмачев тогда работал в комитете, а Андрей еще не перешел в Центр реконструкционной хирургии. Комиссии по этике не было даже в проекте, поэтому жалобами пациентов занимался исключительно комитет. В больнице, где работал Андрей, умер сын одного высокопоставленного чиновника из Госдумы, и Толмачев добился того, чтобы ему поручили расследование: я уже упоминал, насколько важно для него играть главные роли и то, чтобы его имя упоминалось на самом верху! Надо сказать, он прямо-таки землю носом рыл – его бы рвение да в мирных целях, как говорят, – уж больно мужику выслужиться хотелось, вот и прицепился он к врачихе, которая якобы парня и угробила.
– А она таки угробила?
– Поначалу считали так. Парень попал в тора… терака…
– Торакальное? – подсказала я.
– Точно! В торакальное отделение областной больницы. Если я ничего не путаю, хирург при проведении пункции грудной клетки не провела необходимое УЗИ-исследование. В результате она проколола пациенту межреберную артерию, что повлекло кровопотерю и смерть.
– Ну, если это так, то она и в самом деле виновата: это вопиющая халатность! Но почему же вы говорите, что так считали лишь поначалу?
– Да потому, что впоследствии выяснилось, что исследование она заказывала, но что-то перепутали в лаборатории! В результате врач получила расшифровку не того УЗИ, понимаете?
– Какой ужас! – вскликнула я. – Значит, халатность все же имела место, только не со стороны лечащего врача?
– Верно. Только вот Толмачев никак не хотел успокаиваться и настаивал на возбуждении уголовного дела. Он намеревался довести это дело до конца и начал давить на врача. Он вел себя как настоящий инквизитор, бедная женщина только и бегала на «беседы» в комитет!
– Но при чем же здесь Андрей Эдуардович? – все еще не понимала я.
– Андрей знал эту врачиху лично – она вроде бы несколько раз гоняла с ним в «горячие точки», что вообще большая редкость для женщины, как вы понимаете, Агния.
– Да уж…
– И еще Андрей с самого начала сомневался, что она могла допустить такую ошибку: у той врачихи до этого момента была безупречная репутация!
– А он сказал о своих сомнениях Толмачеву?
– Разумеется! Только тот ничего не желал слушать. Родители парня, очевидно, поощряли его рвение, считая, что кто-то обязательно должен быть наказан. И Толмачев решил, что этот «кто-то» – несчастная женщина-врач, проводившая операцию. Андрей пытался указать ему на очевидные прорехи в деле, но Толмачев уперся и отказывался прислушиваться к доводам, которые не совпадали с его линией обвинения. Кончилось тем, что Толмачев добился возбуждения уголовного дела!
– Но почему следователь-то приложил так мало усилий, чтобы выяснить правду? – удивилась я. – Нельзя же было во всем полагаться на Толмачева – он ведь в конце концов недостаточно квалифицирован для принятия столь серьезных решений!
– Проблема в том, Агния, что до суда дело так и не дошло: узнав, что ее дело передано следователю, врач эта не выдержала давления и наглоталась какого-то снотворного.
– Боже мой… Значит, вот в чем дело?
– А впоследствии, как я уже говорил, выяснилось, что виновата не она, – кивнул майор. – Этого Андрей до сих пор не может простить Толмачеву. Возможно, он и смог бы, если бы не знал этого человека так хорошо: он ни перед чем не остановится, лишь бы его слово оказалось последним. Между прочим, Андрей этого так не оставил: он добился, чтобы Толмачева сняли с должности, и никакие связи не помогли!
– Ну, – пробормотала я, – теперь, по крайней мере, понятно, почему Толмачев его не любит! Только ведь, судя по всему, он быстро восстановился – вот, получил должность председателя Комиссии по этике!
– Говорите, он приходил к Андрею в больницу? – хмуро спросил майор.
– Приходил. Андрею Эдуардовичу это очень не понравилось.
– Да уж, могу себе представить! И какого дьявола ему могло там понадобиться?
* * *Артем налил себе в чашку кофе из кофеварки, которую притащил из дому много лет назад, решив, что, проводя гораздо больше времени на работе, он скорее воспользуется машиной там, нежели на собственной кухне.
– Кофе будете? – поинтересовался он, взглянув на человека, сидящего напротив.
Тот покачал головой.
– Тогда продолжайте, пожалуйста, – предложил Артем и снова опустился в кресло, когда-то мягкое и удобное, но теперь, по прошествии десяти лет, протершееся во многих местах: майор всегда с трудом привыкал к новым вещам.
Артем чуть дара речи не лишился, когда дежурный сообщил ему имя человека, желающего с ним встретиться: Извеков! Мысленно майор уже похоронил анестезиолога, пропавшего сразу же после того, как получил анонимное письмо. Каждый день он просматривал сводки происшествий по городу и вздыхал с облегчением, не найдя в них фамилии Извекова. Но теперь этот человек сидел здесь, в кабинете Карпухина, и майор чувствовал себя так, словно огромный камень свалился с его плеч: по крайней мере, не придется сообщать матери Извекова тяжелые новости!
– Итак, вы говорили, что видели похитителей… в смысле, предполагаемых похитителей?
– Да-да, – закивал Извеков, будто очнувшись ото сна. – Я видел двоих, мужчину и женщину.
– Женщину? – удивился майор.
– Ну, не то чтобы видел… Но по силуэту было ясно, что это, скорее всего, женщина.
– Как вы поняли, что они хотят вас похитить?
– Они следовали за мной от самой больницы. Возможно, если бы это случилось впервые…
– Значит, вы встречали их раньше?
– По крайней мере, видел автомобиль, – кивнул Извеков. – Пару раз он ехал за мной до самого дома. Сначала думал, показалось, но после получения того отвратительного письма… Ну, вы сами понимаете!
Карпухин действительно понимал, что анестезиологу только чудом удалось избежать смерти.
– Они выходили из машины? – спросил он.
Извеков покачал головой.
– Только мужчина – и лишь однажды. В последний раз, заметив слежку, я примерно минут сорок плутал по городу. Сначала они ехали за мной, но потом отстали. Я уже начал думать, что мне просто померещилось со страху, но, подъехав к дому, я увидел тот же самый автомобиль на парковке. Рядом стоял мужчина и курил, а женщина оставалась внутри.
– Понятно. Вы сможете его описать?
– Автомобиль?
– Да нет же, мужчину! Хотя… автомобиль, пожалуй, тоже пригодится.
– Темно-синяя «Хонда», модель не помню – уж извините! А мужчину… Знаете, эту физиономию я, наверное, умирать буду – не забуду!
– Отлично. Значит, будем составлять фоторобот…
* * *Несмотря на то что я спихнула кропотливую работу на ребят Карпухина, я все же потрудилась на работе отксерить пару экземпляров листков, отданных мне Таней, в надежде, если появится время, что-то отыскать в этих списках. И вот у меня наконец выдался свободный вечер, и я решила заняться делом: от майора пока не поступало вестей, и я подумала, что могла бы проанализировать данные – вдруг что-то и в самом деле всплывет?
Я начала с того, что стала читать переписку участников форума. Каких только слов не было в посланиях людей, жалующихся на недобросовестную работу врачей, медсестер и санитаров, – просто уму непостижимо! Честно говоря, хотелось плакать или кричать во все горло что-то типа: «Я не такая! Не верьте, не все врачи и сестры вымогают взятки, уродуют и калечат людей, не все позволяют пациенту умереть из-за бездушия, алчности или халатности!!!» Но в то же время я понимала, что кричать и убеждать можно сколько угодно, но от этого мнение пострадавших не изменится: их боль не станет меньше, а злость на медиков не уляжется сама собой. Я вспомнила поговорку, которую любил повторять мой покойный папа, – кажется, ее приписывают Чехову, который и сам являлся врачом: «Строитель прячет свои огрехи под слоем раствора, повар – под соусом, а врач – под землей»! Как ни крути, а никто не сможет охарактеризовать работу профессионала так точно, как такой же профессионал.