Русская народно-бытовая медицина

Нельзя не согласиться с г. Сахаровым в том, что взаимного понимания гораздо больше между знахарем и крестьянином, чем между последним и врачом. Как бы ни был хорош врач и как бы сердечно не относился к крестьянину, он отдален от него и своим строем понятий, и всем складом жизни; он хоть и не чиновник, и не барин, все же для крестьянина чужой человек, не свой брат, как знахарь.
Заставляют крестьянина обращаться к знахарю и другие побуждения. Известно, что наш крестьянин, по натуре большой практик, очень не любит лежать в болезни, работает до последней возможности и, заболев, ищет средств вылечиться как можно скорее. Не имея даже приблизительного понятия о ходе физиологических процессов, и крепко веря, что против каждой болезни существует свое особенное лекарство, которое действует чуть ли не магически, и надо только уметь найти его, он часто идет к знахарю, в погоне за таким средством.
Г-жа С – ва [56] сообщает об одном типичном случае, где лечение больной, получившей тяжелые ожоги, из рук врача и г-жи С., делавшей больной перевязки, перешло к знахарке. Больная стала уже поправляться и успех лечения признавался и самой больной и ее семейными, но все они были недовольны медленностью лечения и стали поговаривать, что если все тем же пользовать больную, так она, пожалуй, и через месяц не выздоровеет.
«– Есть другие средства, что скорее помогают, – заявляют они.
– Какие же это средства?
– Да мы того не знаем, а да бают, что ожог скорее проходит коли его другим чем полечить. Вон, в Салтыках есть женщина: она хошь и не очень старая, а знает всякие средства, от всяких болестей, а от ожогов человек пятнадцать уж пользовала.
– Ну, хоть она и знает всякие средства, а все не больше доктора.
– Ни, матушка! Доктора-то больше над больными валандаются. Коли их слушать, так и сама-то заморишься, за больными ходючи, да и снадобья-то их не больно способно потреблять.
«Приехав на другой день, – продолжает рассказчица, – я нашла в хате больной нестарую еще бабу с хитрым лицом; она что-то старательно терла и месила в грязной, сальной черепушке».
– Ну, что Матрёна, как себя чувствуешь?
– Слава Тебе Создателю, матушка, много легче стало.
– Теперь, сударыня, – вмешалась дочь больной, Дунька, – мы скоро и совсем вылечим мать. Вот, салтыковская бабочка пришла, берется за семь дней все раны заживить.
На все доводы, что менять лекарство, которое, очевидно, помогает, на неизвестное, не следует, мне отвечали уверенно, что бабка вылечит гораздо скорее.
– Ну, а если мать помрёт? – спрашиваю я.
– Как можно, матушка, да разве она, бабка-то, неведомо чем лечить? Ведь мы же видим, какое она снадобье делает: вот, взяла семь яиц, да сварила их круто-прекруто, вынула из них желтки да поставила их топить, а кады вытопится из них масло, всыпать в него порошок и будет этою мазью ожоги мазать.
– А порошок-то какой?
– Вестимо, целебный.
– Да из чего он сделан-то?
– Известно, из трав.
– Да из каких трав-то?
– И чего вы сумлеваетесь? – вмешивается сама лекарка: – рази я какая неизвестная? Меня все тута знают: уж не одного, этта, я вылечила, а уж коли где, обгорят, то завсегда за мной посылают. Вот, за прошлый год у нас, мальчонка обгорел, так даже до кости где пригорело, и то я его лечила, и много ему полегчало.
Я снова пыталась уговорить Дуньку не слушаться советов бабки, убеждала также Матрёну, но она качала только головой и приговаривала:
– Ох-! матушка, их воля. Что хотят, то пусть и делают, а мне, калеке, что же гуторить?
За нее стала возражать старая бабка, тётка больной, пользующаяся не только в семье, но и во всей деревне большим авторитетом. Ее маленькие глаза злобно смотрели на меня из-под надвинутого на лоб чёрного платка, скрюченные корявые руки чуть не касались моего лица, когда она жестикулировала, беззубый, шамкающий рот, ее брызгами слюны, издавал хриплые, прерывающиеся звуки.
– Чего это ты, сударыня, так на нашу лекарку-то напустилась? – заговорила она, – кажись, не зла она нам желает. Мы, ведь, не хулим ваших докторов, говорим только, что они над больными долго валандаются. Оно, конечно, господам-то хорошо по пуховикам нежиться, а нам работать надо: вот и выходить, что наша лекарка нам скорее потрафит, коли в семь дён бабу подымет».
Настоять на своем не было возможности и сотрудница предпочла удалиться.
Через пять дней Дунька приносит забытые у них ножницы.
«– Ну, что Матрена?
– Померла, сударыня, вчерась схоронили.
– Ну, вот, видишь, не говорила ли я, что бабка ее уморить?
– Ни, сударыня, да разве же бабка тут при чём?
– Как же не причем, когда мать поправляться стала да и умерла от лекарских снадобий?
– Как усеж от снадобий? От них-то у матери раны позатянуло, а потом изнутри что-то стало краснеть да утечь, да потом точно гнить, дух от всей пошел такой нехороший.
– Да это у ней от вашего лечения Антонов огонь сделался.
– Огонь, огонь, матушка, это точно, только он изнутра шёл, бабка говорит – перед кончиной всегда так-то бываит. Ну, вестимо, против всяких лихих болестей она снадобья знает, а противу часа смертного она не вольна, потому он – от Господа».
Самым интересным в рассказанном эпизоде; является то, что, в конце концов, не вышло ни малейшего недоразумения между знахаркой и домашними умершей больной, чего, наверно, не случилось бы, если бы лечение перешло, наоборот, от знахарки к врачу: такова сила обоюдного понимания.
Наконец, в известном ряде случаев крестьянин идёт к знахарю по необходимости, будучи лишен возможности получить другую, более разумную помощь. Такое безвыходное положение крестьянина всего лучше выражается пословицей: «нечего на зубы положить, так имёшь ворожить» [57].
Лечебные приемы знахарей
Знахари, прежде всего – специалисты по части заговоров. Хотя знание заговоров на те или другие, более простые случаи жизни, довольно распространено среди народа и знанием их, особенно из лиц женского пола, обладают многие опытные и достаточно пожившие на свете люди и не носящие громкого названия знахарей, но репертуаром заговоров на все случаи жизни и уменьем разобраться в применении их к более сложным заболеваниям владеют только настоящие знахари и знахарки, бабы-угадки, лечейки, ведуньи, шептухи и ворожеи.
Замечателен остаток седой старины в некоторых местах Новгородской г., где лекарство называется «вешти, вешетинье», а само слово лечиться заменяется словом ворожиться: «уж чем, чем не ворожился, – жалуется заболевший мужик, – а Господь не прощает грехов, не дает здоровья».
Контингент профессиональных знахарей составляется большею частью из ловких бобылей и бобылок, которые занимаются этим ремеслом иногда из нужды, имея в некоторых случаях хороший заработок и получая вознаграждение деньгами или натурой, иногда же делаются такими по своего рода признанно. Это – почти всегда люди почтенного возраста: ведь старость, своею опытностью, всегда внушает больше доверия. Редко знахарь обладает заговорами от всех болезней, большею же частью знахарем избирается какая-нибудь одна заговорная специальность, благодаря которой он особенно становится известным в округе – одни превосходно заговаривают зубы и головную боль, другие – кровь, третьи – от укуса змеи и пр.
Наиболее частым и необходимейшим элементом при всех заговорах и знахарских манипуляциях является вода. Будучи наговорена, она получает чудодейственную силу и способность снимать всякую болезнь. Для того – следует ее дать внутрь, а снаружи вспрыснуть, «умыть» больного – операция, которая совершается особыми специалистками этого дела, «умывальницами», и до сих пор еще имеющимися почти в каждой деревне. Лечебное значение такой воды еще более увеличивается, если «спустить» ее с креста или иконы, иначе говоря, облить их этой водой и собрать потом в подставленную чашку. Можно, впрочем, сообщить воде целебную силу и другими способами. Для этого следует «пропустить» воду через дверную скобу и, кстати, самое умывание больного произвести в таком случае на пороги избы (Масальск. у. Калужск. г., Судогод. у. Владим. г., Чембарск. у. Пензенской г.). Необыкновенные свойства воде можно сообщить также, опустив в нее комок глины, камешек или кремень, иногда самый обыкновенный, а иногда принесенный с Афона или Гроба Господня. Но всего лучше действует та наговорная вода, в которой была окунута «громовая стрела» [58], одна из тех таинственных стрел, которыми стреляет с неба в чертей Бог, во время грозы (Зубцовский у. Тверск. г.). Хотя в отдельных местностях такие стрелы понимаются различно, но в знахарской заговорной гидротерапии они ценятся вполне одинаково. Там, где это – простые лучинки с дерева, в которое ударила молния, для умывания больного их берется 9 штук. Знахарка зажигает такие «стрелы» и, набрав в рот воды, брыжжет через них на больного с такой силой, что лучинки тушатся (Зарайск. у. Рязанск. г.).