Русская народно-бытовая медицина

Они же иногда являются виновниками повальных болезней и лихорадки, вызывают пьянство у мужчин, производясь «затворение кровей» у женщин, отнимают у них молоко и напускают «безовременное» (неправильные менструации).
Колдуны могут также наводить да человека глухоту, куриную слепоту и отнимать аппетит [32].
Иногда они производят совершенно непонятные болезни: напускают на мужчин «бабью муку», «надевают хомут» [33] и даже ухитряются проделывать, преимущественно над бабами, такие непостижимые вещи, что у них, без всякой видимой причины, начинает пучить живот (Макарьевск. у. Костромск. г.).
Колдун иногда является в глазах мужика таким всемогущим чародеем, что для него все является возможным. «Я все могу сделать, – бахвалится знахарь: – отнять ноги, отнять руки. Только правую руку, – снисходительно добавляет он, – оставляю для того, чтобы человек крест на себя мог положить». Но чаще всего колдуны славятся тем, что они могут присаживать килы [34]. «Я те ужо насажу кил, так будешь меня знать», – нередко и теперь еще посылает знахарь угрозу своему врагу.
Порча, в виде той или другой из этих болезней, бывает двоякая: временная, на несколько лет, от которой можно и выздороветь, или же навек, до смерти: такая порча неизлечима (Пензен. г. и у., Тотемск. у. Вологодск. г.).
Но и в случаях излечимой порчи ничего не может сделать ни врач, ни фельдшер: «порченых» может вылечить только знахарь или колдун, тот же, который испортил, или другой, более сильный. Только они, нашептывая и «пытая от кил», могут снять и килу, и всякий другой «насад».
Чрезвычайно, интересны способы, при посредстве которых производится порча. Всего чаще она пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинания [35].
Таким образом, одна из них имеет случайный характер и является более общей, другая же – чисто индивидуальной: порча в виде заклятий и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому «дано», а пущенная по ветру и по воде, на кого попадет. Вероятно, на основании такой случайности, про порченых и говорят иногда, что они «вбрели» (Скопинск. у. Рязанск. г.). «Идешь себе, – объясняют крестьяне такой случайный вид порчи, – и вдруг тебе лицо раздует, во, какое» (Владимирск. г. и у.). – «Колдун зайдет на ветер, – стараются объяснить порчу другие, – так, чтобы ты стоял под ветром и пустит на тебя ее с этим ветром» (Малмыжск. у. Вятск. г.). – «Увидит колдун проходящего мужика, дунет на него – и готово», – еще проще объясняют такую порчу третьи (Городищенск. у. Пензенск. г.). При посредстве одного из таких удивительных способов «присаживается и кила». – «На вечерней заре выходит колдун на перекресток, делает из теплого навоза крест, обводит его кругом чертой и посыпает каким-то порошком, что-то нашептывая. Оставшуюся часть порошка кидает по ветру и если хотя одна крупинка этого порошка попадет на человека, то у него через три дня непременно появится кила» (Пензенск. у. и г.).
Подобными же трудно объяснимыми способами пускается порча и по воде. Сюда также пускаются какие-то порошки и особенные яды, а иногда нечто совсем необъяснимое. «Заметит колдун, – объясняет такую порчу мужик, – что ты хочешь, примером, купаться, и пустит это свое колдовство по воде» (Орловск. г. и у.).
Несколько более понятной является индивидуальная порча. Здесь какие-то неведомые снадобья и напитки подмешиваются к хлебу, кушаньям, квасу, пиву, водке, чаю и т. п. [36]
Народная фантазия питается многочисленными и самыми разнообразными рассказами, где такая порча и способы ее получения изображаются во всевозможных видах. В одном случае рассказывают, как женщину испортили на лапше и как она, поев лапши, сейчас же «стала кричать на голоса» [37], а другую, которой знахарка дала съесть вареное яйцо, «сейчас же стало свертывать в клубок и какая-то невидимая сила начала поднимать так легко вверх, как мячик резиновый подпрыгивает» (Брянск, и Орлов, уу. Орловск. г.).
«В квасу дали, родимый, – простодушно объясняет больная, свою болезнь, – так и услышала, как по животу пошло, а перекреститься-то, как стала пить, и не; перекрестилась: вот, ён, супостат-то, и вошел в нутро» (Мещовск. у. Калужск… г.).
«– Прихожу к бабке – передает другая женщина, – она как поглядела в воду, так всё и узнала, у тебя, говорит, несчастье случилось, ты сама больна да и муж твой нездоров: вам «поддали» в еде. А перед этим у нас кто-то проткнул кашу в чугуне, должно, соседка по сердцам подделала. Мы всю эту кашу с хозяином и поели. На него напала тоска, хоть со двора долой иди, ничего не мило, а меня лихорадка затрепала совсем».
В случае невозможности испортить человека на пище и питье колдуны, будто бы, ухитряются как-нибудь «наколдовать у одёжи».
«– Измучила меня лихоманка совсем, – жалуется женщина, – с тех пор, как у меня вырезали крест на шубе. Трепет каждый день, да и все. Была и у фельдшера, и у доктора, – никакой помочи нет».
«– А рубахи у них с мужем разрезали и подушку, вот, и заболела, – крайне просто объясняет баба источник происхождения болезни у другой больной.»
«– Ну, так что же? Разве может от этого что-нибудь сделаться»?
«– А как же? Вырезано, значит, было с умыслом: она в теж поры и заболела».
«– Кто же это мог сделать»?
«– А вестимо кто: недобрый человек – сноха девернина, злющая, презлющая баба… И бабка так рассказывала – над ими изделано, говорит: ему-то немного попало, ну a ей, значит, во всю».
Существуют и многие другие способы порчи. С этою целью бросаются на дороги различные заговоренные предметы: стоит поднять такой предмет – и человек уже испорчен (Скопинск. у. Рязан. г.). Передают также, что колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человечьих волос (Грязовецк. у. Вологод. г.). Достигают колдуны порчи, будто бы, и тем, что замазывают в трубе волосы намеченной жертвы, зашивают их с перьями неизвестных птиц в подушки, а также подкидывают в печь, подкладывают под стену в хате и зарывают под ворота (Пензенск. г. и у., Карачевск. у. Орловск. г.).
Способы, при помощи которых колдуны ухитряются причинять порчу, иногда положительно неуловимы и пред объяснением их останавливается даже фантазия русского мужика, склонного верить в возможность существовали самых необычайных вещей.
«– Незадолго до смерти Сухорукого [38], —рассказывает один из потерпевших от его проделок, – вышел такой случай. Косили Гавриковы луг, вот, я, в обедах, и зашел к ним, пособить и убрать сено. Они поднесли мне водочки. А духота стояла – страсть. И так меня разобрало с двух стаканов, что пошел я по кладям, через ручей, да и оступился, клади-то в воду, а за ними – я. Намок я, а Сухорукий стоит на возу, навивает сено, увидал меня, да и кричит – «хоть бы тебе захлебнуться там: все клади разгородил». А я-то, с пьяну: «не мне, а тебе, говорю, ведьме, давно бы пора захлебнуться, а то никак не потонешь, нечистый». Пришел я вечером домой, разостлал свитку, по конику, под святыми, и лег спать. По утру встаю весь мокрый. Что, думаю, за причта, никогда со мною этого не бывало, не только что с трезвым, а и с пьяным. На другую ночь – то же. Я не стал ложиться, перешел на другое место, к печке, а на конику-то легла моя дочь, Наташка. По утру встала и она мокрая. И пошло так изо дня в день. Как только уляжемся спать, а ён, Сухорукий, на Наташку-то – с потолка. Пошли у Наташки по телу волдыри, расхворалась совсем девка. – «Зачем ты, говорить, тятя, Сухорукова обругал? Сходи к нему и попроси у него прощения». Пошел я к нему, захожу, кланяюсь, а он и не глядит на меня».