Воскрешение Латунина
– Отстань, Лазарь! – резко бросил приехавший. – Надоел! Зачем так долго живешь? – И, обратившись к товарищу Возгривину, добавил: – Напрасно вы его не расстреляли! Пустой человек! Совсем пустой! Зажился!
Сказав эту мрачную фразу, незнакомец уверенным хозяйским шагом направился к воротам Ближней Дачи. Рыдающего пенсионера отвели в сторону, и рота стала грузиться в машины.
– Ты видел, на кого этот тип похож? – спросил Вася у сержанта Рипкина.
– На Латунина, – ответил тот. – Только без усов и одет иначе.
– Все ясно, – резюмировал Вася. – Кино снимают. А Зундулович, видать, совсем спятил – всюду ему Латунин видится.
– Ясно-то ясно, – согласился Коля. – Но если это кино, то зачем Возгривин здесь?
– Дача-то правительственная, – легко разрешил его сомнения приятель. – Для порядка, понятное дело.
Они уже собрались идти к грузовику, как вдруг последовала команда, и их взвод вновь расположился у ворот. Командир объявил, что они останутся на некоторое время для охраны Ближней Дачи.
– Я же говорил, – заметил Вася. – Порядок должен быть, а то эти киношники все здесь разнесут.
Внезапно командир, о чем-то беседовавший с Возгривиным, подбежал к Рипкину и велел ему идти с ним. Через минуту они оказались пред светлыми очами Ответственного за порядок.
– Рипкин? – поинтересовался товарищ Возгривин, внимательно глядя на сержанта.
– Так точно! – еле выговорил разом похолодевший Коля, не ожидавший от предстоящего разговора ничего хорошего. Нечего и говорить о том, что он не ошибся.
– Так значит, сувенирами интересуешься, юноша? Косточки собираешь? – продолжал Возгривин ровным, но весьма многозначительным тоном.
При этом более чем прозрачном намеке Коля понял, что пропал.
– Заварил кашу, паршивец! Что, по лесоповалу соскучился?
«Значит, деда тоже замели, – понял Коля. – Кто продал-то? И что за каша? Подумаешь событие – прихватил гнилую кость!»
– Виноват! – гаркнул он что есть силы первое, что пришло в голову. – Не повторится!
– Во наглец! – почему-то усмехнулся Возгривин. – Не повторится, говоришь? Ну ладно, пошли протокол писать, палеонтолог хренов!
С этими словами он направился в открытые ворота бывшей латунинской резиденции. Хренов палеонтолог поплелся следом, проклиная покойного Латунина, его челюсть и собственную дурь.
Глава 8
Премьер правительства товарищ Ермолаев возвращался с очередного заседания совета министров совершенно расстроенным. Дела с уборкой явно не ладились, по-прежнему не хватало нефтепродуктов, ожидался дефицит в годовом бюджете. Вдобавок все больше времени и нервов у его коллег по Главному Совету отнимала безумная история с воскресшим Латуниным. Несколькими днями ранее Главный Совет одобрил перевод бывшего диктатора на Ближнюю Дачу. Решено было ознакомить Латунина со всеми решениями партии за все эти годы, прежде всего с постановлениями по поводу культа его собственной личности, что имело целью несколько угасить пыл бывшего организатора и творца всех побед.
К сожалению, история начинала принимать достаточно неприятный оборот. Неизвестно как новость о воскрешении вождя, обросшая к тому же совершенно невероятными подробностями, начала просачиваться в массы. Ей мало кто верил, но успокоенная общественность вновь забурлила. Оживились латунинцы, завалившие редакции центральных газет очередными пачками писем в защиту памяти своего кумира и провели несколько демонстраций, одну из которых и пришлось усмирять младшему Рипкину. Вместе с тем слухи о воскрешении Латунина имели также иной, несколько неожиданный эффект. Граждане Великой Державы, все эти годы исправно одобрявшие критику бывшего верховного вождя, начали поговаривать о том, что при Никодиме Кесарионовиче и порядок был, и цены снижали. Полдобные настроения подогревались простым и очевидным обстоятельством: порядка в стране явно не хватало, цены регулярно менялись совершенно в обратную сторону, а кампания разоблачения преступлений прошлого всем изрядно набила оскомину. В этих непростых условиях было решено подождать с опубликованием официального извещения о случившемся, ограничившись пока несколькими статьями о феноменальных успехах отечественной медицины.
Николай Иванович чувствовал, что история эта может кончиться совершенно нехорошо. Вдобавок ко всему еще одно обстоятельство угнетало его. Дело в том, что товарищ Ермолаев работал в кабинете, где традиционно отправляли службу все премьер-министры, в том числе и сам Латунин, бывший первым хозяином этого большого и внушительного вместилища власти. Ранее Ермолаев, занятый делами, не обращал на это внимания, но теперь, особенно по вечерам, Премьер стал нервничать. Мрачноватое величие кабинета, обстановка которого, вплоть до аляповатых люстр и мебели с зеленой обивкой, совершенно не изменилась с латунинских времен, вызывало невеселые ассоциации. Николаю Ивановичу стало даже казаться, что то за портьерами, то за шкафом кто-то прячется. Два дня назад вдобавок какой-то шутник, а может быть и вовсе не шутник, подкинул на стол Премьеру пачку папирос «Черногория» – любимого курева товарища Латунина. Ермолаев не стал поднимать шум, ограничившись тем, что распорядился заменить прежнее освещение на лампы дневного света и снять тяжелые красные шторы.
Николай Иванович, пользуясь редким свободным вечером, решил почитать свой любимый журнал «Уголек», благо он был дома один: супруга уехала по приглашению в Европу, а взрослые сыновья давно жили отдельно. Но, увы, Премьеру не читалось. Отложив журнал, он собрался было лечь пораньше спать, но тут в дверь квартиры позвонили. Премьер, опасаясь чего-либо чрезвычайного, поспешил открыть дверь, однако быстро успокоился. Его потревожил сосед – академик Сергей Анатольевич Красиков.
Красиков был генетиком. В свое время он изрядно пострадал за принадлежность к этой лженауке и даже провел не по своей воле несколько лет на северо-востоке страны. После смерти Латунина он вернулся, впоследствии стал директором крупного института и получил квартиру в правительственном доме, где его соседом по лестничной площадке оказался Николай Иванович, занимавший тогда крупный хозяйственный пост. Став Премьером, Ермолаев решил не менять квартиры и по-прежнему сохранял с Красиковым приятельские отношения. Время от времени они вместе пили чай с вареньем, которое готовила супруга академика. И на этот раз Сергей Анатольевич пригласил Ермолаева испить чайку с вареньем из райских яблок.
– Что вы, батенька, невеселы? – поинтересовался академик после второй чашки. Ермолаев в ответ лишь махнул рукой.
– Опять с дефицитом год заканчиваем? – посочувствовал Красиков. – Ох, батенька, что это вас на административную работу потянуло? С вашими-то способностями…
Ермолаев вновь махнул рукой. Дикая история с воскресшим Латуниным не выходила из головы.
– Сергей Анатольевич, – не выдержал он. – Как вы считаете, из мертвой клетки можно восстановить живой организм?
– В каком смысле? – осторожно уточнил академик, от удивления чуть не расплескав чай.
– Ну, берется, скажем, фрагмент кости, из остатков ткани выделяется более-менее целая клетка, из нее – молекулы белка, а по ним восстанавливается целый организм…
– Как же, как же! – почему-то заулыбался Красиков. – Где-то мы это уже читали.
Он бодро вскочил, вышел в соседнюю комнату, вскоре вернувшись с толстым томом. Полистав его с минуту, академик произнес «ага!» и с чувством прочел вслух:
– «Между живым и неживым не существует принципиальной разницы. Известно, что ветка дерева, хранившаяся много лет в гербарии, попав в подходящие условия, может вновь ожить. То же можно вполне допустить относительно более сложных организмов. Живое и неживое едино, переходы из одного состояния в другое постоянны и естественны. Смешны те горе-биологи, которые решаются отрицать это…»
– Каково? – поинтересовался он. – Точно как вы сказали. Стало быть, помещаем в подходящие условия, и все оживает.