Время игры
Формально она не являлась нотой, а так чем-то вроде писем, которыми Сталин обменивался с Черчиллем и Рузвельтом.
В ней сообщалось, что являющаяся законной правопреемницей Российской империи республика Югороссия, верная своим союзническим обязательствам и традиционному боевому братству, обильно политому кровью в минувшей войне, предлагает забыть имевшиеся в недавнем прошлом досадные недоразумения, создать согласительную комиссию как для расследования имевших место инцидентов, так и для примерного наказания виновных в их возникновении.
Далее предлагалось возобновить старые или заключить новые союзы на взаимоприемлемых условиях.
Но обязательно включающих все позиции, которые России полагались по тайным договоренностям 1915 – 1917 годов. В части, касающейся нынешнего стратегического положения Русского государства.
Ежели же правительство и парламент не в состоянии воздействовать на экстремистские, враждебные историческим интересам высоких договаривающихся сторон круги в своей стране, то гораздо более свободное в своих действиях Югоросское правительство предупреждает: любая попытка ущемить интересы означенной республики получит адекватный ответ, вина за последствия которого ляжет на непосредственных исполнителей.
Кроме того, посол Гире получил инструкцию разъяснить смысл настоящей ноты Ллойд-Джорджу хотя бы и на пальцах. (В том смысле, что разгром броненосного отряда адмирала Сеймура в районе Крыма было всего лишь показательной акцией.)
Следующий ответ на неспровоцированную агрессию будет гораздо резче. (Тут, в зависимости от реакции собеседника, разрешалось намекнуть на Синоп и Петропавловск.)
Кроме того, послу поручалось обеспечить достаточно широкую утечку смысла русских предложений в независимую от властей прессу.
Практически дословное изложение послания каким-то образом, и довольно быстро, попало и в большинство газет континента, где, а особенно в Германии, было прокомментировано с нескрываемым злорадством.
Чересчур много о себе понимающих не любят нигде.
Реакция британского правительства и широкой общественности была вполне предсказуемой.
Правда, комментаторы и парламентские «ястребы» не задумались об очевидном.
Пример житейского уровня: любой умный человек, на которого вдруг отвязался бы хулиганистый подросток в темном переулке, непременно задался бы вопросом – а чего вдруг этот вот сморчок высовывается, размахивает кулаками и матерно ругается?
Нет ли у него кистеня в рукаве или компании крепких дружков за утлом? Кто неспособен так подумать и должным образом отреагировать, достоин своей судьбы.
С англичанами дурную шутку сыграл факт победы в мировой войне и наполеоновского плана мысль, что наличие двух десятков линкоров и сотни эсминцев позволяет плевать через губу на тех, у кого линкоров всего пять, а эсминцев десять.
Еще к немцам они относились с определенным почтением, особенно когда не сумели выиграть (с бесспорным результатом) у них ни одного серьезного эскадренного сражения.
А уж русский флот и в грош не ставили. И даже последние события на британский кураж не повлияли.
ГЛАВА 5
Капитану первого ранга Остелецкому, командиру линкора «Генерал Алексеев», очень нравился его корабль после модернизации, хотя капитан не до конца понимал, каким образом все было сделано.
И почему так быстро.
В царское время постройка (и многочисленные переделки на стапеле) броненосца «Андрей Первозванный», на котором он начинал свою службу, заняла почти семь лет. А здесь управились за полгода.
До переоборудования «Генерал Алексеев» тоже был неплохим кораблем (для 1913 года, когда его спустили на воду). Правда, по некоторому недоразумению его назвали линкором, хотя на самом деле он был первым в мире тихоходным линейным крейсером с линкорным вооружением. Опасности он не представлял даже для одиночного супердредноута типа той же «Куин Элизабет», поскольку имел ход 23 узла против 29 и двенадцать 305-миллиметровых пушек против десяти 381 -миллиметровых.
И его тонкая броня пробивалась пятнадцатидюймовыми снарядами с любой дистанции.
Зато теперь, как справедливо считал Остелецкий, линкор был наверняка сильнейшим кораблем в мире, невзирая на то, что лишился половины своей артиллерии.
Кормовую двенадцатидюймовую башню срезали совсем, на ее месте оборудовали вертолетную палубу, а в подбашенных помещениях и снарядных погребах разместили ангар для шести боевых вертолетов «Ми-28», мастерскую техобслуживания, цистерны с горючим и склад боеприпасов.
Из третьей башни извлекли колоссальные пушки, их место заняли системы наведения и пусковые установки для противокорабельных ракет «Москит», каждая из которых при удачном попадании могла утопить вражеский линкор на дистанции в пятьдесят миль.
Только первая и вторая башни сохранили свое штатное вооружение, но оснащенное новыми боеприпасами. Теперь пушки могли стрелять на 200 кабельтовых вместо прежних 120, а боекомплект включал в себя обычные бронебойные и фугасные снаряды, а также управляемые активно-реактивные, головки самонаведения которых обеспечивали точность попадания минимум 95 процентов. Использовались эти пушки по принципу «выстрелил – забыл».
Если же учесть, что измененная форма форштевня и дизели мощностью в 150 тысяч лошадиных сил позволяли линкору развивать тридцатиузловую скорость, уверенность капитана в непревзойденных качествах своего корабля имела под собой все основания.
Каким образом действуют все эти новинки и откуда они взялись, каперанга не слишком заботило. Он был человеком того странного времени, когда прогресс вдруг рванул вперед с неудержимостью призового рысака.
Начиная с середины девяностых годов XIX века, то есть когда юный Павлик Остелецкий собрался поступать в шестую роту (то есть в первый класс, по-штатски выражаясь) Морского корпуса, технические новинки посыпались буквально как из рога изобилия.
Боевые корабли устаревали не только на стапеле, а еще в процессе конструирования, неизвестно откуда появились телефоны, беспроволочный телеграф, аэропланы, пулеметы, подводные лодки и тому подобное.
Гардемарином Остелецкий ходил на номерных миноносцах, с трудом выгребавших по двадцать узлов, а лейтенантом уже присутствовал на испытаниях «Новика», показавшего мировой рекорд 37,3 узла на мерной миле.
Да и тот же «Генерал Алексеев» («Императрица Екатерина Великая»), вступивший в строй всего-то пять лет назад, не шел ни в какое сравнение с «Полтавой», на которую каперанг выпустился мичманом накануне японской войны.
Так что удивляться хоть чему-нибудь Остелецкий считал делом никчемным.
Другое дело, что и изучать новомодную технику каперанг не собирался. Чтобы управлять кораблем с мостика, знаний и опыта хватало, а возятся с радиолокаторами и баллистическими вычислителями пусть молодые, вроде того же лейтенанта Белли, недавно назначенного, несмотря на малый чин, командиром носового плутонга главного калибра.
Самое же большое удовлетворение капитан испытывал оттого, что совсем не далек тот день, когда можно будет рассчитаться с Великобританией за все сразу и окончательно.
А претензий к бывшим союзникам у Остелецкого накопилось как бы не больше, чем у весьма им уважаемого адмирала Воронцова. И личных, и общегосударственных.
Что интересно, против немцев и турок, с которыми воевал четыре года, каперанг ничего не имел, испытывал даже определенное уважение, вспоминая, как с переменным успехом они гонялись друг за другом между Севастополем, Одессой, Стамбулом и Батумом.
А вот англичане… Остелецкого злило в них все: чопорность, надменность, скупость, бенедиктинская скромность (это когда считаешь себя умным, а всех остальных дураками), коварность, склонность к предательству и многое другое.
В счет шла и наглая, демонстративная поддержка японцев в прошлую войну, и циничное лавирование между белыми и красными, попытки аннексировать Кавказ и Среднюю Азию.
Предварительный реванш состоялся в бою у мыса Сарыч. Теперь же каперанг вынашивал, тщательно продумывал план второго средиземноморского похода, считая первым кампанию адмирала Ушакова в 1799 году.