Мальтийский крест
Курсантки имели минимум по три полных высших образования (уровня советских вузов начала восьмидесятых годов), и общее знание жизни, в принципе достаточное, чтобы даже в одиночку, оказавшись в начале двухтысячных годов, как-то устроиться. Пожалуй, не хуже, чем Лихарев сумел.
Майя продолжала наблюдать за тремя девушками, показавшимися ей несколько более уверенными в себе, чем остальные. Прежде всего – за Анастасией, позволявшей себе вступать в разговор со «старшими» по собственной инициативе. Из приведённой цитаты Хемингуэя и некоторых других словесных оборотов Майя догадалась, что там, откуда их привезли, она наверняка общалась с теми же людьми из «Братства», что понравились и ей самой. От них и набралась манер и стиля поведения.
Тут она слегка ошиблась. Девушки провели вечер и единственную ночь только в компании Новикова, Левашова и Шульгина. Причём лишь Андрей позволил себе вмешаться в психику своей подопечной. Остальные ограничились пределами дозволенного. Но и этого хватило. Память у них была абсолютная, а усвоение новых, полезных в будущей работе навыков – автоматическим. Тем более что общение было не проходным, а составной частью обряда инициации.
«Итак, что мы имеем? – анализировала ситуацию Майя. Ей хватало врождённого интеллекта, образования, спецподготовки и опыта общения с Ляховым и Тархановым в абсолютно немыслимых ситуациях, чтобы сейчас рассуждать спокойно. – Я помню то, что мне говорил Александр Иванович на мостике над рекой. Про возможное бессмертие и другое тоже. С любой нормальной точки зрения – бред. Но сначала…»
Это воспоминание было неприятно, но чересчур ярко.
Они болтали о чём-то совсем несерьёзном. В голове у неё шумело от выпитого вина, настроение – прекрасное. И вдруг его рука легла на… Литературно – на бедро, по правде – на самую что ни на есть задницу. Причём в этом его жесте совершенно не было ничего сексуального. Для него, наверное. Для Майи – было. Поразительно – только что ни о чём подобном она не думала, и вдруг – словно пронзило! Стало необыкновенно ясно – продолжи он начатое – сопротивляться молодая женщина не станет.
И тут же увидела его усмешку. Всё понимающую и одновременно – равнодушную. Эта усмешка Майю и вздёрнула. На очевидную глупость подвигнула.
– Уберите, я вам не… Я мужа сейчас позову!
– Господи, ну и судьба, – тихо и грустно сказал Шульгин. – Муж у неё. Сейчас мне морду набьёт. Как благородный человек. Я, как не менее благородный, отрицать не стану, что почти нечаянно, инстинктивно погладил его супругу по специально предназначенной для этого части тела. Очень мне понравившейся. Потом заложу руки за спину и перетерплю… Да я его сейчас сам и позову. Покаюсь, признаю право на сатисфакцию.
Голос у него был такой, что Майя абсолютно, без малейшего сомнения поверила – так он и поступит.
– Александр Иванович, ну, прекратите. Ну, я вас прошу. – Майя чуть не закричала, сжав своими руками Шульгина за предплечья. Не хватало ещё подобной демонстрации. Не просто вечер будет сломан. Что-то гораздо большее. В том числе и надежды на вечную жизнь…
– В конце концов – что тут такого? Я и сама…
– Майя, Майя, успокойся. – Шульгин не грубо, но отчётливо её отстранил. И взгляд – более чем просто безразличный. Подобного стыда и разочарования она, наверное, никогда в жизни не испытывала. Ни один мужчина ей не показывал, что она, такая-разэтакая, на самом деле – никто. Для него.
Ужаснее мысли ей никто не внушал.
А казалось бы – и этот уже немолодой человек ей ну совершенно безразличен, и убеждения у неё безусловные. Муж – это муж. Долго выбирала, но раз выбрала – всё! Гулянки кончились.
– Забудем. Я действительно… Не знаю, как и вышло. Устал, наверное… Ты меня позвала… поговорить. Ну и что-то в мозгах перемкнуло…
– Александр Иванович… – непонятно отчего Майя испытала невероятную опустошённость, сама схватив его за ладонь. Опустошённость была глубокая, бессмысленная и непостижимая. Земля улетала из-под ног, и чёрное небо вертелось сразу во все четыре стороны.
Майя, всегда уверенная в себе настолько, что соблазнить Героя России и полковника Ляхова ей не составило никакого труда, при огромном противодействии со всех сторон, сейчас окончательно растерялась.
Шульгин открыл портсигар, протянул ей, сам закурил.
– Отпустило? Тогда послушай, что я тебе скажу. Глядишь – отвлечёт немного…
Глава 3
«Ладно, во всём разберёмся с течением времени, сейчас нужно заниматься текущими проблемами», – подумала Майя. Ей было очень стыдно за ту сцену, тем более что буквально через минуту они заговорили о другом, и она почти что влюбилась в Александра Ивановича, за его последующие взвешенные слова. Главное же – за то, что он ей пообещал. Не как плату за что-то, а от всего сердца.
Девушки после банных процедур, а также и правильной чарки, видимым образом растормозились. Не давила на них, что отчётливо чувствовала Майя, прежняя дисциплина. А новой ещё не предложено, кроме полушутливых слов Татьяны.
– Значит, так, девчата (не удивляйтесь – у нас это вполне общепринятая форма обращения в своём круге), начинайте и рассказывайте всё, как есть. Валентин вам последний приказ отдал? Считайте, что действительно – последний. Теперь мы с вами, вы с нами, и никто вам ничего не сможет сделать, кроме того, что вы сами позволите. Доходчиво?
Чем хорошо было Дайянино воспитание – оно не предполагало такой вредной вещи, как сомнение в словах вышестоящих.
Не в научном смысле, разумеется, там спорить об истинности теории эволюции или сущности «постоянной Планка» вполне позволялось. Но вот сама идея о том, что руководитель, хоть на ступеньку выше, как в германской армии фельдфебель по отношению к унтер-офицеру, может говорить неправду в основополагающих вещах – для курсанток аггрианской школы казалась абсурдной.
То же самое, неизвестно зачем привитое рассчитанным на жизнь в России девушкам ощущение: обер-лейтенант (не российский поручик) отличается от майора, как плотник от столяра. Кайзер (или его аналог) – светлое Величество, предмет безусловного поклонения и средоточие истинного духа.
Дайяна готовила курсанток для себя и под себя. А они, увидев Майю, Левашова, Кисловодск – мгновенно из этого психологического капкана выскочили.
Мадам Дайяна, на себя ориентируясь, рассчитала верно. Её воспитанницам понятие «свобода» было принципиально недоступно. Лет через пять-десять нормальной жизни на Земле кое-кто и может проникнуться духом свободомыслия, но не сегодня. Полный аусгешлёссен [14].
Как Майя и предположила, ответила ей Анастасия, сбросившая халат и вытянувшаяся на диване напротив, в той же, что она сама, позе, совсем как «Обнажённая Маха» с картины Гойи. Только ровно вдвое стройнее (Махи, разумеется, не Майи) и настоящая блондинка с изумрудными (как писал Ефремов – свидетельство абсолютного биологического и психического здоровья), глазами. Да и выражение лица у Насти оказалось отнюдь не лениво-расслабленным. Совсем наоборот.
– Мы согласны, Майя Васильевна: как вами сказано, так мы и будем жить. Только, простите, Андрей Дмитриевич мне ещё кое о чём говорил. И если ваши слова будут расходиться с его, я предпочту…
– Не надо. – Майя не позволила девушке закончить фразу. Она всё поняла. Если с этой девушкой работал Новиков, та, безусловно, никого другого слушать не станет. Всё тот же импринтинг.
– Знаем, знаем. «Если мне будет предложено выбирать – с Христом или с истиной, я останусь с Христом». Всё будет, как ты решишь, Настя. Но пока отвлекись… Если ты в отделении старшая, расскажи всё, что с вами случилось. И было…
– Я не старшая… – после короткой заминки ответила Анастасия (очень ей нравилось, когда её так называли). Я первая получила имя.
Остальные девушки почти синхронно кивнули.
– Ну, – сказала Майя, глазами показав Татьяне, чтобы та не вмешивалась. А то вдруг влезет не по делу и настрой сломает. – Хорошо, давай обойдёмся без лишних деталей. Рассказывай всё, что считаешь нужным. Про себя лично или про всех сразу. Итак…