Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»

Ангола. Мозамбик. Афганистан… да тот же Чернобыль, в конце концов.
Но… Стал человек задавать лишние вопросы.
Например, какое отношение имеет финансирование международного коммунистического движения к некоторым банкам, на счета которых (именные счета!) поступали суммы из союзного бюджета… нет, не так. Не суммы, а СУММЫ.
И фамилии, фамилии… на букву Ш. На букву Я. И на букву Г, разумеется… такие всё знакомые фамилии.
Ну вот.
И вдруг этот настоящий советский офицер – которого все знали как предельно честного, мужественного, отважного человека, не боявшегося ни душманов, ни африканерских рейнджеров, ни чернобыльской радиации – был однажды найден повесившимся на ручке двери собственного кабинета. Повесился боевой генерал, как забеременевшая школьница.
Странно, да… У человека лежит наградной пистолет в личном сейфе, а он вешается… Может, не все код от сейфа знали? А то, наверное, генерал бы застрелился. Два раза, причем в затылок.
Зачем я про грустное?
Но только лишь затем, чтобы читатели потом не спрашивали – а отчего Геннадий Рубенович так не любит расистов и негров, то есть коммунистов и дэмократов?
Да не волнуйтесь, он сам был коммунистом… И очень давно! Ещё с тех времён, когда после школы работал маляром в НПО им. Хруничева…
А потом его призвали – и как (извините, из песни слова не выкинешь) отважного, здоровенного и (внешне! а внешность бывает так обманчива!) туповатого бычка направили служить в славную «девятку» – охранником… Однако…
Боец личной охраны КГБ СССР – это вам не тупой жлоб, который тупо пережевывает свою жвачку, как валух [18], в предбаннике коммерческого банка.
Это – боевая машина, которую не видно и не слышно до тех пор, пока ему не скажут «Фас!»…
Вот тут мне кто-то подсказывает, что негоже человека со служебным псом сравнивать… А почему? «Цепные псы самодержавия!» – гордо именовали себя со времён Опричнины цепкие профессионалы…
Попробуйте прожить в своём доме без хорошей, отважной, умной сторожевой собаки – враз добрые, гуманные, дэмократические люди всё и растащат.
Но… в отличие от собаки Геннадий Рубенович был не только зрячим. Он смотрел и всё видел!
Те же, кто на его глазах жрал, пил и блядовал – относились к нему как ко всякой обслуге… Как к пустому месту!
А он… Смотрел и сравнивал… И слушал рассказы стариков…
О том, как Он выходил рано утром в сад, чтобы охранникам бутерброды, собственноручно Им нарезанные, передать…
Как однажды вломились к Нему в баню – что-то, мол, долго парится, не случилось ли чего? А Он засмеялся и хлопнул старшего смены веником по галифе…
Как помогал Он простому прикреплённому, у которого сестра заболела, устроить её в хорошую клинику – и Сам приехал её навестить, и передал пирожки от супруги, которую называл Нателла (Нина, конечно, а это кличка чекистская)…
Была, знаете, между прежними и нынешними огромная разница…
Между картинками, вырезанными Им собственноручно из «Огонька», и картинами из Русского музея; его щербатыми тарелками и сервизом из Эрмитажа; заплатанной маршальской шинелью (порвал на испытаниях, когда на стапель ракетный лазал) и шубой из драгоценной каракульчи…
Так что гнать надо было Попцова, чтобы ни о чем таком он не думал! И погнали, в минскую «Вышку» – Высшую школу КГБ (был такой способ – избавиться от неугодного сотрудника, отправив его на повышение или на учебу) …Вышел из учения лейтенантом, служил в «четвёрке» – контрразведка. Курировал транспорт…
Ну, по аналогии (транспорт, связь – какая разница?) – потом в Экспедицию и назначили… Сказав только – сиди на попе тихо. И ничего не делай.
Поэтому поначалу он просто сидел и смотрел… А потом просто за голову схватился! В последние месяцы программа помощи зарубежным друзьям перевыполнялась не в разы… в десятки раз! В сотни раз… тащили уже не чемоданами. А КамАЗами…
– Кто бы мне посоветовал, что мне делать? – с тоской, глухо, проговорил Попцов, ухватившись за буйную голову.
– Главное, не психовать, сынку…
Попцов стремительно обернулся.
Стена за его спиной неслышно распахнулась.
Из открывшегося замаскированного дверного проёма появился безмерно уважаемый им персональный пенсионер дядя Боря, который много чего полезного Попцову о службе рассказывал, а за ним в кабинет шагнул… шагнул! шагнул!!!
– Здрастте… – сумел выдавить полковник.
– Гамарджоба, товарищ полковник… Чаем не угостишь? – весело хлопнул его по плечу человек в старомодном пенсне.
Конечно, нашёлся у полковника не только чаёк… (Секретарь, прапорщик Ольга, увидев Гостя, от испугу опрокинула себе на блузку поднос.)
Нашёлся и армянский «КС» (коньяк старый, выдержка от десяти лет, стоил ужасно дорого, что-то вроде девять рублей за бутылку), и лимончик, но… делу время!
Щёлкая, проворачивались цифровые диски сейфа – двадцать два – ноль шесть – девятнадцать – сорок один. 22 июня 1941. Значит, над Родиной снова большая беда.
Простой, пожелтевший от времени красный конверт.
Без всякой надписи.
Внутри – неровные строчки «Ундервуда»…
«Советскому Гражданину. Прошу (подчёркнуто выцветшим красным карандашом) выполнять приказы этого человека как мои собственные».
И подпись, неровно, этим же карандашом – И.Ст.»
– У-у-у… – печально завыл полковник Попцов… – Ведь только, только что получил я квартирку на Грановского… и дачку в Малаховке… и персональную «Волгу» – номер «МОС»… за что мне это всё? Весь этот геморрой! Ольга!
– Слушаю.
– Скидневича [19] ко мне позови срочно! Вот только что стал я жить по-человечески… Как вдруг… На тебе! А! Товарищ Скидневич… заходите, обождите минуточку… у меня для вас сюрпри-ииз!
«Ба-бах!»
Товарищ Берия с удивлением смотрел на кровавую лужицу, расплывавшуюся на дубовом паркете вокруг головы абсолютно серого, как стёршаяся монета, безликого чиновника:
– Это, собственно, кто был?
– Да… теперь уж никто. Из ведомства Кручины, надзирающий, вроде особиста при мне… я его специально, чтобы мне теперь соблазна сдриснуть уже не было… Ольга!
– Слушаю.
– Позови ребят, скажи, чтобы труп из моего кабинета убрали…
– Слушай, генерал, а кто это такой – Кручина?
19 августа 1991 года. Москва, улица Солянка, дом восемь. Кабинет ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА внутренней службы Попцова. Тринадцать часов одна минута…
Товарищ Берия вовсе не обладал некоторыми чертами Гая Юлия Цезаря – не был болезненно честолюбив, никогда не стремился к личной власти (он относился к ней, более того – как к тяжкой обузе. Всю жизнь мечтал быть архитектором, да!), не был сластолюбив (кроме своей законной супруги, иных женщин в его жизни, почитай, и не было… ну, кроме нескольких несерьёзных, по молодости, увлечений. Кто Богу не грешен!).
Однако сейчас он, как Юлий Цезарь, смотрел по Второму каналу «Российское телевидение» (телевизор в углу – верный признак высокого кабинета) и при этом читал выложенные перед ним генералом Попцовым из заветной папочки напечатанные на тонкой, на полупрозрачной бумаге документы…
Кроме того, он успевал беседовать с генерал-лейтенантом («Отзываю вас из отставки! – Есть, товарищ Маршал!») Краснопевцевым и ещё слушать впол-уха доносящуюся из принесённого секретарём Ольгой ВЭФа трансляцию «Эха Москвы».
(Примечание автора. Всё нижеприведённое является подлинными фактами, а равно цитатами из подлинных документов. Ссылку дать на некоторые документы? Дам. Допуск первой формы покажите, и немедленно дам. А потом, это же всего лишь документальная сказка, ага?)
«…Руководство России заняло решительную позицию по Союзному Договору, стремясь к единству Советского Союза…»
«…в районе Вильнюсской телебашни действовала организованная группа лиц, во главе которой находились прибывшие из Польши американские инструкторы. Группу инструкторов возглавлял гражданин США Эйве Андрюс, имеющий опыт диверсионной работы в Афганистане. По словам Лансбергиса, американский разведчик занимался инструктажем оппозиционеров и сыграл «положительную роль».