Ведьма

Пузырьки обжигали горло. С каждым глотком тело становилось все мягче и податливее.
– Мы с Сэмом собираемся прокатиться на его лодке, можно?
– Ясное дело, – ответила Мария и отпила еще глоток. Прищурив глаза, взглянула на дочь из-под полей соломенной шляпы. – Хочешь?
– Мама, мне пятнадцать лет, – со вздохом ответила Джесси.
Боже, она такая правильная – трудно поверить, что это ее дочь… К счастью, ей удалось познакомиться с парнем, едва они приехали во Фьельбаку.
Мария откинулась в шезлонге и закрыла было глаза, но вскоре снова открыла.
– Что ты стоишь надо мной? – спросила она. – Ты заслоняешь мне солнце. Я пытаюсь хоть чуть-чуть загореть. После обеда у меня съемки, и режиссер хочет, чтобы я выглядела естественно загорелой. Ингрид была как шоколадка, когда проводила лето на Даннхольмене.
– Я… – Джессика начала что-то говорить, но потом резко развернулась и ушла.
Мария услышала, как с грохотом захлопнулась входная дверь, и улыбнулась. Наконец-то одна…
* * *
Билл Андерссон открыл крышку корзинки и достал один из бутербродов, сделанных Гуниллой. Глядя в небо, поспешно закрыл крышку. Чайки летают быстро – стоит зазеваться, и не видать тебе обеда. Особенно легко это может произойти здесь, на мостках.
Гунилла ткнула его кулачком в бок.
– Нет, правда, отличная идея, – сказала она. – Сумасшедшая, но отличная.
Билл закрыл глаза и откусил кусок бутерброда.
– Ты правда так думаешь или просто говоришь это, чтобы порадовать своего старика? – спросил он.
– С каких это пор я что-то говорю, только чтобы тебя порадовать? – удивилась Гунилла, и по этому пункту Билл вынужден был согласиться с ней.
За сорок лет совместной жизни она всегда вела себя с ним беспощадно честно.
– Да, на самом деле я все размышлял об этом, с тех пор как посмотрел то кино. Думаю, у нас тоже получится. Я переговорил с Рольфом, который работает в центре для беженцев, – жизнь у них там не больно веселая. Народ так боится, что даже на пушечный выстрел к ним не подходит.
– Здесь, во Фьельбаке, достаточно того, что ты приехал из Стрёмстада, как я, чтобы тебя считали почти иностранцем. Нечего удивляться, что они не ждут сирийцев с распростертыми объятиями.
Гунилла потянулась за свежей французской булочкой и положила на нее особо толстый слой масла.
– Пора народу менять свое отношение, – проговорил Билл и раскинул руки. – К нам приехали люди, бежавшие от войны и ужасов с малыми детьми на руках, столько натерпевшиеся по дороге… мы должны что-то сделать, чтобы народ начал разговаривать с ними. Если получилось научить сомалийцев кататься на коньках и играть в хоккей с мячом, то уж можно научить сирийцев ходить под парусами? Кстати, их страна расположена у воды… Может, они уже всё умеют?
Гунилла покачала головой.
– Понятия не имею, мой дорогой. Придется тебе «погуглить».
Билл потянулся за планшетом, который лежал рядом с ним после битвы с очередным судоку.
– Да, Сирия расположена у воды, но трудно сказать, многие ли из них бывали на побережье. Я всегда говорил, что научиться ходить под парусами может каждый; это прекрасный повод доказать мою правоту.
– Но неужели недостаточно, чтобы они просто катались на паруснике для своего удовольствия? Им обязательно участвовать в соревнованиях?
– В этом была вся суть «Приятных людей» [3]. Поставив перед собой по-настоящему сложную задачу, они обрели мотивацию. Получилось нечто вроде манифеста.
Билл улыбнулся. Подумать только – он умеет выражать свои мысли так компетентно и продуманно…
– Но почему нужен этот самый – как ты сказал – манифест?
– Потому что иначе не будет такого резонанса. Если этой идеей увлекутся другие, как увлекся я, все это начнет распространяться, как круги по воде, и беженцам станет легче вливаться в общество.
Билл уже видел, как он создает национальное движение. Все большие изменения начинались с чего-то малого. То, что началось с команды по хоккею с мячом для сомалийцев и продолжилось обучением сирийцев парусному спорту, могло отлиться в самые неожиданные формы!
Гунилла положила ладонь на его руку и улыбнулась ему.
– Прямо сегодня поеду и поговорю с Рольфом. Надо договориться о проведении собрания в центре для беженцев, – сказал Билл и взял новую булочку.
Поколебавшись минутку, он взял еще одну и кинул ее чайкам. Они ведь тоже есть хотят.
* * *
Эва Берг вырывала сорняки и складывала в корзину. Сердце радостно подпрыгивало в груди каждый раз, когда она смотрела на поля. Все это принадлежит им. Их мало волновала история хутора. Ни она, ни Петер суевериями не страдали. Хотя, ясное дело, было много разговоров, когда десять лет назад они купили хутор семейства Странд, – обо всех несчастьях, постигших бывших хозяев. Но, насколько поняла Эва, речь шла о большой трагедии, вызвавшей позже все остальное. Смерть маленькой Стеллы обернулась трагедией для всей семьи – к самому хутору это не имело никакого отношения.
Наклонившись вперед, Эва выискивала сорняки, не обращая внимания на боль в коленях. Для нее и Петера новый дом стал раем. Они жили в городе – если Уддеваллу можно назвать городом, – но всегда мечтали переехать в деревню. Хутор неподалеку от Фьельбаки показался им идеальным решением во всех отношениях. То, что он продавался по низкой цене из-за того, что там произошло, позволило им купить его. Эва очень надеялась, что они сумеют наполнить это место любовью и позитивной энергией.
Приятнее всего было видеть, как тут нравилось Нее. Они дали дочери имя Линнея, но когда она начала говорить, то называла себя Нея – и Эва с Петером тоже стали звать ее так. Теперь ей уже четыре – и она такая решительная и настырная, что Эва холодеет при мысли о подростковом возрасте. Но, похоже, других детей у них с Петером не будет, так что они смогут уделить все внимание Нее, когда это потребуется. Сейчас казалось, что до того еще очень далеко. Нея носилась по хутору, бегая вокруг животных, как маленький сгусток энергии, с растрепанными на ветру светлыми волосами, доставшимися ей от мамы. Эва боялась, что девочка сгорит на солнце, но у той лишь становилось еще больше веснушек…
Эва поднялась и вытерла пот со лба рукавом, чтобы не запачкать лицо садовыми перчатками. Прополка была ее любимым занятием. Какой контраст с ее обычной офисной работой! Детская радость охватывала ее всякий раз, когда она видела, как посаженные ею семена превращались в растения, росли, расцветали, и наконец наставала пора собирать урожай. Овощи они выращивали к собственному столу – существовать только за счет хутора у них не получилось бы, однако он с успехом выполнял роль подсобного хозяйства: огород, грядка с приправами и поле с картошкой. Порой Эве становилось как-то неловко, оттого что у них все так хорошо. Жизнь сложилась куда прекраснее, чем она могла мечтать, и теперь ей ничего на земле не нужно, кроме Петера, Неи и их общего дома.
Эва начала дергать морковку. Вдалеке показался Петер на тракторе. В обычной жизни он работал на заводе «Тетра Пак», но все свое свободное время проводил за рулем трактора. Сегодня утром Петер уехал, когда она еще спала, прихватив с собой бутерброды и термос с кофе. Хутору принадлежал кусок леса, который муж решил проредить, так что она знала, что он вернется с дровами на зиму – потный и уставший, но с улыбкой до ушей.
Сложив морковь в корзинку, Эва отставила ее в сторону – это им сегодня на ужин. Сняв с себя садовые перчатки, она положила их рядом с корзиной и двинулась к Петеру. Прищурившись, попыталась разглядеть Нею в тракторе. Дочка наверняка заснула, с ней это часто случается. Ей пришлось встать сегодня рано, но она обожала ездить с Петером в лес. Возможно, она и любила маму, но папа был лучше всех.
Петер заехал на тракторе на площадку перед домом.
– Привет, дорогой, – проговорила Эва, когда он заглушил мотор.