Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися

Эти истории касаются не других людей, но каждого из нас – тех, кто находится в процессе очищения и роста, кто начинает более глубоко переживать бытие. Процесс развития, по всей видимости, состоит в искусстве падать. Развитие измеряется мягкостью и осознанностью, с которой мы снова поднимаемся на ноги, лёгкостью, с которой мы отряхиваемся, открытостью, с которой мы продолжаем путь и делаем следующий шаг в неизвестность, за собственные пределы, за пределы привязанности, в восхитительную тайну бытия. Выходя за пределы ума, мы выходим за пределы смерти. В сердце лежит наше бессмертие.
 
Открываясь горю
 
Дороти, мать умирающего ребенка
 
Однажды утром Дороти позвонила, чтобы сказать, что её девятилетняя дочь умирает от опухоли лимфатической ткани. После внезапной болезни, которая длилась шесть недель, её лимфатические узлы стали «неожиданно раздуваться, как попкорн», и Дороти добавила: «Как и врачи, я чувствую, что никакое медицинское вмешательство уже не поможет».
Стивен: Понимает ли ваша дочь, что с ней происходит?
Дороти: Нет, не до конца. На днях она спросила у меня: «Мама, правда, что я тяжело болею?» И я сказала: «Ну, девятилетние девочки редко покрываются такими опухолями».
Её мать добавила: «Теперь мы будем воспринимать происходящее спокойно и делать то, что от нас зависит. Она не посещает школу, но я никак не давила на неё. Дочь спросила меня, что за анализы у неё берут, и я сказала, что это анализы на рак. Тогда она спросила: „Разве люди не умирают от рака?” И я ответила: „Конечно, люди умирают от рака, но также они умирают и когда переходят через дорогу”. Я старалась общаться с ней как обычно».
Я спросил Дороти, не думает ли она, что страх, который она испытывает в данный момент, может привести к тому, что она пропустит мгновение подлинности. Не пытается ли на самом деле её дочь заглянуть за пределы материнства и опеки Дороти в некую сущностную область, где она могла бы поделиться своими страхами и непониманием в связи с тем, что её ждёт.
Д.: Сейчас, пока она ещё живёт активной жизнью, я не планирую подробно обсуждать с ней то, что происходит. Позапрошлой ночью стали распухать два лимфатических узла у неё в паху, а один лимфатический узел на шее распух за три дня до этого. Тогда она спросила: «Мама, почему со мной это происходит?»
Я сказал Дороти, что её речь звучит очень сухо. Возможно, вместо того чтобы сдерживаться, она могла бы глубже проанализировать свои чувства, сколь бы болезненным это ни было; затем я спросил её: «Что вы будете делать, если ваша дочь умрёт сегодня вечером? Что вы не успеете ей сказать? Возможно, вы хотели бы поделиться с нею чем‑то, чего ещё не сделали?» Она отвечала на эти слова так: «Поначалу я плакала по ночам, но в последние дни я стараюсь относиться к происходящему беспристрастно». Я отметил, что тем не менее дочь видит Дороти только днём; возможно, для неё будет полезно поплакать вместе с матерью, ведь тогда, вероятно, она отчасти увидит, какую нежность испытывает её мать ночью, когда они не вместе. Дороти сказала: «Я решила не ввязываться во всё это».
Стивен: Вы думаете, что можете взять и решить, какие эмоции испытывать?
Дороти: Во многом да, по меньшей мере я могу решать, показывать ли их.
С.: Почему вам кажется неуместным делиться своим беспокойством с дочерью?
Д.: В этом случае я бы хотела просто попробовать остаться нормальной, насколько это в человеческих силах.
С.: Что вы подразумеваете под нормальностью? Разве поделиться горем в таких обстоятельствах не нормально? Возможно, благодаря этому между вами установится более глубокая связь, вы исцелитесь от непонимания и одиночества, которые так сильно пугают вас обеих? Правда, вы не сможете войти в смерть вместе с нею, но вы сможете оказывать ей более полноценную поддержку до самого конца.
Д.: Я чувствовала себя очень одиноко в последние недели, и, должно быть, она чувствует себя так же. Я пережила так много утрат. Три года назад мой муж умер от рака. Два других моих ребёнка такжые скончались от этой болезни. Я чувствую такое горе, что не знаю, откуда начать. Кажется, что на самом деле каждый из нас всегда одинок. Это мне не по душе, но я не знаю, можно ли что‑то изменить.
С.: Вы так часто отворачивались от происходящего, что теперь кажется, будто всё это совершенно невозможно вынести, однако именно этого требует болезнь вашей дочери. Любое горе нужно осознавать: боль в области сердца – это голос боли. Можете ли вы ощутить подобное чувство в центре вашей груди, в области сердца?
Д.: Нет.
С.: Никакой болезненности?
Д.: Ну да.
Мы с Дороти обсудили, что она могла бы как‑нибудь вечером уединиться в спокойном месте у себя дома и начать сосредоточиваться на ощущениях в центре своей груди. Начать открываться всякой боли, которая возникает в этой области, – поскольку сердце защищает себя, и сейчас её работа заключается в том, чтобы позволить своему сердцу полностью открыться подлинности настоящего мгновения. Сосредоточиваясь на этом ощущении, возможно, она почувствует, как оно становится вполне отчётливым, и что можно начать дышать прямо сквозь него, как если бы существовало некое отверстие, ведущее в её сердце. Вероятно, она почувствует, что болезненные ощущения – это точка чувствительности её сердца, и когда она войдёт в эту бескрайнюю боль сердца, в уме могут возникнуть всевозможные образы, связанные с ней, проблески воспоминаний о смерти других людей и слёзы, которые она давно сдерживала и с трудом подавляла. Тогда она откроется этому страху и заметит, что он формирует скорлупу, ограничивающую каждый вдох, который лишён свободы. Тогда она встретит этот страх, ощущая себя готовой присутствовать в боли, что позволит ей подняться над болью и выйти в простор любви, скрывающийся на большей глубине. Если она хочет, чтобы её сердце соприкоснулось с сердцем её дочери, она должна сосредоточиться на тех старых утратах и нереализованных устремлениях, которые не позволяли соприкасаться с этой точкой чувствительности. Я поделился с ней мыслью, что сейчас не время укрываться на безопасной территории, ведь ясно, что никак невозможно защитить её дочь от опыта, который она переживает в настоящем. Всё, что она может сделать, – с любовью открыться тем бесценным мгновениям, которые у них остались.
С.: Мы так безжалостны к себе. Когда мы поддерживаем подобную самозащиту, которую нас убеждали культивировать на протяжении всей нашей жизни, в нас почти не остаётся открытости к самим себе и другим людям. Возможно, на самом деле урок, который несёт вам дочь, состоит в том, что вам стоит начать прислушиваться к страданию, которое уже давно живёт в вашем сердце. При этом, если вы отворачиваетесь от страдания, как вы зачастую делали в прошлом, скорее всего, окажется, что ваше сердце скрывается под очередной тёмной пеленой, и вот упущен ещё один миг, который вы хотели бы разделить со своей дочерью. Я знаю, это нелегко.
Дороти поделилась со мной своим страхом – она боялась открыться этим чувствам.
Когда я была ребёнком, мне на Рождество подарили щенка, маленького кокер-спаниеля. Он был похож на одну из моих кукол, только лучше – он был живым, но через два месяца он попал под машину, это произошло на той же неделе, когда умерла моя бабушка, – никто и слышать не хотел о моём щенке, и нам не разрешали говорить о бабушке. Судя по всему, я просто не знала, как со всем этим быть – похоже, что во мне затворилась какая‑то дверь. Я старалась как можно скорее забыть о каждой смерти, с которой я сталкивалась. Я почти никогда не плачу. Мне хотелось разобраться со всеми этими утратами, но, кажется, я нахожусь просто в ужасном положении.