Все приключения Шерлока Холмса
Искренне Ваш Тобиас Грегсон».
– Грегсон в Скотленд-Ярде – самый толковый, – заметил мой друг. – Они с Лестрейдом – лучшие в этой в общем-то очень слабой команде. Оба быстрые и энергичные, но слишком уж консервативные. К тому же друг с другом на ножах: ревнивы, как две профессиональные красотки. Раз в этом расследовании участвуют оба, есть шанс здорово повеселиться.
Меня удивило спокойствие, с каким звучал его голос.
– Уверен, нельзя терять ни минуты! – воскликнул я. – Может, мне пойти привести вам кеб?
– Не знаю, поеду ли. Я ведь самый неисправимый на свете ленивец и не люблю зря сбивать ноги – это, конечно, когда я не в форме, в другое время бываю весьма проворен.
– Ну как же так! Ведь это именно тот случай, о котором вы мечтали.
– Мой дорогой друг, а какой мне в этом прок? Предположим, я распутаю дело. Можете не сомневаться, что Грегсон, Лестрейд и компания прикарманят мои лавры. Вот что значит быть лицом неофициальным.
– Но он просит вас помочь.
– Да. Он понимает, что я превосхожу его по всем статьям, и признает это, говоря со мной; но доведись ему говорить об этом с третьим лицом – язык проглотит. Тем не менее можно поехать посмотреть. Буду работать самостоятельно. Если ничего другого не остается, хоть посмеюсь над ними. Поехали!
Холмс быстро надел пальто и засуетился так, что стало ясно: летаргическая апатия сменилась мощным выбросом энергии.
– Берите шляпу, – распорядился он.
– Вы хотите, чтобы я ехал с вами?
– Да, если у вас нет более интересного занятия.
Минуту спустя мы уже сидели в пролетке, которая стремительно неслась по направлению к Брикстон-роуд.
Утро было туманное, небо затянули облака, коричневато-серая дымка висела над крышами, будто отражение грязных улиц, простиравшихся внизу. Мой спутник находился в прекрасном настроении и беспрерывно что-то болтал о кремонских скрипках и различиях между инструментами Страдивари и Амати [12]. Что касается меня, то я молчал, меня угнетали пасмурная погода и прискорбность события, в которое нас вовлекли.
– Вы, кажется, не слишком озабочены предстоящим расследованием, – заметил я наконец, прервав музыкальные рассуждения Холмса.
– У меня пока нет данных, – ответил он. – А начинать теоретизировать до того, как имеешь на руках все улики, – большая ошибка. Это может впоследствии привести к ложным суждениям.
– Скоро вы получите данные. Вот Брикстон-роуд, а вон и тот самый дом, если не ошибаюсь.
– Не ошибаетесь. Извозчик, стой! – Мы находились ярдах в ста от нужного места, но Холмс настоял на том, чтобы последнюю часть пути мы прошли пешком.
Дом номер три в Лористон-Гарденс имел вид зловещий и словно таил в себе угрозу. Он стоял в ряду четырех зданий, выстроившихся вдоль узкого переулка, отходящего от Брикстон-роуд. Два из них были населены, два пустовали. Эти последние смотрели на мир тремя шеренгами печальных пустых окон, которые казались бы еще более мрачными, если бы не наклеенные на них там и сям объявления «Сдается», напоминавшие бельма катаракты на помутневших слепых роговицах. Крохотные палисаднички, негусто окропленные чахлыми растениями, отделяли каждый дом от тротуара; их пересекали узкие желтоватые дорожки, покрытые скорее всего смесью глины и гравия. После дождя, который шел всю ночь, их развезло, грязь повсюду стояла неимоверная. С внешней стороны палисадник был обнесен трехфутовой кирпичной стенкой с деревянными перилами поверху. Прислонившись к ней, у дома номер три стоял констебль в окружении небольшой группы зевак; они вытягивали шеи и напрягали зрение в тщетной надежде увидеть хоть что-нибудь из происходившего внутри.
Я представлял себе, что Шерлок Холмс тут же ринется в дом и погрузится в разгадывание тайны. Но он был чрезвычайно далек от подобного намерения. С беспечным видом, который при данных обстоятельствах почти граничил с притворством, Холмс слонялся туда-сюда по тротуару, отсутствующим взглядом обозревая землю, небо, дома на противоположной стороне и деревянные перила. Завершив свое обследование, он медленно двинулся по дорожке, точнее, по травяной кромке, обрамлявшей ее, не отрывая при этом глаз от земли. Дважды Холмс останавливался, один раз я заметил на его лице улыбку и услышал, как он издал довольный возглас. На мокрой глинистой почве виднелось множество следов, но поскольку полицейские в последние часы беспрестанно ходили по ней взад-вперед, я не понимал, как мой компаньон надеется хоть что-нибудь узнать по этим затоптанным следам. Тем не менее я уже располагал неопровержимыми свидетельствами быстроты его реакции и незаурядной проницательности, поэтому вполне допускал, что Холмс увидит многое, скрытое от моего взора.
У входа в дом нас встретил высокий бледнолицый человек с соломенными волосами и блокнотом в руке. Он бросился навстречу моему товарищу и с излияниями благодарности пожал ему руку.
– Как любезно, что вы приехали, – сказал он. – Я оставил здесь все как было.
– Кроме этого! – возразил мой друг, указывая на дорожку. – Даже если бы тут прошло стадо буйволов, едва ли оно оставило бы после себя такое месиво. Впрочем, не сомневаюсь, Грегсон, что, прежде чем допустить это безобразие, вы осмотрели следы и сделали выводы из своих наблюдений.
– У меня было столько дел в доме, – уклончиво ответил детектив. – Здесь мой коллега, мистер Лестрейд. Я понадеялся, что он проследит за этим.
Холмс взглянул на меня и саркастически поднял бровь.
– При наличии двух таких профессионалов, как вы и Лестрейд, третьему лицу здесь почти нечего делать.
Грегсон самодовольно потер руки.
– Полагаю, мы сделали все, что следовало, – ответил он. – Тем не менее дело это необычное, а я знаю, что вы такие любите.
– Вы приехали сюда не в кебе? – спросил Шерлок Холмс.
– Нет, сэр.
– А Лестрейд?
– Тоже нет, сэр.
– Тогда пойдемте осмотрим комнату, – без всякой логики заключил Холмс и вошел в дом, сопровождаемый Грегсоном, чье лицо выражало полное недоумение.
Короткий пыльный коридор с голыми стенами упирался в кухню и прочие подсобные помещения. Справа и слева имелись две двери. Одну из них, совершенно очевидно, не открывали уже много недель. Другая вела в столовую. Это и была та комната, где случилось таинственное происшествие. Холмс вошел в нее, и я последовал за ним, испытывая глубокую подавленность, которую всегда вызывало во мне присутствие смерти.
Большая квадратная комната из-за отсутствия мебели выглядела еще более просторной. Стены были обклеены вульгарными обоями с кричащим рисунком, местами они покрылись пятнами плесени, а кое-где оторвались и свисали длинными лохмами, обнажая желтую штукатурку. Напротив двери находился такой же безвкусно-шикарный камин с полкой из поддельного белого мрамора. На одном ее краю стоял огарок красной восковой свечи. Единственное окно было таким грязным, что пропускало в комнату лишь тусклый неверный свет, придававший всему находившемуся в ней уныло-серый оттенок. Это впечатление усугублялось толстым слоем пыли, покрывавшим всю квартиру.
Но все это я разглядел потом. А в первый момент мое внимание полностью сосредоточилось на одинокой, зловеще-неподвижной фигуре, которая лежала на полу, уставившись в бесцветный потолок пустыми незрячими глазами. Это был человек лет сорока трех – сорока четырех, среднего роста, широкоплечий, с жесткими вьющимися черными волосами и короткой щетинистой бородой. На нем были сюртук из плотного сукна, жилет, светлые брюки и безукоризненно белая рубашка. Шляпа с высокой тульей, идеально чистая, ничуть не поврежденная, лежала на полу рядом. Руки, стиснутые в кулаки, широко раскинуты, ноги сведены в мучительной предсмертной судороге. Застывшие черты выражали ужас и, как мне показалось, такую ненависть, какой я никогда еще не видел на человеческом лице. Эта злобная, чудовищная гримаса в сочетании с низким лбом, тупо обрубленным носом и выпирающими скулами придавала мертвецу вид обезьяны, усугублявшийся неестественно скрюченной позой. Мне случалось видеть смерть во многих обличьях, но никогда еще она не представала более ужасающей, чем теперь, в этой плохо освещенной мрачной комнате, окно которой выходило на одну из главных артерий лондонского предместья.