Очарованная мраком
Азалия своей кулинарной неумелостью гордилась, усматривая в этом признаки аристократизма. Каждый раз давала понять, что кастрюлями и сковородками гремят женщины попроще и поплоше. Замотанные и затравленные бытом тетки. Я не раз слышала, как она произносит:
– Шоколад и коньяк – вот моя еда. И не надо часами у плиты стоять, чтобы приготовить!
Сейчас она деловито, кусок за куском, укладывала в себя пирожные и запивала чаем. Папина смерть, как видно, не лишила ее аппетита. Зрелище было почти неприличное, меня даже замутило. Я сделала глубокий вдох, чтобы отогнать подступающую дурноту, отвернулась от Азалии и огляделась по сторонам, словно оказалась тут впервые.
В каком-то смысле так оно и было.
Кухня, как и вся папина квартира, была отремонтирована в полном соответствии со вкусами новой хозяйки. Теперь здесь было броско, модно, современно, престижно, дорого… По мнению Азалии, квартира «приведена в нормальный вид». А мне теперь казалось, будто я нахожусь в салоне интерьеров. Или на съемках сериала про жизнь богатых и знаменитых.
И всюду, на всех мало-мальски пригодных поверхностях, стояли свечи, свечки и свечечки. Большие и маленькие. Разноцветные, в тяжелых подсвечниках и на изящных подставках. Ароматизированные, необычной формы, простые.
– Динуша, ты ведь теперь опять сюда переберешься? – Тетя Нелли совершенно по-отцовски сдвинула брови, так что между ними пролегла вертикальная складка. Сняла очки, и ее глаза сразу стали казаться меньше, а лицо моложе.
Не успела я рта раскрыть, как Азалия тут же встряла со своей репликой:
– А как же? Зачем деньги на съемное жилье тратить? Которых, между прочим, и нет…
Деньги за мою квартиру платил отец. Кроме того, каждый месяц, с тех пор как я поступила в институт, переводил мне на карточку определенную сумму. И продолжал помогать деньгами до последнего времени. Моей зарплаты хватило бы ровно на три недели проживания в арендованной квартире, при этом на еду, бензин и прочее уже ничего не оставалось бы. Конечно, деньги у меня пока были, тратила я всегда мало, однако снимать жилье в сложившейся ситуации – непозволительная роскошь.
И, конечно, Азалия не преминула об этом напомнить.
Я разозлилась, но как-то вяло: энергии на сильные эмоции не хватало. Надо было крикнуть: «Не будь тебя, наглая ты стерва, не было бы и ссоры с отцом! И уходить из дому мне бы не понадобилось! И вообще, папа, может, был бы жив!» Вместо этого я тихо – правда, как мне казалось, с некоторым вызовом пробормотала:
– Конечно, я сюда перееду. Это же и мой дом.
Слова прозвучали жалко и повисли в воздухе.
Тетя Нелли звякнула чашкой о блюдце и неуклюже заметила:
– Вы, девочки, теперь должны держаться вместе. Горе объединяет.
Азалия вдруг горячо поддержала ее:
– Конечно, Неличка, а как же иначе? Я Диночку теперь от себя не отпущу, она мне как дочь!
Вот лицемерка гадкая! Да будь у нее такая возможность, Азалия прямо сейчас пинком вышибла бы меня за дверь: наша неприязнь всегда была взаимной и стойкой. Даже тетя Нелли, и та несколько опешила от столь явной демонстрации фальшивых чувств, но быстро взяла себя в руки и принялась петь дифирамбы душевным качествам снохи.
Я сидела и молча смотрела на Азалию.
До встречи с ней у отца, конечно, были женщины. Не могло не быть у здорового, сильного и молодого мужчины. А с годами, по мере роста его благосостояния, количество желающих прибрать к рукам интересного состоятельного вдовца, наверное, только увеличивалось. Но я ни разу не видела ни одной из его пассий. Отец никого и никогда не приводил домой, не брал на дачу, не возил на отдых летом.
С Азалией он познакомился в марте прошлого года, почти за год до смерти. Она на своей «Приоре» задела папин автомобиль, когда парковалась. Я сильно сомневаюсь, что это вышло случайно. Они начали общаться: сначала по поводу машин и страховки, дальше – больше. Азалия тоже была вдовой: муж умер восемь лет назад. Детей у нее не было. Уже в июне она переехала в нашу квартиру, а в начале августа они с папой поженились. На свадьбу отец подарил жене новую машину. Судьбоносная «Приора» была продана и забыта.
И что отец нашел в этой женщине? Хотя, если честно признаться, мужчинам Азалия нравится. Вроде и фигурой не вышла: кургузая, с короткими полными ногами, тумбообразная, как в анекдоте: 90–90–90, где талию делать будем? Лицо словно бы мельчает книзу с каждой чертой: высокий крутой лоб, широкие скулы, светло-карие глаза чуть навыкате, острый нос с горбинкой, маленький рот с мелкими хищными зубками, крохотный подбородок.
Но чего не отнять, так это умения себя подать. Ухоженная, мягкокожая, сдобная. Рассыпчатый томный смех. Пышные блестящие волосы. Ленивая сексуальная грация. Протяжные, манящие интонации низкого голоса.
Я резко поднялась и выплеснула в мойку остывший чай.
– Теть Нель, я пойду, наверное. – Наклонилась и мазнула губами по теткиной щеке. От щеки сладко пахло пудрой. Коротко взглянула на мачеху, кивнула ей и вышла из кухни.
Азалия проводила меня душераздирающим вздохом и выразительным поднятием четко прорисованных бровей. Я увидела, как тетка понимающе покачала головой и смерила меня осуждающим взглядом. Я шла по коридору, а в спину мне неслось:
– За что? Неличка, ну вот скажи – за что она так со мной? Разве я заслуживаю?
– Аличка, да что же ты такое… – завела Нелли.
– Погоди, погоди, – говорила Азалия глухим от слез голосом, но достаточно громко, чтобы я тоже слышала. – Ты человек, который может посмотреть на ситуацию непредвзято. Скажи, что я ей сделала?! Гоню ее из дому? Нет! Обижаю ее, оскорбляю? Нет! Виновата только в том, что ее отец выбрал меня. Неличка, я и сейчас так его люблю! Просто не знаю, как мне дальше жить без него. А в такой вот обстановке… Не могу…
Она перестала сдерживаться и разрыдалась, уронив голову на руки. Возле двери в свою комнату я оглянулась и увидела, что тетя Нелли тоже заплакала и принялась поглаживать Азалию по волосам.
Я понимаю тетку: должно быть, ей больно, обидно за брата, которого не понимала собственная дочь, а еще, конечно, очень неловко. Азалию она, в сущности, практически не знает, видит второй раз в жизни. В июле, на свадьбе, новая родственница произвела на тетю Нелли благоприятное впечатление. Она не скрывала восхищения снохой и радости при виде отца: он тогда выглядел просто чудесно – сияющие глаза, ликующая улыбка. Должно быть, Азалия показалась ей женщиной умной, даже лучше того – мудрой, интеллигентной, душевной.
Она многим такой казалась.
Больше Азалия и тетя Нелли не виделись вплоть до похорон. Но каждый раз во время телефонных разговоров папа взахлеб рассказывал сестре о своей Аличке. Мою неприязнь к новой папиной избраннице Нелли считает проявлением эгоизма, ревности и самовлюбленности. Она очень на меня сердится и стыдится за мое поведение.
– Аличка, милая моя, успокойся. Что ты, перестань, пожалуйста, – беспомощно бормотала она. – Дина еще совсем девчонка. Избалованная, конечно. Но ведь без матери росла, Наиль ей и за маму, и за папу… Не обижайся на нее.
– Разве я обижаюсь?! – почти выкрикнула Азалия. Я зашла к себе и закрыла дверь, но все равно слышала, как мачеха дрожащим от слез голосом громко говорит: – Просто… Неужели нельзя хоть на какое-то время забыть о конфликте? Ради памяти отца!
– Да, Аличка, да. – Тетя Нелли невольно тоже стала говорить громче.
Я стояла, привалившись к двери, и зачем-то слушала весь этот бред.
– Наиль, конечно, избаловал ее. Я всегда говорила: нужно жениться, у ребенка должна быть мать. Тем более у девочки! Так радовалась, что он наконец-то женился. Поздновато, конечно, Дина уже выросла… Ой, то есть я сказала не в том смысле, что ему надо было кого-то другого пораньше выбрать, а просто… – Тетка совсем запуталась в словах и замолчала.
– Так стараюсь, всей душой к ней готова, а она…
Азалия продолжала жаловаться и стенать, тетя Нелли ласковым воркующим голосом уговаривала ее успокоиться.