Люди и ящеры

— Природа и есть бог, — заявил Иоганн.
— Ересь, ересь, — покачал головой Петруччо.
— Йа, йа, ересь, — закивал Иоганн. — К лицу ли священнослужителю утверждать, что природа и бог есть не одно и то же?
— Господь создал сущее, а не наоборот.
— Йа, йа. Только вот из чего создал? Ничего же под рукой у бога не было. Значит, из себя и создал.
— Не нашего ума это дело, сын мой
— А для чего тогда Господь умом-то наделил? Патр пожевал губами. Поразмыслил, изрек:
— Чтобы пользовались с осторожностью.
Тут Бистриц тряхнуло еще раз. Петруччо испуганно перекрестился.
— А не богохульствуйте, святой отец, — посоветовал Иоганн. — А то случится еще чего-нибудь.
И как в воду глядел, социалист научный. Уже на следующий день к старосте прискакал фельдъегерь с пакетом. А пакет тот требовал двенадцать подвод для перевозки камня. Окружной совет решил поднять стены Юмма еще на полтора метра.
— Эка радость. То башня, то стены. Так и войну накликать можно, — ворчали старики.
Что такое война, они еще помнили.
— Это, робяты, хлебнешь. Пшеничку-то прошлогоднюю продавать не торопись, припрятывай.
— А не прогадаем?
— Да хоть и прогадаем. Все лучше с досады пухнуть, чем с голоду.
Все соглашались. Звучало страшно.
За поворотом ложбины стадо остановилось. Потому что бок Замковой горы там будто кто ножом срезал. Склон обрушился, перегородив ручей. Из массы земли торчали кусты, камни, расщепленные стволы деревьев.
Видимо, обвал случился совсем недавно, комья только начали просыхать. Иржи присвистнул. Страшно представить, все могло произойти и сейчас, а рухнуло-то ведь как раз на тропу...
Но что случилось, то уже не случится. Иржи быстро вскарабкался на гребень оползня, заглянул по другую сторону.
Там успело образоваться небольшое озеро. Его уровень поднялся примерно на треть высоты обвала. Прорыв, однако, не грозил, так как вода нашла себе сток с другой стороны холма, повыше мельницы
Иржи прикинул, скоро ли здесь разведутся караси, решил, что скоро, если запустить мальков, и уже повернулся, чтобы спуститься к стаду. Вот тут под ногу и попалось что-то твердое.
На рыхлой земле лежал кирпич. Сразу стало ясно, что кирпич очень старый — с полустершимся клеймом, длинный, плоский. Сухой, прокаленный до звона, а потому и легкий. Теперь делают другие, потяжелее, побольше да похуже.
Откуда взялся этот кирпич, тоже понять было несложно. Совсем рядом из среза горы проступали контуры кладки.
— Эге, — сказал Иржи.
Как и все деревенские, он знал, что очень давно, когда Бистрица и в помине еще не существовало, здесь, на горе, находилось родовое гнездо некоего знатного барона. Лет триста или все четыреста тому назад замок был захвачен и до основания разрушен бубудусками. Много времени с тех пор утекло, но в дождевых промоинах нет-нет да и обнажались то битая черепица, то куски ржавого железа, то истлевшие головешки, а то и вовсе кости человеческие.
Изредка в беззвездные ночи на вершине Замковой горы появляется слабое свечение, его прямо из деревни заметно. Многие считают, что в такие ночи меж толстых берез погуливают привидения. А где привидения — ищи клад, известное дело. Искали, конечно. И не одно поколение. Да только без толку понарыли ям глубиной человека в три-четыре. Ну и бросили это занятие. А зря. Клад-то, может, и поглубже спрятан.
Подул ветер. В разрывах туч голубело небо. День оказался не таким уж и скверным. Осмотрев кладку, Иржи убедился, что она представляет собой часть сводчатого потолка какого-то подземного помещения или хода, заваленного землей.
Сюда явно стоило вернуться с киркой и лопатой. Да с кем-нибудь не очень болтливым, вроде Иоганна. А что? Иоганн мужик не робкий. Со штуцером в руках — еще и опасный. С ним и двадцать привидений не страшны. Клад же они как-нибудь поделят. Свои ведь, соседи. Вот так и следовало поступить.
Иржи завалил соблазнительное место землей, отсчитал шаги от приметной березы с раздвоенным стволом, а потом тщательно присыпал свои следы. Отошел, придирчиво осмотрел место. Нет, теперь не заметят. Да и кому здесь бродить до сенокоса? Разве что привидениям, которые и без того знают, что там, в горе, припрятано.
Вот интересно, вдруг подумал Иржи, а Промеха что-нибудь знает? Мельница ведь совсем рядом с горой стоит. Только с другой стороны. Самое что ни на есть ведьмино это дело — клады стеречь...
 
3. МАШИШ
Почти сутки он отсыпался. И его не беспокоили до следующего вечера. А вечером прошел короткий дождь, подул ветер, жара спала, и он проснулся сам.
Мартин выволок из душного шатра шкуру, служившую ему постелью, и улегся на траву. Разбросав ноющие конечности, он лениво наблюдал, как под строгим присмотром Тишинги, старшей жены Хзюки, уффиких хлопочут у костра.
Над огнем висели два объемистых котелка. От них исходил аппетитный дух.
Подошел раб-хачичей и молча бросил на землю вязанку сучьев.
— Мало, — сказала Тишинга. Хачичей бессловесно удалился.
На темнеющем небе появились первые звезды. Все еще веял ветерок. Уже не горячий, а только теплый.
— Ты хорошо охотился позавчера, — сказал Хзюка.
— Я учился у тебя
— Не нужно каждый раз возвращать похвалу.
— Это не похвала, а благодарность. Без тебя я бы погиб.
— Я без тебя — тоже.
Мартин вопросительно взглянул на ящера.
— Не понимаешь? — спросил Хзюка.
— Нет. Ррогу не смог бы поймать тебя в роще. Хзюка сел рядом.
— От ррогу я мог спастись. Но не от машиша, — сказал он.
— При чем тут машиш?
— Разве ты не знаешь, кого мы выручили? -Нет.
— Но ты же брал стрелы из его колчана.
— Брал.
— Красные стрелы, — напомнил Хзюка.
— А-а, теперь понял.
Красные стрелы могли принадлежать только семейству машиша. Сам машиш по причине старости уже не охотился. Следовательно, они спасали его сына. И спасли. Но если бы допустили гибель... Мартин поежился. Он вдруг понял, что схайсские порядки порядком ему надоели. Чуть что не так — конец один. Никакого тебе разнообразия. Очень захотелось взглянуть на живого адвоката. Лысого, толстенького, плутоватого, с беспокойными глазками и портфелем бумаг.
— Старый машиш доволен, — сказал Хзюка бесстрастным тоном.
Мартин выжидающе посмотрел на него, но схай ничего не добавил.
— А сын? — спросил Мартин. Хзюка промолчал.
— Великий Мосос! Ну никакого разнообразия. Я что, не должен был помогать?
— Должен.
— Тогда в чем дело?
— В том, что ты пленник. Для чести воина...
— Ах вот оно что. Видал я эту честь между камнями! Хзюка не стал квакать.
— Мальчишки бывают злыми, — нехотя сказал он с такой интонацией, словно сам был светочем добра.
— Что же теперь делать? — спросил Мартин.
— Законного повода для убийства нет. Сын машиша должен тебя где-то подкараулить одного. Так что просто посматривай и от меня не отставай.
Мартин похлопал себя по колену. Так схаи выражают и согласие, и благодарность.
Тут к их костру подъехал старый и для схая весьма толстый маш-борзай Фосехта. Он вел за собой запасного шусса. Не слезая с седла, бросил поводья.
— Поедешь со мной, мягкотелый.
Маш-борзай — это начальник охраны самого машиша. Поэтому Мартин совершил ритуал почтения — соединил руки ладонями над головой. Маш-борзай мигнул перепонками, что выражало благосклонность и хорошее предзнаменование.
Спрашивать ничего не полагалось. Мартин молча забрался в седло. Хзюка встал.
— Ты останешься, — бросил маш-борзай.
Хзюка соединил ладони, поскольку имел чин только офсах-маша. Сотника то есть. Мартин посмотрел на него вопросительно, но тот сделал успокаивающий жест. Поезжай, мол, чего там. Двум смертям не бывать, а смысл жизни в том, чтобы достойно умереть.
В общем, никакого разнообразия.
Они проехали через все стойбище между вольготно разбросанными шатрами и многочисленными кострами, на которых уффиких готовили ужин. Повсюду сновали, визжали, играли, дрались и тут же мирились офиуфф — детвора. Только в самой середине поселения существовала незримая граница, которую юные схаи нарушать не смели. Там, у подошвы княжеского холма, возвышалась свежая виселица с двумя трупами