Палитра его пороков

– Хорошо, – он откладывает в сторону карту и смотрит в смартфон, – девочку скоро привезут, я ее осмотрю. Переделаем рентген, все анализы, я не доверяю чужим лабораториям, плюс проведем еще пару специфичных тестов. Подпишите, пожалуйста, как опекун согласие. И не пугайтесь страшным словам в нем, это исключительно моя перестраховка. Если есть финансовая возможность, надо обследовать ребенка полностью.
Я беру предложенный листок и быстро подписываю. Глаз успевает зацепиться за слово "онкомаркеры", и я быстро возвращаю врачу согласие. Не хочу читать. Не хочу мучиться до результатов.
– А когда… когда все будет известно?
– Ну, – он смотрит на часы, – думаю, все основные анализы к обеду. А сложные через пару дней. Но вы не волнуйтесь, коллеги отзвонились, девочка в тяжелом, но стабильном состоянии. Судороги не повторялись, температуру чуть-чуть сбили. Подержим ее у нас под круглосуточным контролем.
– А я могу с ней остаться?
Я не смогу сидеть в квартире Сергея и мучиться ожиданием. Даже если он потребует немедленно прыгнуть к нему в постель, не смогу, пока не услышу, что Элина в порядке.
– В реанимации, разумеется, нет. Там все очень строго, но сможете пару раз ее навестить и смотреть в окошко. Потом, в общей палате, безусловно потребуется мамочка, спальное место там есть. Только Евгения Михайловна, пожалуйста, не забывайте о себе. Ребенок у вас еще олимпиаду какую-нибудь выиграет, а вот ваши нервные клетки не восстановятся. Поэтому хорошо спите, питайтесь и настраивайте Элину на выздоровление. Я уже сейчас по вам вижу, сколько вы не ели и не спали, прозрачная, как привидение.
– Хорошо. – Я слабо улыбаюсь.
– Вот, – он достает из ящика стола небольшую коробку шоколадных конфет, – пациенты дарят, а у меня диабет. Поешьте хоть что-то, столовая у нас тут с девяти.
– Спасибо.
А дальше я сижу в коридоре, жую кофету с ореховой начинкой, запиваю ее водой из кулера и просто жду, когда привезут Эльку. Рядом трется мужик в костюме, очевидно – Рома. Сначала я пытаюсь вспомнить, был ли он в тот вечер у Дэна, но потом оставляю это бесполезное занятие.
Включаю смартфон в розетку. Десятки пропущенных от Марины.
– Привет, – отвечаю на звонок.
– Женька! Я тебя убью! Я тут сижу с корвалолом и всем валидолом, оставшимся от мамы! Что у вас там? Эля как?
– Не очень, – вздыхаю. – Была в реанимации. Говорят, сейчас получше, но я ее еще не видела.
– Ох ты ж… ждешь?
– Ага. Сижу вот.
– Сейчас приеду, привезу тебе поесть и будем ждать вместе. У меня сегодня уроков нет.
– Марин… – Я не решаюсь сказать. – Понимаешь… мы перевелись в другую больницу.
– В какую?
– MTG, знаешь центр? В Холкино?
– Так он же частный.
– Ну… да.
– Это связано как-то с тем, что ко мне приходил твой хмырь с рисунков?
– Сергей к тебе приходил?
Ну да, он же как-то узнал, где я. Даже не задумывалась об этом.
– Да, Марин, он предложил ее перевести, здесь доктор хороший и все быстро.
– Ага, а взамен?
Молчу. А что тут скажешь?
– Это же Эля, Марин. Какая разница, что взамен?
– Ну да. Наверное. Ладно, где, говоришь, вы? В Холкино? Приеду все равно.
– Сможешь пол дня посидеть здесь? Мне надо будет кое-что сделать, совсем времени нет.
– Не вопрос. Через полчаса буду, держитесь там.
Марина – хорошая подруга. Ее прямота и напор порой пугают, но на самом деле я хотела бы быть такой, как она. С готовностью бросаться в самое пекло, щелкать проблемы, как орешки.
Наконец привозят Элю. Через стекло я смотрю, как у нее берут кровь и подключают к каким-то аппаратам, как в кино. Зажим на пальчике считывает пульс, на мониторе давление. Сразу две медсестры суетятся вокруг нее, поправляют подушку, отвлекают, подключают капельницу. Потом ее осматривает врач, и даже немного веселит. Элька, моя маленькая уставшая девочка, слабо, но улыбается. Выходя из палаты, врач говорит:
– Недолго поболтайте, потом пусть поспит. Я пока не вижу угрозы для жизни, но инфекция сильная. Будем лечить. Весь вопрос в антибиотиках, ко многим у современных инфекций есть резистентность. Вечером зайдите ко мне, обсудим результаты.
– Хорошо. Спасибо!
У меня словно камень с души свалился. "Не вижу угрозы для жизни", – в голове крутится фраза, как у заевшего магнитофона.
– Привет, – улыбаюсь племяшке. – Как дела?
– Жарко.
Медсестра сидит в кресле рядом, следит, чтобы Элька не трогала катетер.
– А где мы? – спрашивает она.
– В другой больничке. Теперь будем здесь лечиться, у хорошего врача. Не капризничай и делай то, что скажет доктор.
– А ты не уйдешь?
– Мне здесь нельзя сидеть, это палата со строгими правилами. Я буду вон там, в коридорчике, а скоро придет тетя Марина и тоже с тобой посидит, пока я съезжу домой, чтобы покушать и переодеться.
"И собрать вещи". Но это я не говорю. Что я вообще ей скажу, как объясню, что придется пожить в другом месте? Или Серебров запретит… но я не представляю себе разлуки с Элькой. Может, он хочет меня видеть лишь пока она лежит в больнице?
Снова начинает болеть голова. Вопросов больше, чем ответов.
– А где зайчик?
– Зайчику тоже сюда нельзя. Потом, когда тебе будет лучше, я принесу.
– Не переживай, у нас есть мультики, – подает голос медсестра.
Что ж, пожалуй, здесь за Элю можно не волноваться хотя бы в плане ухода. Даже страшно представить, сколько стоит такое медицинское сопровождение.
– Отдыхай, радость моя. И думай о тортике, который мы с тобой съедим, когда вернемся домой.
Вот как отличить больного ребенка от здорового: его совершенно не радует предвкушение тортика.
Когда я выхожу, рядом появляется водитель:
– Евгения Михайловна, вы готовы ехать? Сергей Васильевич велел отвезти вас собрать вещи.
– Мне нужно дождаться подругу. Я не могу оставить ребенка.
Я думаю, что водитель будет спорить, но он просто кивает и садится на скамейку, утыкаясь в телефон. Мы ждем Марину еще минут десять, а потом раздается звонок – на ресепшене ее не пускают. Приходится провести ее лично, с клятвенным обещанием, что она лишь посидит в коридоре.
– Вам нужно будет вписать ее с паспортными данными в договор с клиникой, – говорит администратор.
Я не решаюсь напомнить, что у меня и договора-то никакого нет. Потом разберусь.
Марина с интересом рассматривает обстановку и с подозрением на меня поглядывает. Элька улыбается ей через стекло и слабо машет ручкой.
– Ну, ей хотя бы полегче, – вздыхает подруга.
– Ненамного. Просто какую-то капельницу поставили.
Я кратко пересказываю разговор с врачом.
– Ну слушай, твой – крутой мужик, судя по всему. Откуда у него связи здесь?
– Он владелец.
Она давится кофе и кашляет.
– Нихрена себе ты попала, мать. И что этот владелец хочет от тебя?
– Чтобы я к нему переехала, – признаюсь.
– Что?!
– Марин, ну давай будем рассуждать как взрослые женщины. Что еще он может хотеть?
– Так нельзя! Это шантаж.
– Да нет, он же давал выбор.
– А мог бы и без выбора помочь.
– Он тебе мать Тереза? Чтобы тратить кучу денег на незнакомого ребенка? Ладно, Марин, что толку сидеть и возмущаться? Я согласилась. Он помог. Ни одна девушка не стоит столько, сколько лечение здесь, наверное, дешевле себе модель выписать.
– Я за тебя волнуюсь.
– Волнуйся за Элю. Ей нужнее.
– Я за всех волнуюсь. У меня безлимитное волнение.
– Мне надо поехать домой, собрать вещи. Ты сможешь побыть здесь пару часов, чтобы Эля не боялась?
– Конечно. Беги. И будь осторожна с этим мужиком. Мало ли, что у него в голове.
Я радуюсь, что Рома стоит чуть в отдалении. Мы спускаемся на парковку и водитель ведет меня к машине. Внутри тепло и чисто, пахнет свежей кожей, как будто машина новая. Я откидываюсь на спинку заднего сидения и проваливаюсь в дремоту. Тиски, сжимавшие сердце, немного слабнут.