Товарищ Миша

– Держи, Мешков, – с ехидцей проговорил Мишка и протянул ему контейнер. – Все заберешь сразу или будешь бегать как савраска?
Мешков надел контейнер за спину.
Недобрый взгляд скользнул по лицу Мишки.
– Давай еще один.
– А мне че, ждать, когда ты набегаешься? Принимай все сразу. Часовой приглядит за харчем. А мне недосуг у вас тут прохлаждаться. Ты мне пустые контейнеры тащи, и я поеду.
Недовольный Мешков скрылся в здании.
– Ужин привезешь? – заговорил часовой.
Пананин смерил взглядом бойца сверху вниз, цокнул языком.
– А на посту тебе кто разрешил разговаривать?
– Ты откуда такой взялся? – опешил часовой.
– Оттуда, откуда все люди. Извини, не на ком показать.
Часовой непонимающе смотрел на Мишку.
– Контуженый что ли?
– Сам ты контуженый! Чувырла ты и есть чувырла.
Часовой обиделся, вскинул винтовку.
– А ну езжай от штаба! Нельзя тут стоять!
– Ого, какой грозный! – глянув на часового, Мишка решил ретироваться от греха подальше. – Ладно, ладно, отъезжаю. Мешкову теперь контейнеры далеко будет нести. Пусть разминается.
Лошадка лениво потянула телегу в сторону от здания штаба.
– Эй! Ты куда? – раздался возмущённый голос Мешкова, вкупе с бряканьем пустых контейнеров. – Стой!
– Чего орёшь? Не видишь, что часовой приказал отъехать в сторону?
– Забирай свои причиндалы и езжай, давай.
– Мешков, ты хоть знаешь, что такое причиндалы?
– Да пошёл ты! – в сердцах ругнулся красноармеец и бегом направился к штабу.
– Иди, иди, давай, – довольный собой, сказал Пананин, и повернул обратно к выезду из деревеньки.
Встречающиеся красноармейцы с интересом поглядывали на грязного и потного с выпирающим животиком бойца, но Мишка на них смотрел свысока. Он ещё вчера не мог и помыслить управлять лошадкой, а тут оно вон как получается. Кобылка послушно двигалась в нужном направлении.
Через пару километров дорогу преградил какой-то сержант с двумя бойцами. Они с минуту молча смотрели друг на друга, и также молча разошлись. Мишка в недоумении пожал плечами.
Ещё через километр он попал под бомбёжку. Его обогнала полуторка, груженная ящиками. Возможно, повезли снаряды на передовую. Мишка проводил ее заинтересованным взглядом и выругался. На передовую ему не надо. Пока разворачивался, услышал гул: самолеты! Он как открыл рот, так и уставился немигающим взглядом на них. Бомбовозы отбомбились первым заходом по полуторке, а затем решили поупражняться и на его повозке. Кобылка в этот раз сама рванула с дороги в поле к ближнему лесу. Мишка упал на спину, ударился головой о контейнер и с ужасом наблюдал вырастающую тушу самолета. Гул от самолета наводил животный ужас и онемение. Мишка не моргал и смотрел на кабину пилота. Пули вонзились в деревянные части повозки, пробили два контейнера. Кобылка не уменьшила скорости и со всей дури влетела в кусты между деревьями. Сильный удар выкинул Пананина в траву. Немного ушибся, но ничего серьёзно не повредил. Вот только штаны немного потемнели от пережитого страха. Повозка застряла между деревьями, и кобылка, подёргавшись, уже мирно махала хвостом и жевала траву.
Мишка встал на четвереньки, огляделся и пошёл к повозке. Только возле неё он встал на ноги, проверил поклажу, обошёл повозку вокруг. Попытки вытолкать её обратно не удавались. Кобылка идти назад отказывалась и норовила либо толкнуть Мишку, либо угостить копытом. Он оглянулся в сторону дороги, но она не проглядывалась сквозь лес.
– Странно, что дорога пустынная. Сюда ехал кого только не было, а сейчас никого. Спрятались что ли, чтобы мне не помогать? Странно, странно. И вообще всё здесь странно. И люди, и мир, и всё! Ещё и убить хотят…по-настоящему…
Придётся без подмоги своими силами. Ничего не поделаешь, кобылку необходимо распрягать. Потеющие руки пришлось постоянно вытирать о форменные брюки.
– Распрягу, а запрячь как? Проклятые фрицы. Чёртова девка, – продолжал нарезать круги расстроенный Пананин, коверкая голос. – А помочь некому. Езжай. Ничего сложного. Это приказ. Да идите вы!
Но вдруг резко остановился от одной пришедшей на ум мысли.
– Расстреляют. Как пить расстреляют. Надо что-то делать. Впрочем, в нашем времени многие писали, что советы приписывали немецким войскам крайнюю жестокость, чтобы спрятать свои кровавые преступления. Так что можно и в плен сдаться, если что…
Пришлось распрягать кобылу и вспомнить, что ему рассказывали про вальки, хомуты, постромки. Другого выхода из данной ситуации видно не было. Повозка слегка качалась под напором Мишки, но никак не желала покидать облюбованное место. Промучился около часа, устал, захотелось пить, но вода во фляжке уже давно закончилась. От злости на всех он пнул телегу ногой по ободу колеса, смачно сплюнул. При очередном взгляде на кобылку, мирно жующую травку, Мишке стало жалко себя до такой степени, что из глаз непроизвольно потекли слёзы. Он даже всхлипнул несколько раз.
Догадка пришла неожиданно. И при помощи лаги, обломка молодой берёзы после авианалёта, ему удалось приподнять повозку и сдёрнуть с места. А вот запрячь кобылку обратно, не получилось.
В хозчасти Пананин объявился лишь к вечеру. Вместо кобылы повозку тащил сам, а сама кобыла, привязанная вожжами, тащилась позади с весьма довольным видом, как казалось Мишке.
– Где тебя носит? – раздался возмущенный крик старшины. – Тут работы немерено, а он прохлаждается.
Но увидев изможденное лицо Мишки, сменил гнев на милость.
– Иди умойся, поешь и в распоряжение Терёхина.
Бойцы окружили повозку и рассматривали крупные пробоины от немецкого пулемета.
– Повезло.
– Да ты парень в рубахе родился.
– Расписался немец.
– Закуривай.
– Портки-то застирай!
– Чего лыбишься? Сам-то напрудил в штаны, как первый раз танк увидел. Хотя может больше чего сделал.
Измождённый, грязный Пананин сел прямо на землю и прислонился спиной к колесу повозки. На вопросы не отвечал, в разговоры бойцов не вслушивался. Неимоверная усталость накатила, притупила чувства. Он даже не мог улыбнуться. Хотелось курить, желудок требовал пищи, а уставший организм желал отдыха и сна.
– Мы же тут даже ребят отправили тебя искать. Со штаба позвонили, дескать, встречайте. А тебя, нема, – заговорил стоящий рядом, боец. – И никто не видал тебя на дороге. Немцы-то оборону прорвали.
По распоряжению старшины двое бойцов бесцеремонно подхватили под руки апатичного Мишку и доставили до полевой кухни.
Терёхин глянул исподлобья на осунувшегося Пананина. Покачал головой. Набрал в ковш тёплой воды.
– Не полено, чай, скидай гимнастёрку, умываться будем.
Мишка устало посмотрел на повара и отвернулся.
– Штаны мокрые не беда. Страх переборол, кобылку не бросил, в часть вернулся. Это брат, показатель, а не портки. Скидывай всё. Помоешься полностью, поешь и спать до утра, если немец даст. Пока тебя не было, два вражины на леталках народ пугали. Бумажек накидали, сдавайтесь, мол. Земля наша, чего нам сдаваться басурманам? Предки наши не сдались, а мы сдадимся? Не бывать этому.
Под негромкую умиротворяющую речь повара Мишка помылся. Терёхин собрал в охапку всю одежду Пананина и бросил в ведро с водой. Сунул Мишке под нос миску с кашей, накинул на плечи свою шинель.
– Ешь. Не след ложиться спать на голодный желудок. Одёжку прополоскаю, высушу. Знаю я, что такое смерть. Для тебя вон с небес прилетела, да видать не судьба пока. Нужён ты еще на земле.
При этих словах Мишка встрепенулся. Кольнуло странно звучащее слово «нужён», подняло откуда-то изнутри давно забытое тёплое чувство полезности. И сразу же нахлынуло другое чувство, чувство жалости. Забросили его в прошлое, чуть не убили, заставляют делать то, что он никогда не делал. И ведь никто его не жалел, а тут здоровый дядька разговаривает с ним как с несмышлёнышем, жалеет. Даже портки взялся застирать. Чудно как-то. Внутренняя теплота вместе с усталостью и пережитыми событиями сморила. Мишка так и уснул с миской в одной руке и ложкой в другой под ровный голос Ивана Терёхина.