Фаворит из будущего

«Итак, я в прошлом. Это факт. Второй факт, что я точно не смогу понять, почему это произошло. Александр Чернышев все же историк, а не физик или математик. Всякие там искривления пространства, тоннели перехода и прочее я воспринимаю только как антураж к фантастическому роману. То есть предельно поверхностно. Так что, получается мне не выбраться»? – парень поежился, несмотря на то, что крестьянский тулуп хорошо защищал от холода.
Когда непосредственная опасность миновала, и он постепенно успокоился, все его существо отчетливо осознало – в этом мире он остался совершенно один. Причем, если человек остается один, то он хотя бы находится в привычной для него среде, в которой более-менее все понятно. А тут…
«Кстати, а все же конкретно, в какой век и год меня занесла нелегкая? Что то же надо делать», – Александр толкнул в плечо своего возницу.
– Как тебя зовут?
– Герасимом кличут.
– Ну, надеюсь, ты не му-му. Скажи, Герасим, какой год сейчас-то?
– Одна тысяча семьсот шестьдесят первый, барин.
– А день, месяц?
– Так межень сейчас, седьмое число.
– Межень? Это февраль что ли?
– Да, барин, февруарий.
«Седьмое. Значит вчера, когда меня нашли, было шестое… Бой был семнадцатого. Одиннадцать дней разницы. Ах, ну да, новый и старый стиль. Так разница вроде двенадцать дней. Нет, все правильно. Для даты девятнадцатого века разница составляет двенадцать дней. А для восемнадцатого – одиннадцать. И до дня моего рождения остается всего ничего – двести тридцать два года с хвостиком», – Александр невесело присвистнул.
Ему неожиданно, до выступивших слез в глазах захотелось домой. Увидеть маму, обнять ее, посмотреть в родные карие глаза. Увидеть своих товарищей по оружию, услышать их добродушный матерок.
«Вдруг, если я окажусь на том же месте, где меня нашли, я вновь смогу оказаться в своем времени? Вдруг там какие то врата времени образовались? И достаточно через них пройти с обратной стороны и все, здравствуй две тысячи пятнадцатый год! Как же я по тебе соскучился!» – мысль прочно засела в голове Александра, согревая и вселяя надежду.
– Герасим, а что ты знаешь обо мне?
По лицу мужика пробежал страх, даже зрачки расширились.
– Не боись! Не трону. Говори, что знаешь.
– Да сказывают, что ты приспешник дьявола, а может и сам антихрист.
– Это я уже понял по оказанному мне теплому приему. Ты лучше скажи, что знаешь, как я попал в ваше село. Оно, кстати, как зовется то?
– Ильинка, барин, – охотно ответил мужик.
«Ну да. Дебальцево на ее месте возникнет только через век с лишним», – Александр нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, что ему известно по истории здешнего края.
– Хорошо, Герасим. Так как я попал в твою Ильинку?
– Вчерась, барин, поутру откудава не возмись тучи набежали. Все небо заволокли. Я тогда подумал, не к добру все это. Думал, вьюга сильная вдарит. А тут гроза зимняя случилась. Да такая, что и старики не упомнят. Молнии прямо в землю втыкались. Будто жалили ее за какие-то грехи. Мне дед, когда я мал еще был гутарил, что ежели такая зимняя гроза случится с молниями, быть беде!
«В две тысячи пятнадцатом гроза не утром, а ночью случилась», – мелькнуло в голове Чернышева.
Он остро почувствовал свою беспомощность. Погодные стихии, почти синхронно произошедшие с интервалом в двести пятьдесят четыре года, как то были связаны между собой. Но понять эту взаимосвязь было все равно, что неандертальцу, окажись он в нашем времени, самостоятельно разобраться в зависимости между нажатием на кнопку дистанционного пульта и сменой каналов в телевизоре.
– Далее случилась беда. Одна молния попала в хату Марфы-вдовы. Она как раз снег от крыльца откидывала. Ну ее так шибануло, что она и повалилась в беспамятстве. А хата полахнула. Народ пока сбежался на пожар, ее дитя задохлось. Царство ему небесное, – Герасим перекрестился. – А вторая молния попала в хату Никифора. Но там все успели выскочить. Тока хата дотла сгорела. И еще от Марфиной хаты хлев у Тихона занялся. Корова угорела в нем.
Слушая мужика, Александр живо представлял, какая паника царила в селе вчера.
– Ну а я как в хате очутился? Что с неба свалился?
Если бы сейчас Герасим подтвердил, что да, с неба или еще фантастичней – возник на месте удара молнии в землю, Чернышев и в это бы поверил.
– Да нет, барин. У Еремея за околицей молния в стог сена попала. Он и занялся. Еремей вскочил на сани и к нему, стало быть, спасать. Вот аккурат возле стога он тебя и увидал. Ты в беспамятстве в снегу лежал. Еремей тебя на сани и привез в село. А кто-то потом и крикнул, что ты антихрист. Что токо он мог с молниями на землю явиться.
– Где этот стог ты знаешь?
– Да недалече отсюда, с версту наверное.
– Давай туда, – скомандовал Чернышев.
«Ведь этот Еремей меня спас. Не найди меня он тогда возле стога, замерз бы. Вон как мороз пощипывает. Градусов двадцать точно есть. Если не больше. А его так отблагодарил», – перед глазами Чернышева встала картинка из недавнего прошлого – лежащий в своей хате навзничь его спаситель с огромным темным пятном крови на груди.
Через двадцать минут езды возничий Александра крикнул:
– Приехали, барин. Вон около того стожка тебя Еремей и нашел.
Полуобгоревший стог стоял в метрах двадцати от дороги. К нему вели следы от лошадиных копыт и полозьев саней. В волнении Чернышев огляделся. Местность изменилась неузнаваемо. На посадку, из которой «сомалийцы» выбили укропов и повели атаку на их блок-пост и намека не было.
«Блок-пост укропов был перед мостом. Значит, где-то здесь должна быть речка».
– Герасим, а тут поблизости речка есть?
– А как же, барин, Лугановка. Она в версте будет отсюда, – мужик рукой указал направление.
«Похоже, что все же здесь. Да и стог в двадцати метрах от дороги. Примерно так и двигалась шестьдесят четверка, на которой я сидел».
– Давай к стогу.
Еще час Александр Чернышев петлял вокруг копны сена. Но чуда не происходило. Все так же лежал везде глубокий снег, все так же чернел полу обгорелый стог, а невзрачная пузатая лошадка жевала сено из него. Врат в двадцать первый век не находилось. Даже небольшой лазейки.
«Все. Финита ля комедия. О билете в обратный конец Судьба не позаботилась, – Александр устало прислонился к воняющему гарью стогу сена. На одном рефлексе проверил свои карманы. Маленький фонарик чтобы было удобно обустраиваться в темноте, так как часто приходилось ночевать там, где не было света, армейская аптечка – бинт и шприц-тюбик с промедолом и его верный талисман – серебряный рубль. Плюс верный калаш, в рожке которого было двадцать пять патронов.
«Хорошо, что перед взрывом рожок успел поменять, а то вообще печалька была. Не густо мне двадцать первый век отвалил приданного, выдавая замуж за восемнадцатый. Ну, и на том спасибо. Что-то мой талисман вообще нюх потерял. В такие переплеты раз за раз попадаю, а ему хоть бы хны, – парень вздохнул. – Хотя бы в двадцатый век судьба забросила. Порезвился бы с букмекерскими конторами. Миллионером, может, стал. А так…»
Сильно захотелось есть. Это чувство голода как бы подвело черту под всеми надеждами Чернышева. Делать нечего. Надо как-то начинать учиться жить в этом новом для него мире. А для начала надо себе обеспечить кров и еду. Без этого даже с калашом долго не протянешь. Голод и мороз быстро определят тебя туда, где абсолютно все равно, какой сейчас век. Потому что там вообще нет времени.
* * *
Афонов зимовник (в пяти верстах от Ильинки). Тот же день
– А ты часом не брешешь? – кряжистый мужик с красноватым обветренным лицом и лопатообразной бородой, в которой густо были видны седые волосы, сурово из-подо лба смотрел на своего собеседника – молодого парня с легким пушком рыжеватых волос на скулах.
Тот вскочил и быстро перекрестился:
– Пахом, вот тебе крест! Несколько раз со своей фузеи выстрелил! Раз за разом. Бах! Бах! Бах! И гутарил, что в ней зарядов на все село наше хватит. А гутарит он как-то чудно. Вродь понятно, но не по нашенски.