Список заветных желаний

– Вкусно пахнет, – замечаю я.
– Это запеченное седло ягненка, – сообщает Джоад. – Скоро будет готово. Что-то ты задержалась. Джей и Шелли уже принялись за второй стакан пино.
Как и следовало ожидать, мамино отсутствие ощущается, словно зияющая дыра, в которую тянет сквозняком. Мы пятеро сидим в прекрасно обставленной столовой, из окон которой открывается вид на реку Чикаго, и делаем вид, что не замечаем этого сквозняка. Опасаясь тягостного молчания, болтаем без умолку. После двадцатиминутного доклада Кэтрин, посвященного доходам «Болингер косметик» и планам расширения компании, главным предметом разговора становится моя персона. Кэтрин осведомляется, почему со мной не приехал Эндрю. Джей хочет узнать, не устроилась ли я уже работать учительницей. Каждый из этих вопросов заставляет меня внутренне содрогнуться, как очередной толчок землетрясения. Чувствую, мне необходима передышка. Когда Джоад встает, чтобы покрыть карамелью свой знаменитый кулинарный шедевр – крем-брюле, я, извинившись, отправляюсь в туалет.
Пересекая холл, я бросаю взгляд в направлении логова Джоада. В небольшую, обшитую панелями красного дерева комнату, кабинет и святилище брата, я никогда не захожу без приглашения. Знаю, в запертых ящиках шкафов у него хранятся коллекционные бутылки шотландского виски и хумидоры с кубинскими сигарами. Не знаю, зачем они ему, ведь курить в доме Кэтрин все равно запрещает. Проходя мимо открытых дверей кабинета, я замечаю на столе нечто, привлекающее мое внимание, и замираю на месте, вглядываясь в полумрак.
Нет, никакой ошибки быть не может. На письменном столе лежит записная книжка в красном кожаном переплете. Мамина записная книжка, которую я так долго и безуспешно искала.
Что за черт?! Я вхожу в кабинет. Разыскивая пропавшую книжку, я спрашивала о ней у всех, включая Джоада. И он заверил меня, что в глаза не видел никакого красного блокнота. Я хватаю находку и, не в силах терпеть ни секунды, начинаю ее листать. Вижу мамин почерк, и в груди у меня теплеет. Первая запись в дневнике датирована летом 1978 года. Лето накануне моего рождения… Да, этот дневник поистине бесценен. Неудивительно, что Джоад захотел его заполучить. Но зачем понадобилось похищать его у меня? Неужели он думал, я буду владеть таким сокровищем одна, не поделившись с ним и Джеем?
Но не успеваю я прочесть хотя бы строчку, как из холла доносятся шаги. Это Джоад! Я впадаю в оцепенение, подбирая слова, чтобы рассказать ему, как обнаружила дневник. Но внезапно внутренний голос приказывает мне молчать. Если Джоад скрыл от меня, что нашел дневник, это может означать лишь одно: он не хотел, чтобы я прочла его. Джоад проходит мимо, не заглянув в открытую дверь. Я испускаю вздох облегчения, прячу красную книжку под джемпер и выскальзываю из кабинета так же бесшумно, как туда проникла.
Надев пальто и застегнув его на все пуговицы, я вхожу в столовую:
– Прости, Кэтрин, но мне придется вас покинуть. Я себя неважно чувствую.
– Давай мы тебя отвезем, – предлагает Шелли.
– В этом нет необходимости, – качаю я головой. – Возьму такси. Извинитесь за меня перед Джоадом.
Я покидаю квартиру, пока брат не успел узнать о моем бегстве.
Когда за мной захлопывается дверь лифта, я облегченно вздыхаю. Помоги мне, Боже, я, кажется, стала воровкой! Правда, украла я то, что принадлежит мне по праву. Я вытаскиваю обретенное сокровище из-под джемпера и прижимаю к груди, словно это мамина рука. О, как я тоскую по ней в эту минуту! Она всегда чувствовала, когда мне нужна помощь.
Лифт, вздрогнув, ползет вниз. Голос разума советует мне приняться за чтение дома, уютно устроившись на кровати и включив настольную лампу, но я не могу совладать с охватившим меня нетерпением.
К тому моменту, как двери лифта раскрываются, я разбита, раздавлена, уничтожена. Доковыляв до стула в углу вестибюля, я бессильно падаю на него. Загадка, которая мучила меня всю жизнь, наконец разрешена.
Возможно, прошло несколько минут. Возможно, несколько часов. Короче говоря, я понятия не имею, как долго просидела в оцепенении, прежде чем услышала голос брата.
– Бретт! Прошу тебя, не открывай этот блокнот! – приглушенным голосом молит Джоад, приближаясь ко мне.
Я не отвечаю. Я лишилась дара речи. И не могу двинуть ни рукой, ни ногой.
– Господи боже! – Он опускается передо мной на корточки и хватает красную книжечку, лежащую на моих коленях. – Я так надеялся догнать тебя, пока ты это не прочла.
– Почему? – Собственный голос доносится до меня, как из тумана. – Почему вы решили, что от меня надо это скрывать?
– И правильно решили. – Он отводит с моего лица прядь волос, влажную от слез. – Стоит лишь посмотреть на тебя сейчас. Ты только что потеряла маму. Новое потрясение тебе совершенно ни к чему.
– Черт побери, я имела право знать!
Голос мой словно отскакивает от мраморных плит пола. Джоад оглядывается по сторонам и смущенно кивает сидящему за столом консьержу.
– Давай поднимемся наверх!
– Нет, – цежу я сквозь плотно сжатые зубы. – Ты должен был мне все рассказать! Хотя на самом деле это должна была сделать мама! Я всю жизнь не могла понять, почему он так паршиво ко мне относится. А она не придумала ничего лучше, чем сообщить мне об этом… таким вот способом.
– Послушай, Бретт, но ведь точно неизвестно, как там было на самом деле, – говорит Джоад. – В дневнике нет ничего определенного. Возможно, ты все же дочь Чарльза Болингера.
Я угрожающе наставляю на него указательный палец:
– Нет, я не дочь этого подлеца! И он это знал. Поэтому и не мог меня полюбить. А мама всю жизнь боялась сказать мне об этом.
– Хорошо-хорошо. Но может быть, этот Джонни Мэннс – подлец еще почище. И мама не хотела, чтобы ты пыталась его искать.
– Глупости! Это же ясно как день. Мама оставила мне этот дневник. И не вычеркнула девятнадцатый пункт из этого идиотского списка, хотя Чарльз Болингер давным-давно умер. Она хотела, чтобы я нашла своего настоящего отца. При жизни она не решалась открыть мне правду. Но, по крайней мере, у нее хватило смелости сделать это после смерти. – Я буравлю Джоада взглядом. – А ты, ты хотел оставить меня в неведении. Кстати, ты давно уже об этом знаешь?
Джоад озирается и растерянно трет рукой свой бритый череп. Садится на стул рядом со мной и таращится на книжечку в красном переплете:
– Я нашел это много лет назад. Мы тогда как раз переезжали на Астор-стрит, и я помогал маме собирать вещи. Когда прочел, чуть с ума не сошел. Но маме и словом ни обмолвился. Увидеть этот дневник в день похорон для меня было настоящим шоком.
– Говоришь, чуть с ума не сошел? А ты не почувствовал, как она была счастлива, когда писала эти строки? – Я раскрываю дневник и читаю первую запись: – «Третье мая. После двадцати семи лет дремы пришла любовь и пробудила меня ото сна. Женщина, которой я была прежде, сказала бы, что так поступать нельзя, что это безнравственно. Но женщина, которой я стала теперь, чувствует – то, что происходит, сильнее меня. Впервые в жизни мое сердце обрело истинный ритм».
Джоад умоляюще вскидывает руку, словно не может больше слушать. Я немного смягчаюсь. Бесспорно, это удар – узнать, что у твоей матери был любовник.
– Кто еще знает, кроме тебя? – спрашиваю я.
– Только Кэтрин. Но, может, в данную минуту она рассказывает об этом Джею. И Шелли.
Мой брат поступил так, как считал нужным. Он заботился обо мне. Оберегал меня.
– Джоад, я справлюсь с этим, – говорю я и промокаю глаза рукавом пальто. – Жаль, что мама не рассказала мне раньше. Хорошо, что она все же это сделала. Теперь я непременно найду своего отца.
– Я знал, что ты вобьешь это себе в голову, – кивает Джоад. – Понимаю, что отговаривать тебя бессмысленно.
– Ты всегда был понятливым, – улыбаюсь я. – Ты ведь отдашь мне дневник, верно?
– Конечно отдам. – Джоад гладит меня по голове. – Но мы должны решить, какой линии придерживаться.