Клеопатра из графства Дербишир
В том, что касалось секса, Эрни был довольно консервативен. Единственная перемена, которую он признавал, – перемена партнерш. Но в последнее время даже это прискучило, ибо женщины, с которыми он спал, были словно созданы по шаблону. Он даже начал подумывать – хоть и не хотел себе в этом признаваться, – что, может быть, постельные наслаждения просто не для него.
Но теперь об этом можно не беспокоиться! Один взгляд на Пэтти – и он снова семнадцатилетний юнец, начиненный гормональной взрывчаткой. Даже пахнет от нее не так, как от его прежних подруг, – и это ему тоже по душе. Духи по сто пятьдесят фунтов за унцию для Эрни прочно ассоциировались со скукой. А от Пэтти исходит аромат ванили, и Эрни все бы отдал за возможность впиться в ее сочные губки, чтобы испробовать эту пряность на вкус!
– Потрясающий лифт! Смотри, мы отражаемся в дверцах! – восторженно щебетала Пэтти. – Как здесь хорошо пахнет! Меня даже лифты возбуждают! – призналась она, глядя на Эрни снизу вверх сияющими глазами. – Они так сексуально скользят по шахте вверх-вниз!
– Э-э-э… никогда об этом не думал, – простонал он.
– В один прекрасный день я непременно попробую заняться сексом в лифте!
Сменила бы она тему, что ли! Иначе “один прекрасный день” окажется не за горами!
– А ты никогда не пробовал?
– Нет!!!
Да что ж такое?! – удивился Эрни. Чего ни хватишься, ничего я не пробовал!
– Конечно, ты так привык к лифтам, что тебе такое и в голову не приходит, – не замечая, какой эффект произвели ее слова, продолжала Пэтти. – Я, наверное, кажусь тебе ненормальной. Послушай, когда я начинаю болтать глупости, не стесняйся и говори прямо: “Пэтти, ты ведешь себя как идиотка!” Мне нужно обрести лоск, чтобы не выглядеть деревенщиной, когда я начну по-настоящему встречаться с городскими парнями.
– А сейчас ты со мной встречаешься не по-настоящему? – с легкой обидой поинтересовался Эрни.
– Нет-нет, сейчас не считается. Я еще, можно сказать, солому из волос не вытряхнула. Подожди немного – вот наберусь опыта, стану такой же, как лондонские девушки, тогда ты меня не узнаешь!
Что мог ответить на это Эрни? Воскликнуть: “Не смей меняться, для меня ты хороша такая, какая есть!”? Нет, этого он никогда не скажет. Ведь прозвучит так, словно она ему небезразлична, словно он заявляет на нее какие-то права…
По счастью, в этот миг двери лифта растворились, и Эрни получил право промолчать. Возможно, мысль, что свидание с ним для Пэтти “не настоящее”, охладит его энтузиазм. Охладит настолько, что он сможет войти с ней в квартиру и забрать пальто без происшествий.
Эрни очень на это надеялся.
Никогда в жизни Пэтти не испытывала такого восторга! Шагая вслед за Эрни по холлу, выстланному пушистым ковром, она мысленно поздравляла себя с тем, что не поддалась на уговоры Фэй и не потащила Эрни в постель. Иначе при виде его роскошных апартаментов ее охватил бы невыносимый стыд за собственное, мягко говоря, небогатое жилище. А стыд и неловкость – не лучшее начало для романа.
Теперь же с Пэтти стыдиться нечего: Эрни ей чужой, и его великолепное жилище представляет для нее лишь академический интерес. Возможно, парней богаче Эрни ей не встретить. Так что все свои “охи” и “ахи” она выплеснет сейчас, а при следующем визите в какую-нибудь холостяцкую берлогу будет спокойна, собранна и невозмутима, как подобает горожанке.
– Еще раз спасибо, что взял меня под свое крылышко, – сказала Пэтти, когда Эрни, остановившись перед дверью, полез в карман за ключом. – Какая Фэй молодчина, что это придумала!
– Всегда рад помочь. – Он отворил дверь и жестом пригласил Пэтти войти.
Едва она переступила порог, как в глаза ей бросилась картина, висящая над антикварным столиком. Изображенная на ней женщина откинула голову назад, волосы ее разметались, словно от порыва ветра; выглядела она отважной и уверенной в себе, хотя на ней и лоскутка не было. В Сонной Заводи таких картин не увидишь, это уж точно!
– Вот это мне нравится! – Пэтти указала на полотно.
– Мне тоже.
Эрни отворил шкаф-купе и снял с вешалки серое шерстяное пальто. Пэтти не спускала с него глаз. В Сонной Заводи мужские пальто не в моде – тамошние представители сильного пола предпочитают куртки с подстежкой. Если начинать заигрывать с Эрни, сказала себе Пэтти, то сейчас – обстановка самая подходящая. Но нет, не стоит. Эрни ясно дал понять, что ему такие отношения не нужны.
– Ну что, пойдем? – спросил он.
Значит, он не собирается приглашать ее в комнаты! Да, их ждет такси и столик заказан – но она умрет, если хоть одним глазком не взглянет на гостиную и спальню лондонского денди!.. Нет-нет, нельзя. И не заикайся, Пэтти! Любопытство, назойливость – все это так провинциально…
И все-таки первый порыв победил.
– Ты же собирался показать мне стол и стулья!
– Ах да. Входи. Они в чулане при спальне.
Спальня! Вот повезло!
Проходя через гостиную, Пэтти торопливо огляделась. Антикварная мебель, возможно бесценная, в очень хорошем состоянии – видно, что за ней тщательно ухаживают. Комната выдержана в винно-красных и кремовых тонах. Из высоких, до потолка, окон открывается великолепная панорама ночного города. И все же Пэтти не могла отделаться от ощущения, что в этой комнате никто не живет. Чувствовался в ней какой-то холод, едва ощутимая неустроенность. Даже камин здесь был прикрыт латунным экраном, на полированной поверхности которого не виднелось ни пятнышка.
Спальня выглядела ненамного уютнее. Пока Эрни грохотал мебелью в чулане, Пэтти оглядывала комнату. На плацдарм для любовной битвы спальня явно не тянула. Обтекаемые очертания кровати, быть может, и таили в себе какой-то сексуальный намек, но кремовые простыни и одеяло придавали постели уныло-деловой вид. Это впечатление усугублялось финансовым журналом и открытым кожаным кейсом на прикроватном столике. Не говоря уж о ноутбуке.
Пэтти преисполнилась гордости за собственную спальню. Ее экс-гостиная на роль храма любви подходит куда больше, чем стерильная и безжизненная спальня Эрни. Несмотря на все антикварные столики и тумбочки. А может быть, именно из-за них. Всем этим изящным вещицам не хватает броскости и вызова.
– Подожди еще секунду, – попросил из чулана Эрни. – Чтобы добраться до стола и стульев, нужно кое-что передвинуть.
– Конечно.
На ореховом комоде Пэтти заметила фотографию в рамке – единственную в спальне фотографию. Стоит взглянуть на нее поближе… Трое стоят на борту яхты. Мужчина и женщина, загорелые и элегантные, словно на рекламном снимке. Между ними мальчик лет пяти-шести – Эрни. Он держит обоих за руки и улыбается в камеру щербатой улыбкой до ушей. Так вот они какие – аристократы, внушившие сыну отвращение к семье!
– Стол и стулья, весь комплект в одной коробке.
Пэтти подпрыгнула, словно Эрни застал ее за чем-то нехорошим.
– Я только…
– Смотрела фотографии, понимаю. Что ж тут такого? – Он прислонил здоровенную картонную коробку к кровати.
Скорее уж смотрела фотографию, мысленно уточнила Пэтти. Одну-единственную. Может быть, он сохранил этот снимок, потому что на нем родители еще вместе?
– Ты в детстве был очень милым.
– Да? А мать уверяет, что от меня были одни неприятности.
– Это от единственного-то ребенка? Хм, попробовала бы она вырастить шестерых!
Эрни пожал плечами.
– Тогда, по крайней мере, мне было бы с кем играть. Учителей мне приглашали на дом, так что даже школьных друзей у меня не было. Мне было скучно, а у скучающих детей порой возникают странные фантазии.
– Например? – Пэтти сгорала от желания заглянуть в совершенно неизвестный ей мир.
– Например, заметив, что горничная и дворецкий часто и подолгу разговаривают наедине, я вообразил, что они – иностранные шпионы. И начал следить за ними, чтобы разгадать их планы. В самых простых словах мне виделся тайный смысл. Горничная, скажем, говорила: “Надо бы почистить канделябр”, а я воображал, что это значит: “Похищенные бумаги я спрятала на чердаке”.