Осенний детектив

Артем всегда очень беспокоился, когда она надевала шпильки.
– У тебя же ножки устанут, – говорил он, – давай возьмем с собой сменную обувь, чтоб ты в случае чего могла переобуть.
Но эта «сменная обувь» Лёку приводила в бешенство, и она героически шкандыбала на шпильках!
Итак, туфли – на каблуках, конечно, – и еще одни на всякий случай, если от тех каблуки отвалятся. Белый свитер с высоким горлом, мечта, а не свитер. Артем подарил на прошлый день рождения. Джинсы такие и сякие, и к ним пиджачок, чтобы более или менее соблюсти официоз в офисе у партнеров.
Хватит?.. Или еще?..
И тут позвонила сестрица.
– Ну, ты где? – спросила сестрица с ходу. – Не звонишь с самого утра! Обалдела совсем!..
– Я не обалдела, меня посылают в командировку.
– В Йоханнесбург?
У сестрицы все время были какие-то странные фантазии.
Лёка моментально сбилась и некоторое время не могла сообразить, куда именно ее посылают в командировку.
– Почему в Йоханнесбург? Откуда ты его взяла?! Я лечу… Господи, в Питер я лечу!
– Только и всего? – протянула сестрица. – Возьми меня с собой! Мне скучно, ничего не пишется, надо сдавать, а я ни строчки не в состоянии из себя выжать!
– Я не могу.
– У тебя важное правительственное задание?
Лёка засмеялась:
– Почти попала! У меня полицейское расследование.
– Как полицейское расследование? Тебя забрали в кутузку? Подозревают убийство?
– Как ты думаешь, взять с собой юбку или не брать?..
– А кого ты могла укокошить? Ты же смирная, законопослушная, мирно пасущаяся овца!
– Я не овца. Вроде всего на два дня, и один уже, считай, прошел! Хотя юбка может пригодиться.
– Кто прошел? Куда прошел? Дворник прошел с лопатой, и именно его подозревают в совершении убийства, потому что удар был нанесен лопатой! Следовательно, лопата должна быть приобщена к делу, как орудие преступления. А лопата деревянная или совковая?..
Лёка окончательно запуталась.
Сестрица писала романы – детективные, разумеется. Мало того что она их писала, она еще как будто все время жила внутри того, о чем писала! Она постоянно придумывала. Еще в детстве она врала так вдохновенно, что родители не понимали, ругать девочку за гнусное вранье или хвалить за высокий полет фантазии. Пока они разбирались, ругать или хвалить, Ника выросла и стала писать романы.
Все вокруг утверждали, что «неплохие», а Лёке казалось – чепуха какая-то! Как это серьезный человек тридцати лет от роду может сочинять такую ахинею? Ну, вроде только что явившегося дворника с лопатой?!
– Ну, Лё-ока! Ну, возьми меня с собой! Я буду сидеть тихо-тихо и нисколечко, ну, вот нисколечко тебе не помешаю!
– Да не могу я! – рявкнула Лёка, застегивая сумку.
Про юбку-то она позабыла. Брать или не брать?..
– У тебя там свидание, что ли? А этого ты куда денешь, красавца-мужчину?
Красавцем-мужчиной она звала Артема.
Неизвестно почему Артем Нике не нравился. Ну, то есть совсем.
Лёка, которой хотелось одобрения, скулила, что он замечательный – добрый, умный, интересный и правда красивый. В плечах косая сажень, и все такое. Еще они работают вместе, и он все про нее, Лёку, знает, им хорошо вдвоем. Еще он любит то же самое, что и она, – за город поехать, шашлыки пожарить, в баню сходить.
Ника утверждала, что, кроме этой самой сажени, которая в плечах, никакого другого интересу в нем нету. А шашлыки и баню любят все – под настроение, кто больше, кто меньше.
Все? Больше никаких достоинств не наблюдается? Или еще есть?
Лёка сердилась ужасно. Она доказывала, что он добрый – «Собак не бьет!» – тут же вставляла сестрица, – чуткий, ответственный, веселый и, самое главное, понимает ее, Лёку!
– Да чего тебя понимать-то? – спрашивала Ника. – Ты что, на китайском языке все время излагаешь и тебя никто понять не может?! Только он один, как китаец?!
Особенно Нику злило трепетное отношение Артема к бывшей жене и дочери.
Конечно, Лёка не признавалась, что ей это тоже немного… странновато, но Ника просто буйствовала.
– Ты пойми, – говорила она очень убедительно, – он такой трепетный не от доброты, а от слабохарактерности! Да если б она его сама не выставила, эта бывшая, он бы никогда не ушел! Он просто надоел ей хуже горькой редьки, вот и все дела! А может, у нее роман посторонний случился, а эта твоя косая сажень ей мешалась все время, под ногами путалась!
– Ничего он не слабохарактерный. Просто он ответственный. Он столько лет ее любил! И девочку очень любит! Да это и правильно! Сколько мужиков-козлов детей бросают и знать потом не хотят, а он совсем не такой.
– Да я ж не призываю, чтоб он девочку бросил! Пусть себе любит на здоровье! Но он по первому свистку туда бежит и давай за девочкой ухаживать! То ее надо в школу, то у нее понос, то на дачу! А он знай поворачивайся! Ему-то что теперь за дело, понос у нее или нет? Теперь у нее мамка и новый папка, а старый должен только красиво гулять с ней в парке по выходным!
– Ника, ты ничего не понимаешь в мужчинах!
– Ну, ясное дело! Я же выпускница Туринской католической школы и понятия никакого о них не имею! Всего только три раза замужем была!
Так они беседовали, но поссориться по-настоящему им никогда не удавалось, с тех самых пор, как морозным декабрьским утром их общая мама принесла на кухню увесистый сверток, похожий на гигантское печенье-трубочку, и объявила трехлетней Лёке, что внутри трубочки – ее сестра Ника. Лёке было страшно любопытно, она тянула нос вверх, чтобы посмотреть, что такое «сестра», и пахло от трубочки приятно – улицей, чистотой и еще чем-то хорошим.
Пахло хорошо, а ничего такого интересного внутри не оказалось. Просто какой-то ребенок, довольно уродливый, весь кривой. Он еще и извивался в разные стороны, сучил ручками и ножками.
– Ты ее очень любишь, – сказала мама уверенно. – Ты так ждала, когда у тебя появится сестра, и теперь ее очень-очень любишь! Поняла?
Если бы мама не стала повторять Лёке каждый день, что та очень любит Нику, она бы, может, и догадалась об этом сама. Но мама повторяла, и как-то так получилось, что Лёка правда очень любила Нику, а Ника – Лёку.
В данный момент Ника разорялась в трубке, а Лёка с большим трудом запихнула юбку в сумку и потащила ее к двери.
Артем должен приехать с минуты на минуту.
Хорошо бы успеть сварить к его приходу кофе. Он любит крепкий кофе – сорт «Лавацца» – с ломтиком лимона и тоненький гренок с листом салата и лепестком копченой утиной грудки.
Он вообще хорошо разбирается в дорогой одежде и правильной еде.
– Это ты его приучила, дура, – гундосила сестрица, когда им случалось вместе обедать. – До тебя, с супругой, он небось бутерброды с колбасой наворачивал и щи мясные из кислой капусты! А ты ради него все кулинарные шедевры изготавливаешь!
Но после Платона, которому было решительно все равно, что есть, Лёке нравилось кормить Артема, которому было не все равно. Ей хотелось, чтобы глаза у него блестели, чтоб ему было вкусно. И чтобы она была для него самой лучшей, самой заботливой, белочкой-умелочкой!..
– Короче, в Питер ты меня не берешь, – заключила сестрица. – И я тут хоть пропадай со своим романом, который не пишется!
– Как это не пишется? – спросила разумная Лёка. – Ты сядь и пиши, вот он и напишется.
– Да ведь, когда «сядь и пиши», ерунду какую-нибудь напишешь, потом все равно придется переписывать. Надо хорошо писать-то! А писать хорошо – трудно, это еще Горький подметил, великий пролетарский писатель.
– Ты все равно не напишешь как Горький, – возразила Лёка. – Ты уж пиши как бог на душу положит!
– Да мне надоел этот роман, сил нет!
– Ну, тогда напиши прямо сейчас, с красной строки: «Все умерли». А внизу напиши: «Конец». Будет концептуальная проза.
– Я с тобой как с человеком, а ты!.. Так чего тебя в Питер несет столь внезапно? Мы что-то отвлеклись.
– В командировку.
– А почему ты говорила про кутузку?