Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)
– Вот захребетник… – рассмеялся Владислав Петрович. – Пойдем, пойдем.
Народу на набережной было полно. Торговцы летними сувенирами наперебой предлагали с лотков лакированные ракушки, засушенных крабиков и самые разные безделушки из местных пород дерева. Покупали у них не много, но толпились изрядно, а вот к веселому горластому фотографу с обезьянкой стояла приличная очередь из желающих запечатлеться на фоне ласкового южного моря. Фотограф в шортах, шляпе и рубахе с яркими разводами работал споро, не уставал отпускать безобидные шуточки, создавая по-настоящему летнее настроение.
Над морем трепетали паруса прогулочных яхт, дул несильный, но устойчивый бризовый ветер, а солнце уже не казалось таким злым и безжалостным. Почти у самой воды, словно диковинные исполинские грибы, пестрели зонтики прибрежных кафе и ресторанчиков, яркой белизной новенькой пластмассы выделялись столы и стулья. Все чистенькое, словно игрушечное. Едва уловимо пахло морской солью и прелыми водорослями.
Вниз, к морю, вела широкая лестница, и Владислав Петрович уверенно направился к ней.
– Посидим минут двадцать… – довольно, как кот, сощурился он. – А то так задолбала эта жара… Поедим мороженого, а я кофе выпью. В кабинете наглотался растворимого, теперь организм просит чего-нибудь получше.
– Дорогой тут кофе… – осторожно заметил Саша.
– Эх… В могилу денег все равно ни копейки забрать не дадут, да и не нужны они там.
– Хорошая философия! – одобрительно хмыкнул Фролов, выбирая столик поближе к воде.
Эффектная длинноногая официантка смерила Сашу каким-то странным взглядом, видать, с этим приличным заведением его футболка, штаны и шлепанцы гармонировали не очень.
– Пива? – чуть скривившись, спросила она.
Грудь у нее выпирала так, что на белой сорочке, казалось, вот-вот сорвет пуговицы, они визгливыми рикошетами ударят в стол и улетят далеко в море. Черная юбка кончалась чуть выше, чем начинаются ноги, а волосы походили на гриву матерого льва.
– Два мороженых с клубникой и один кофе, – с легкой издевкой ответил Владислав Петрович, уложив на стол свою папку. – Кроме клубники не забудьте положить киви и ананас. Саня, хочешь вина?
– На шару? – Фролов нарочито осклабился, вызвав у официантки легкое содрогание.
– Я ж тебе говорю! – поддержал его манеру следователь. – Угощаю!
– Хе… Тогда пусть хоть уксус несет! Но лучше «Крымский эдельвейс». Двести грамм в запотевшем бокале. А на закуску…
– Обойдешься, – оборвал его Владислав Петрович.
– Правильно! Ну кто сухое вино закусывает? Что мы, варвары, что ли? И не надо ананасов в мороженое! Вычеркните. Вообще нет, впишите обратно.
Официантка все это выслушала с чуть отвисшей челюстью, аккуратно записала в блокнотик и с явным вздохом облегчения поспешила дальше. Заносчивый вид с нее как ветром сдуло.
– Безнаказанность… – вдруг очень серьезно сказал Саша. – Вот я сейчас над милой девушкой буквально поиздевался. А почему? Потому что никто не выйдет из подсобки и не набьет мне морду.
– Ну, эту девушку можно назвать какой угодно, только не милой.
– Какая разница! Я говорю о принципе. Все корни зла растут из безнаказанности. Знаешь, почему я так окрысился на тех гопников, что тебя оплевали?
– Меня пожалел?
– Да снился ты мне триста лет… – шутливо отмахнулся Фролов. – Они мне напомнили юсовцев.
– Тьфу на тебя! А они тут при чем? Ты как жидофоб уже, который везде ищет происки мирового сионизма. Самому не смешно?
– Ничуть! Ты лучше послушай. – Он закинул ногу на ногу и положил ладони на стол. – Давай поглядим на все это, став на сторону тех хулиганов, – предложил он. – Что они делали? Пили пиво, курили, слушали музыку. Им хорошо, им весело, но главное – их много. То есть за ними сила.
– Согласен, – кивнул следователь.
– А теперь поглядим, почему именно им хорошо. Они взяли у папы магнитофон, у мамы денег, а часть, я уверен, забрали у более слабого. На пиво и сигареты. Своего труда они в эту развлекуху, поверь мне, вложили минимум. То есть сегодняшним комфортным состоянием они обязаны опять-таки силе. Но, как говорил старик Эйнштейн, все на свете относительно. Смысл даже не в силе, а в наличии рядом более слабого и желательном отсутствии более сильного. Отними любой из этих двух факторов, и компания гопников не собралась бы.
– Почему? – удивленно поднял брови Владислав Петрович.
– Поясняю… – Саша несильно стукнул ладонью по столу. – Если убираем более слабого, то где взять денег и магнитофон?
– По-твоему, отец этого Форсы слабее его самого?
– Конечно! Не физически, так морально. Если дал магнитофон, значит, не нашел сил отказать или не посчитал нужным, а вполне возможно, что он вообще на работе и о пропаже не знает, тогда он не в силах защитить собственное имущество. Пойдет?
– Пока да. Философ… Давай, развивай.
– Агась… Значит, если убрать слабого, сегодняшняя гулянка отменилась бы. Теперь попробуем вставить в уравнение фактор наличия более сильного. Тогда у них кто-то просто отобрал бы и магнитофон, и деньги. Теоретически, понимаешь?
– Конечно.
– Вот мы и получили «золотую формулу» агрессивности – агрессивность существует при наличии структуры, у которой можно забрать, и отсутствии структуры, которая может забрать у тебя. Или уничтожить тебя самого.
– Твоя формула не учитывает внутреннюю дисциплину и внутреннюю культуру поведения, – покачал головой Владислав Петрович. – Я не стану ничего забирать у того, кто слабей меня, даже если никакое наказание мне не грозит.
– Ха! Так это самое главное! Хорошо, что ты заметил. К этому мы еще обязательно вернемся. Теперь давай поглядим на США, как они возникли и к чему пришли. Представь себе уже вполне сформировавшийся отброс общества. Эдакого усредненно-карикатурного туповатого троечника-десятиклассника. В существующем обществе ему место отведено весьма незавидное, поэтому он садится на корабль и… И вдруг попадает в чудное место, где всего вдоволь – пива вдоволь, девок, жратвы. Надо только отобрать все это у детей детсадовского возраста. Наивных и слабых. Именно такими были индейцы для технически оснащенных и пофигически настроенных переселенцев из Англии. Не англичан, попрошу заметить, а людей, оставивших свою родину в поисках тех радостей жизни, которые им не добыть дома ввиду собственной убогости или лени. – Саша, довольный проведенной аналогией, откинулся на спинку стула. – Как ты думаешь, – хитро спросил он, – что будет делать наш троечник? Ведь никакой силы, способной диктовать ему какие-либо условия, в данном месте не существует.
– Это зависит от его моральных качеств, – упрямо повторил Владислав Петрович. – Один станет забирать добро у детей, другой примется с ними торговать тем, что привез, распашет землю…
– Стоп! – снова поднял ладонь Саша. – Давай возьмем идеальный вариант. Первым приехал самый расчудесный из троечников. Добрый, честный, трудолюбивый. Таких не бывает, конечно, но я специально взял такого, чтоб у тебя не было никаких сомнений. Он приехал, никого не обижает и даже встает на защиту несчастных индейцев, когда его же соотечественники, но уже не такие морально устойчивые, начинают бить коренное население. Победит, естественно, та мораль, которая окажется в большинстве, плюс та, которая поведет себя более активно. И поскольку у троечников, недоучек, отщепенцев и лентяев чаще встречается именно безнравственная мораль, нам становится понятно, что индейцы обречены. Их выбивают дружными залпами из винчестеров и кольтов, после чего без всякого труда, не считая пролитой крови, подгребают под себя все богатство.
– Ну и что? – пожал плечами следователь. – Так поступали и европейские государства в Африке, в Индии, в Южной Америке.
– Э-э-э-э… Постой… Разница есть, и ты ее сейчас быстро уловишь. Некоторое время Америка была вполне нормальной страной. Ну и что, если все ее население составляли те, кто не устроился в Европе? Как и в любой стране, в Америке были хорошие и плохие, честные и гады, богатые и бедные. Но время шло, богатые обирали и убивали бедных, оставшиеся бедные постепенно богатели. Вот в этом и разница, дорогой мой Владислав Петрович, что на том проклятом континенте всего было вдосталь. Золота, алмазов, нефти, урана, свободного места и чистой воды. Хватило на всех, еще даже осталось.