Могила в подарок

– Да?
– Да. Ну, пока все на уровне слухов. Это ведь народ такой – сегодня здесь, а завтра где-то еще. Но с тех пор, как я начал работать в Специальных Расследованиях, это как-то меня нервирует.
Я нахмурился еще сильнее и подумал, стоит ли говорить Столлингзу о приеме у Бьянки. Вне всякого сомнения, ради такого события в город понаедет уйма нездешних вампиров. Может, это она со своими приспешниками запасается продовольствием для пирушки. Однако никаких доказательств этому у меня не имелось – и потом, все эти исчезновения, если это действительно были исчезновения, могли иметь отношение к беспорядкам в Небывальщине. И если Бьянка к ним непричастна, я оказался бы в неприятном положении. Я не хотел натравливать на нее копов без крайней на то нужды. Я совершенно не сомневался в том, что у Бьянки достаточно возможностей испортить мне жизнь – и она запросто могла бы обставить все так, будто я это заслужил.
И потом, в кругах сверхъестественного сообщества до сих пор действуют законы чести Старого Света. Если у тебя проблема, решай ее лицом к лицу в рамках этого сообщества. Самое последнее дело использовать в качестве оружия копов и прочих смертных. В сверхъестественном мире это все равно что ядерное оружие. Стоит показать людям хоть капельку сверхъестественных страстей, как они перепугаются до такой степени, что начнут палить без разбора в каждого встречного и поперечного. Большинству людей начхать на то, что один жуткий тип, возможно, и неправ, но другой, не менее жуткий – прав. Оба страшилы хоть куда – значит, мочи обоих и спи спокойно.
Так повелось с начальных лет Эры Разума, с тех пор, как племя смертных окрепло. И по мне, так оно и правильно. Терпеть не могу всех этих жутиков, вампиров, демонов и прочих кровожадных духов, рыскающих вокруг так, словно мир принадлежит им. И плевать мне на то, что всего несколько столетий назад так и было.
В общем, я решил не распространяться насчет приема у Бьянки, пока не узнаю о нем побольше.
Мы со Столлингзом поболтали еще немного, пока в дверях не появилась Соня Малон. Соня была среднего роста, уютно пухленькая и какая-то вся надежная. В юности лицо ее, должно быть, поражало красотой, да и сейчас сохраняло ее, а годы только добавили ей, так сказать, огранки. Глаза ее покраснели, и макияж она сегодня не накладывала, но держалась неплохо. На ней было простенькое платье в цветочек; из украшений – только обручальное кольцо на пальце.
– Мистер Дрезден, – вежливо произнесла она. – Микки говорил мне, что вы спасли ему жизнь тогда, в прошлом году.
Я кашлянул и опустил взгляд. Хотя с формальной точки зрения, подозреваю, это выглядело именно так, сам я смотрел на это совсем по-другому.
– Мы делали все, что могли, мэм. Ваш муж вел себя отважно.
– Детектив Рудольф сказал, что мне нужно пригласить вас войти.
– Мне не хотелось бы входить туда, где меня не хотят видеть, мэм, – ответил я.
Соня наморщила носик и покосилась на Столлингза.
– Выньте это изо рта, сержант.
Столлингз выплюнул сигарету и затоптал ее.
– Хорошо, мистер Дрезден, – сказала она. На мгновение она чуть утратила контроль над собой, и губы ее дрогнули. Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, потом снова открыла глаза. – Если вы сможете помочь моему Микки, пожалуйста, заходите. Я вас приглашаю.
– Спасибо, – совершенно серьезно произнес я и шагнул в дверь. Безмолвное напряжение порога обволокло меня на мгновение морозной бахромой и сразу же отпустило.
Мы миновали гостиную, где сидело, негромко переговариваясь, несколько копов, знакомых мне по отделу. Атмосфера в помещении напомнила мне похороны. При моем появлении они подняли на меня взгляд, и разговоры стихли. Я кивнул им, и мы прошли дальше, на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Он вчера допоздна не ложился, – сказала она мне негромко. – Иногда он не может заснуть, поэтому ложится очень поздно. Я встаю рано, но мне не хотелось его будить, и я дала ему поспать подольше, – миссис Малон задержалась на верхней ступеньке и махнула рукой в сторону двери в дальнем конце коридора. – Т-там, – сказала она. – Извините. Я н-не могу… – она сделала еще один глубокий вдох. – Я пойду, посмотрю насчет ленча. Вы голодны?
– А? Да, конечно.
– Хорошо, – сказала она и ретировалась обратно вниз.
Я собрался с духом, посмотрел на дверь в дальнем конце коридора и шагнул к ней. Шаги отдавались в ушах гулким эхом. Я осторожно постучал в дверь.
Мне открыла Кэррин Мёрфи. Она никак не походила на командира полицейского подразделения, которому вменялось в обязанность разбираться со всеми странными, не укладывающимися в рамки Уголовного Кодекса преступлениями. Она никак не походила на человека, который, широко расставив ноги, сажает одну серебряную пулю за другой в несущийся на нее товарный состав… или в оборотня. Не походила – но всаживала ведь!
Кэррин воззрилась на меня снизу вверх, с высоты своих пяти с хвостиком футов. Глаза ее, обыкновенно ясные и лучистые, казались погасшими. Она собрала свои золотые волосы под бейсбольную кепку, завершавшую наряд из джинсов и белой футболки, замятой на плече – там, где ее сбил ремень от кобуры. У глаз и уголков рта собрались трещинами на выжженном засухой поле морщинки.
– Привет, Гарри, – сказала она. Голос ее тоже звучал погасшим.
– Салют, Мёрф. Неважно выглядишь.
Она попыталась улыбнуться. Получилось так себе.
– Я… Я не знала, к кому мне еще обратиться.
Я встревоженно нахмурился. В любой другой день Мёрфи отозвалась бы на мое оскорбительное замечание с неподдельным энтузиазмом. Она отворила дверь пошире, пропуская меня в комнату.
Я знал Микки Малона как энергичного мужчину среднего роста, с намечавшейся лысиной, широкой улыбкой и носом, гордо торчавшим вверх, когда он по утрам выходил за газетой. Хромота и трость появились слишком недавно, чтобы врезаться в память неотъемлемо от его образа. Микки носил старые, но добротного покроя костюмы и всегда прилагал максимум усилий, чтобы не перепачкать пиджак во избежание конфликтов с женой.
Я не знал Микки таким: с застывшей на лице оскаленной ухмылкой; с выпученными, совершенно безумными глазами; с телом, сплошь покрытым царапинами от собственных ногтей, под которыми запеклась кровь. Запястья и лодыжки его были прикованы наручниками к железной раме кровати. В воздухе стоял густой запах пота и мочи. Лампа в комнате не горела, и свет, пробиваясь сквозь задернутые занавески, окрашивал комнату в бурые цвета.
Он повернул голову ко мне, и глаза его округлились еще сильнее. Он со свистом втянул в себя воздух, запрокинул голову и вдруг испустил протяжный, визгливый вой, похожий на койота. Потом он начал смеяться, мотая головой из стороны в сторону, туго натягивая наручники, сотрясая кровать с каждым качком.
– Соня позвонила мне сегодня утром, – пояснила Мёрфи лишенным выражения голосом. – Она заперлась в шкафу с мобильным телефоном. Мы успели вовремя: он как раз кончал ломать дверь шкафа.
– Она позвонила в полицию?
– Нет. Она позвонила мне. Она сказала, что не хочет, чтобы Микки видели в таком виде. Это бы его погубило.
Я покачал головой.
– Черт. Храбрая женщина. И что, с тех пор он в таком виде?
– Угу. Он… он совершенно рехнулся. Визжит, плюется и кусается.
– Он что-нибудь говорил?
– Ни слова, – ответила Мёрфи. – Только животные звуки, – она зябко охватила себя руками и на мгновение заглянула мне в глаза. – Что с ним случилось, Гарри?
Микки хихикнул и принялся колотить бедрами по кровати, заставляя пружины скрипеть так, словно на ней совокупляется пара подростков. У меня похолодело в желудке. Ничего удивительного, что миссис Малон не хотела возвращаться в эту комнату.
– Ты бы дала мне хоть минуту разобраться, что к чему, – сказал я.
– Он не… ну, ты понимаешь… одержимый? Как в кино?
– Я ничего еще не знаю, Мёрф.
– Это не может быть что-то вроде заклятья?
– Мёрфи, да не знаю я!
– Черт подрал, Гарри, – рявкнула она. – Так выясняй, и быстрее, черт возьми! – она стиснула кулаки. Ее всю трясло от сдерживаемой злости.