Герцог с татуировкой дракона

– Конечно, я ему расскажу, как только мы сумеем снова поменяться камерами.
Мальчик подошел к соломенному тюфяку Дугана у дальней стены и вынул из нее камень. Запустив внутрь руку, достал немного контрабанды, а потом вынул еще один, следующий камень. Там был тайник, который никто не стал бы искать, обнаружив первую нишу.
– Я оставлю карту и печать для него. И для тебя, и для Мердока, и для Таллоу. Но Дугану сидеть еще три года, а я, пока он в тюрьме, буду искать. Может, к тому времени, как вы все выйдете, я найду сокровище. Разумеется, я дам вам знать. Я за всеми вами вернусь.
– Разумеется, вернешься.
Мальчишка резко поднял голову, готовый высказать недовольство за промелькнувшее в голосе Уолтерза неуважение. Однако резкие печальные складки на грязном лице фальшивомонетчика лишили юнца дара речи.
Уолтерз не вчера родился, чтобы верить в чьи бы то ни было обещания. На мальчика он глядел с жалостью, но без презрения. Добродушно, но недоверчиво.
– Я вернусь.
Уолтерз отвернулся.
– Замотай, прежде чем мы приступим к утренней смене на укладке рельсов. Иначе загноится.
Мальчик решил, что докажет Уолтерзу. Он снесет эти стены, но свою семью не бросит.
Проглотив обиду, мальчик аккуратно вложил камень на карту, потом засунул контрабанду и вставил внешний камень.
Потом он скажет Дугану, где это найти.
Уолтерз задул свечу, при свете которой работал, и тоже убрал ее туда, где охранники и не подумали бы искать.
Вытянув длинное тело на соломенном тюфяке, мальчик положил ладони на пустой желудок и задумчиво уставился в темноту. Он сосредоточился на подсчете пульсаций боли на коже от своей новой татуировки. Резкий запах свечного дыма был милым сердцу бальзамом, ненадолго перебивавшим вездесущую промозглую сырость, въевшуюся в эти древние стены.
Когда он отсюда выйдет, решил мальчик, он найдет Резака. На это рискованное дело он возьмет с собой старшего друга. Потому что Дуган стал ему братом в Ньюгейте, а Резак всегда был его братом на улицах.
Мальчик отбывал наказание именно за преступление Резака и вину взял на себя с радостью. Он его должник после того, что случилось с сестрой-близнецом Резака.
Кэролайн… милая Кэролайн. Ушедшая навсегда.
Он не знал, почему стук сапог оборвал его полусонные размышления. Ночные стражи совершали обход каждый час. Может быть, он услышал шаги большего, чем обычно, числа людей. Или сквозь тихую влажную ночь зловещим призраком летело предчувствие насилия.
Чувство опасности здесь обострялось у всех. В особенности у таких молодых, как он. В отличие от дикой природы, хищников тут куда больше, чем добычи, и они рвут друг друга, чтобы отхватить себе лишний кусок мяса.
И каждый приходил за едой в свое время.
Зловещий скрип двери камеры подбросил мальчика на ноги, с зажатым в руке ножом, вырезанным из найденного в тоннеле обсидиана.
В лишенной окон камере фонари его ослепили. Он полосовал ворвавшихся в его камеру людей с силой и скоростью, приобретенной в дни ломовой работы по укладке рельсов пригородной железной дороги. Что-то он порезал. Кого-то. По руке потоком заструилась теплая кровь.
Черт. Теперь ножом орудовать будет трудно.
Глаза попривыкли, и он увидел, что затылок Уолтерза во время падения был размозжен о стену, на которой расплывалось кровавое пятно.
Пятеро охранников зажали мальчика в угол, где не уместилась бы и пара взрослых.
– Дуган Маккензи? – почти в упор спросил сержант – он был так близко, что мальчик мог сосчитать пятна от табака на его зубах.
– Нет! Я не Дуган Маккензи. Я Дор…
– Твой отец передает тебе привет.
Первый удар мальчик отразил рукой со свежей татуировкой, и обезумел от боли. Слишком поздно заметил он занесенную над виском дубинку. А также сломавший лодыжку и поваливший его на пол ботинок.
Время он теперь отсчитывал ударами. Треском костей и брызгами крови.
Напоследок мальчик успел подумать, что Уолтерз был прав, не веря в него.
Сокровищ ему не найти никогда. И за друзьями тоже никогда не вернуться.
Потому что из мертвых не возвращаются.
 
Глава первая
 
Не выгляни Лорелея Везерсток из окна кареты поглядеть на внезапно разразившийся ливень, она не заметила бы обнаженное тело под старым ясенем.
– Отец, присмотри! – Она стиснула худое запястье сэра Роберта, но открывшаяся ее взору картина настолько захватила Лорелею, что она не смогла больше выговорить ни слова.
В четырнадцать лет ей еще никогда не доводилось видеть обнаженного мужчину, да к тому же еще и мертвого.
Он лежал лицом вниз, сильные руки были неподвижно вытянуты над головой, словно он вознамерился плыть по скудной придорожной траве. Жуткие черные синяки покрывали окровавленную плоть. Длинный и состоявший из одних бугров и связок, он настолько не походил на нее, насколько люди вообще могут отличаться друг от друга.
У нее сжалось сердце, и пока карета медленно проезжала мимо, Лорелея изо всех сил пыталась вновь обрести дар речи. Ей стало не по себе от промелькнувшей в голове дурацкой мысли, что бедняга наверняка совсем замерз.
Мертвецы сами холодны как лед. Об этом она узнала, в последний раз поцеловав в лоб мать, прежде чем над той навсегда опустили крышку гроба.
– Что, Утка?
Хотя ее отец носил баронский титул, в Лондоне скромные землевладельцы Везерстоки бывали не настолько часто, чтобы избавиться от эссекского акцента.
Когда-то с акцентом говорила и Лорелея, но за время обучения в мейфэрской школе быстро от него избавилась, сменив на безупречный лондонский выговор. Тем не менее на этот раз вздрогнуть ее заставил не акцент сэра Роберта, а его слова.
Самые жестокие насмешки одноклассниц в школе-интернате Брейтуэйт не шли ни в какое сравнение с издевательствами, которые ей приходилось терпеть в семье.
Утка.
– Мужчина, – заикаясь, пробормотала она. – Тело.
О нет, он, кажется, пошевелился – или это обман зрения? Прищурившись, она прижалась лицом к стеклу, чтобы четче рассмотреть сквозь ливень сбитые костяшки пальцев, сжимавших траву, на руках, изо всех сил тянущих тяжелое тело вперед.
– Стойте, – прохрипела она, охваченная дрожью. – Остановите карету!
– Приспичило, что ли, подвязки трут? – с издевкой произнес Мортимер, ее старший брат, и резко отодвинул шторку окна. – Батюшки! На дороге окровавленное тело.
Три мощных удара по крыше кареты заставили кучера остановиться.
– Он живой, я уверена! – воскликнула Лорелея, нащупывая ручку двери. – Клянусь, он пошевелился. Мы должны ему помочь.
– Я напрасно думал, что дорогая школа избавит тебя хотя бы от малой доли идиотизма, Утка.
Мортимер и в более благоприятные дни редко не хмурил свои густые брови, выражающие едва разделимой линией надменное презрение, предназначенное исключительно ей.
– Ты что, совсем ополоумела, собралась копаться в этой грязи?
– Мы можем поехать через Брентвуд, – дипломатично предложил сэр Роберт. – И оттуда направить за ним карету скорой помощи.
– Тогда кроме гробовщика ему уже никто не понадобится, – умоляла Лорелея. – Мы ведь можем его спасти?
– Никогда в жизни не видел столько крови.
Глаза ее брата потемнели от нездорового любопытства, но никак не от жалости.
– Пойду посмотрю, что там.
– Я с тобой.
Безжалостной рукой он с силой оттолкнул Лорелею с прохода так, что она спиной отлетела на свое обтянутое уже выцветшим бархатом кресло.
– Ты останешься с отцом. Я возьму кучера.
Как обычно, сэр Роберт Везерсток ничего не сказал и не сделал против своего единственного сына, когда Мортимер выпрыгнул из кареты и со стуком захлопнул за собой дверь.
Лорелея нисколько не винила отца в пассивности. Мортимер уже превосходил его и по размеру, и по жестокости.
Ей пришлось прилечь на пульсирующую от боли ногу, чтобы видеть, как мужчины пробираются сквозь серые вечерние сумерки. Еще было достаточно светло, чтобы рассмотреть блеклые цвета уходящего дня.