Дневники

Браун был очень отзывчив и воспринял просьбу «показать мне Шеффилд» даже слишком серьезно, так что с утра до позднего вечера меня водили с места на место, в основном пешком, и показывали общественные здания, трущобы, жилые массивы и т. д. Но спутник он утомительный, на очень многое рассержен и слишком зашорен в своих коммунистических убеждениях. В Ротерхеме нам пришлось пообедать в немного более дорогом ресторане: других в окрестности не было, кроме пабов (Б. непьющий), и там он сразу стал ворчать, сетовать на «буржуазную атмосферу» и говорить, что еды этой не переносит. Он заявляет, что буржуазию надо буквально ненавидеть, и я спросил себя, кем я ему представляюсь, поскольку с самого начала он сказал мне, что я буржуазия, и отметил мой выговор «воспитанника закрытой школы». Но, думаю, он склонен был считать меня своего рода почетным пролетарием, раз я безропотно моюсь над раковиной и т. д., а главное, интересуюсь Шеффилдом. Он был очень щедр, и, хотя я сразу сказал ему, что буду платить за него, когда едим вместе, он всячески старался сократить мои расходы. Кажется, он живет на 10 ш. в неделю – это мне сказал Серл. Откуда берутся у Б. эти 10 ш., не знаю, а комната его обходится в 6 ш. Жить на разницу, учитывая топливо, конечно, невозможно. Жить на 4 ш. в неделю (см. Приложение {47}) можно едва-едва, если ничего не тратишь на топливо, на табак и на одежду. Как я понимаю, Б. иногда подкармливают Серлы и другие друзья, а также брат, у которого сравнительно хорошая служба. Комната у Б. приличная, обставлена культурно – «антикварной» мебелью собственного изготовления и неумелыми, но симпатичными картинами (по большей части с цирком), тоже им написанными. Озлобленность его во многом объясняется сексуальным голоданием. Врожденное уродство препятствует его отношениям с женщинами, он боится, что оно передастся потомству (говорит, что женится только на женщине недетородного возраста), а неспособность зарабатывать деньги только усугубляет проблему. Однако во время одной из летних школ «Адельфи» он познакомился с 43-летней наставницей, с которой, насколько я понимаю, близок (когда обстоятельства позволяют), и она согласна выйти за него, но возражают ее родители. Серлы говорят, что он стал гораздо лучше с тех пор, как сошелся с ней: прежде у него случались припадки.
Как-то вечером в доме у Серлов у нас случился спор из-за того, что я помогал миссис С. с мытьем посуды. Оба мужчины этого не одобряли. Миссис С. была в нерешительности. Она сказала, что на севере мужчины из рабочего класса подобных любезностей женщинам не оказывают (женщинам предоставляют делать всю работу по хозяйству самостоятельно, даже когда муж – безработный и сидит себе в удобном кресле); такое положение дел она принимает как данность, но не видит причин, почему бы ему не измениться. Она сказала, что нынче женщинам, особенно молодым, было бы приятно, если бы мужчина открывал для них дверь и т. п. Сегодняшняя ситуация аномальна. Мужчина практически всегда без работы, тогда как женщина иногда работает. При этом женщина делает всю работу по дому, а мужчина пальцем не шевельнет, разве что по столярной части или в садике. Но, думаю, и мужчинам, и женщинам представляется, что он потеряет мужское достоинство, даже если сидит без работы, станет «бабой».
Одна картина Шеффилда особенно запечатлелась в памяти. Страшный пустырь (почему-то здесь они выглядят более мерзко, чем даже в Лондоне), вытоптанный, без травы, замусоренный газетами, старыми кастрюлями и т. д. Справа – ряд узких четырехкомнатных домов, темно-красных, закопченных. Слева – бесконечная панорама фабричных труб, труба за трубой, теряющихся в тусклой черноватой дымке. Позади меня – шлаковая железнодорожная насыпь. Впереди, за пустырем, кубическое здание из потемневшего красного и желтого кирпича с вывеской: «Джон Кокрок, подряды на перевозку».
Другие воспоминания о Шеффилде: каменные стены, почернелые от дыма, мелкая река, желтая от химикатов, зубчатые, как циркулярная пила, шапки огня под колпаками над трубами литейных, скрежет и буханье паровых молотов (железо будто кричит от ударов), запах серы, желтая глина, виляющие зады женщин, с трудом толкающих детские коляски вверх по склону.
Рецепт миссис Серл для фруктового кекса (хорош с маслом) – записываю здесь, пока не потерял:
1 фунт муки, 1 яйцо, 4 унции патоки, 4 унции фруктов (или смородины), 8 унций сахара, 6 унций маргарина или лярда.
Смешать сахар с маргарином, добавить взбитое яйцо, добавить патоку, затем муку, поместить в смазанные формы и печь ½ или ¾ часа в умеренно нагретой духовке.
И ее рецепт бисквита «54321»: 5 унций муки, 4 унции сахара, 3 унции жира (лучше сливочного масла), 2 яйца, одна чайная ложка разрыхлителя. Смешать так же, как в первом рецепте, и запечь.
7.3.36
Остался до среды у М[арджори] и Х[амфри] на Эсткорт-авеню, Хедингли. Постоянно ощущается разница в атмосфере между домом людей среднего класса, даже такого, и домом рабочего. Главное – здесь есть простор, хотя живут здесь сейчас пятеро взрослых и трое детей, не считая животных. Особого покоя и тишины при детях нет, но если хочешь уединиться, то можешь; в доме рабочего это невозможно – ни днем, ни ночью.
Одно из неудобств, неизбежных в жизни рабочего, – необходимость ждать. Если вы на жалованье, его переводят вам в банк и вы забираете его, когда хотите. Если вы на повременной или сдельной зарплате, вы должны приходить за ней, когда это удобно кому-то, да еще, может быть, придется ждать, притом вести себя так, словно вам делают одолжение. Когда мистер Хорнби в Уигане ходил на шахту за компенсацией, по какой-то непонятной причине делать это надо было дважды в неделю и час ждать на холоде, чтобы дали деньги. Плюс две поездки на трамвае до шахты и обратно – они обходились ему в 1 шиллинг, так что недельная выплата в 29 ш. сокращалась до 28. Он, конечно, принимал это как данность. Людей к этому всему долго приучали, и если буржуа идет по жизни, полагая, что получит все что хочет – в определенных пределах, – то рабочий человек ощущает себя рабом более или менее таинственной власти. На меня произвел впечатление такой случай: когда я пошел в шеффилдский муниципалитет, чтобы получить некоторые статистические данные {48}, Браун и Серл, люди более твердые, чем я, заробели, не вошли со мной в кабинет, полагая, что секретарь городского совета откажет в информации. Они сказали: «Вам он, может быть, и даст ее, а нам – нет». Секретарь оказался чванливым, и я получил не всю информацию, какую просил. Но суть в том, что я рассчитывал получить ответ на мои вопросы, а они оба предполагали отказ.
Вот почему в странах, где существует классовая иерархия, в напряженные моменты на авансцену выходят представители высших классов, хотя они и не одареннее других. То, что это происходит именно так, считается само собой разумеющимся всегда и везде. NB. Заглянуть в то место «Истории Парижской коммуны» Лиссагарэ, где описываются расстрелы после подавления Коммуны. Расстреливали вожаков без суда, а кто вожаки, не знали, брали, исходя из того, что вожаками должны были быть люди более высоких сословий. Одного человека расстреляли потому, что у него были часы, другого – за «умное лицо». NB. Заглянуть в этот отрывок.
Вчера с Х. и М. в доме священника в Хоэрте, где жили сестры Бронте, ныне музей. Запомнились больше всего сапожки Шарлотты Бронте с полотняным верхом, очень маленькие, с квадратными носами и шнуровкой сбоку.
9.3.36
Вчера с Х. и М. в их коттедже в Миддлсмуре над краем вересковой пустоши. Может быть, это время года такое, но даже здесь, наверху, за много миль от индустриальных городов, местность выглядит задымленной, как и всё в этих краях. Трава тусклая, ручьи илистые, дома почернелые, словно от дыма. Везде лежал снег, но таял – слякоть. Овцы очень грязные, ягнят не видно. Верба, новые побеги первоцвета, никакого движения в окрестности.