Все, что мы хотели
– У нас с супругой, Ниной, есть сын по имени Финч, – сказал он. – Финч, как многие ваши дети, через пару месяцев оканчивает школу. Осенью он отправится в колледж.
Я смотрела на лица собравшихся, которые мерцали в свете огней, а Кирк продолжал:
– Последние восемнадцать лет вся наша жизнь вращалась вокруг него. Он – самое ценное, что у нас есть. – Он выдержал паузу, опустил взгляд и несколько секунд спустя закончил фразу: – И я не могу себе представить, каково было бы его потерять.
Я опустила глаза, кивнула в знак согласия, ощущая невыразимую боль и сочувствие к каждой семье, которой пришлось столкнуться с суицидом. Кирк уже говорил об организации, но мои мысли по-прежнему были о нашей жизни, нашем сыне. О возможностях, ожидавших его впереди.
Я пришла в себя, лишь когда мой муж сказал:
– В заключение хочу сказать, что для нас с Ниной большая честь участвовать в работе этого фонда. Мы ведём борьбу за всех наших детей. Спасибо вам. И хорошего вечера.
Толпа вновь взорвалась аплодисментами, кто-то из наших близких друзей даже поднялся в знак особого почтения. Кирк повернулся ко мне и подмигнул. Он знал, что справился великолепно.
– Идеально, – прошептала я.
Но всё было далеко не идеально.
Потому что в этот самый момент наш сын на другом конце города совершал худший в своей жизни поступок.
Глава вторая
Том
Считайте это отцовской интуицией, но я чувствовал, что с Лилой происходит нечто ужасное, ещё до того, как это узнал. Но опять же, может быть, моё чутьё не имело ничего общего с интуицией, с нашей тесной связью или с тем фактом, что я один воспитываю её, начиная с четырёх лет. Может быть, всему виной был непотребный наряд, в котором она несколько часов назад вознамерилась выйти из дома.
Я убирался в кухне, когда она проскользнула мимо меня в платье до того коротком, что всем желающим была видна её задница, уже и так знакомая во всех анатомических подробностях восьмистам подписчикам её Инстаграма благодаря бесчисленным и, по словам Лилы, стильным фото в бикини, которые она постила, пока я проводил чёткий инструктаж на тему недопустимости размещения пляжных фотографий в соцсетях.
– Пока, пап, – сказала она с натренированной беззаботностью.
– Эй, эй, – я перегородил ей путь к двери, – куда это ты собралась?
– К Грейс. Она за мной заехала, – Лила указала на окно, – видишь?
– Я вижу, – заметил я, глядя на белый джип Грейс возле нашего дома, – что твоему платью не хватает нижней половины.
Она закатила глаза и повесила на плечо огромную сумку. Я обратил внимание, что дочь не накрасилась. Пока. Я не азартный человек, но я готов был поставить сотню баксов, что к тому времени, как машина Грейс доберётся до Файв-Пойнтс, Лила намажет глаза своей любимой чёрной дрянью, а развязанные кроссовки сменит на туфли.
– Это называется мода, пап.
– Ты эту моду у Софи взяла поносить? – поинтересовался я, имея в виду малышку, с которой Лила иногда оставалась посидеть. – Хотя оно, пожалуй, и для неё коротковато.
– Смешной ты, – безо всякого выражения произнесла Лила, глядя на меня одним глазом. Другой скрывала грива вьющихся тёмных волос. – Может, тебе в стендаперы пойти?
– Ладно. Послушай, Лила. В этом ты никуда не пойдёшь. – Я старался говорить тихо и спокойно, как советовал психолог, с которым мы общались на недавней лекции в школе Лилы. Когда мы на них кричим, они доводят нас ещё больше, – сказала эта женщина монотонным голосом. Я обвёл глазами аудиторию и был поражён, увидев, сколько родителей записывают. Интересно, они впрямь станут в кризисный момент сверяться с тетрадкой?
– Па-ап, – заныла дочь. – Мы просто поделаем домашку с Грейс и ещё кое с кем…
– Домашку? В субботний вечер? За кого ты меня принимаешь, вот честно?
– Скоро экзамены… и ещё у нас большой групповой проект. – Лила расстегнула молнию на сумке, вытащила оттуда учебник по биологии и предъявила мне в качестве доказательства. – Вот, видишь?
– И сколько мальчиков в вашей исследовательской группе?
Она попыталась подавить ухмылку, но не смогла.
– Переодевайся. Сейчас же, – отрезал я, указывая на её спальню и стараясь не представлять, какой наглядный урок репродуктивной биологии преподнесут ей в таком платье.
– Хорошо, но учти: каждая минута, что мы с тобой препираемся, срезает мне балл.
– Я согласен на средний балл и нормальной длины платье, – ответил я и вновь занялся уборкой, давая понять, что разговор окончен, и чувствуя на себе её взгляд. Потом краем глаза увидел, как она повернулась и с топотом понеслась по коридору, чтобы несколько минут спустя вернуться в каком-то мешке из-под картошки. Я занервничал ещё больше: это означало, что она намерена переодеться на месте. Именно так она дурачила меня с макияжем.
– Не забудь, чтоб к одиннадцати была дома, – сказал я, хотя никак не мог проверить, сможет ли она соблюсти комендантский час, потому что сам намерен был вернуться гораздо позже. Вообще по профессии я плотник, но, чтобы подзаработать, несколько дней в неделю подрабатываю таксистом в «Убере» и «Лифте», а по субботам заказов больше всего.
– Я ночую у Грейс, помнишь?
Я вздохнул, потому что сам ей разрешил, но забыл созвониться с матерью Грейс и уточнить планы. Я сказал себе, что не должен думать о Лиле так плохо. Она, конечно, порой бунтовала и проверяла границы на прочность, как это свойственно всем подросткам. Но я знал, в целом она – хорошая девочка. Умненькая, старательно учится, поэтому и поступила в Виндзорскую академию, до восьмого класса проучившись в обычной школе. Перевод нам обоим дался тяжело. Для меня – из-за дороги (она уже не могла ездить в школу на автобусе) и денег (учёба стоила тридцать штук в год, хорошо хоть процентов восемьдесят этих расходов покрывала финансовая поддержка). А Лиле стало труднее учиться и ещё труднее – сохранять статус. Она никогда прежде не общалась с богатыми детишками, и теперь ей пришлось бороться, чтобы отстоять место в их холёном, отполированном мире. Но теперь, к концу учёбы, она обзавелась друзьями и была вполне счастлива. Её лучшей подругой стала Грейс, девчонка-зажигалка, отец которой работал в музыкальной индустрии.
– Её родители дома? – спросил я.
– Мама да. А папа, кажется, уехал.
– А у Грейс есть комендантский час? – спросил я, уверенный, что есть. Я всего несколько раз видел её мать, но у меня сложилось впечатление, что у этой женщины есть голова на плечах, хотя её решение подарить шестнадцатилетней девчонке новенький джип казалось мне странноватым.
– Есть. Одиннадцать тридцать, – сказала Лила чопорно.
– Одиннадцать тридцать? Она же ещё школьница.
– Ну да. Всем можно приходить домой в одиннадцать тридцать или позже. Кроме меня.
Я не особенно этому поверил, но, тяжело вздохнув, сдался, давно привыкнув проигрывать.
– Ладно. Но чтоб обе были у неё дома ровно в одиннадцать тридцать.
– Спасибо, пап, – сказала она и у самых дверей послала мне воздушный поцелуй, как в детстве. Я сделал вид, что поймал его, и прижал ладонь к щеке – в её детстве я тоже так делал. Но она уже не видела меня. Она смотрела в телефон.
Почему-то я вспоминал лишь этот воздушный поцелуй, когда вернулся домой в час тридцать, вынул из холодильника кружку, налил себе «Миллера» и подогрел позавчерашнего цыплёнка тетраццини [4]. Получив этот поцелуй, больше я за весь вечер не дождался от Лилы ничего – ни звонка, ни смс. Не то чтобы такое поведение было ей несвойственно, особенно когда я работал допоздна, но всё-таки я волновался. Хотя и не задумывался о чём-то трагичном, просто нервничал, что её кто-то совратил.
Несколько минут спустя мобильник зазвонил. Лила. Чувствуя облегчение и вместе с тем по-прежнему беспокоясь, я спросил:
– Всё хорошо?
Повисла тишина, а потом я услышал голос её подружки: