Пусть простить меня невозможно (Пусть меня осудят 3)
Уснули только под утро. Она на мне. Вот так правильно. Вот как и должно быть. Дышит все еще тяжело, волосы влажные, и я мокрый. Сил нет ни в душ, никуда.
Нас не трогали. Казалось, весь дом притих. Даже не знаю, когда детей развезли в школу и садик. Первым проснулся и теперь мог спокойно смотреть на нее. Именно спокойно. Не так, как вчера и ночью – словно чокнутый псих. Не изменилась совсем. Только похудела. Волосы ее все так же яблочным шампунем пахнут, и кожа на ощупь бархатная.
– Ксана моя…– тихо, беззвучно, а у нее в ответ ресницы дрогнули.
– Твоя, – так же тихо и сильнее прижалась щекой к груди.
С детьми все намного тяжелее оказалось. Руся за мать пряталась, а малыш заплакал у меня на руках. Оксана потом успокаивала, что им время надо. Я и сам понимал, что все не так просто дается. За самые, казалось бы, банальные вещи, всегда нужно бороться. И я боролся, как умел. За первую улыбку дочери, за ее доверие, за то, чтоб папой назвала и на руки пошла, за то чтоб не смотрела, как на чужого, а щеки гладила и говорила, какой я колючий. Как раньше. Никита привык намного быстрее. Уже улыбался мне беззубым ртом. Радовался, когда видел.
– Она меня боится?
После очередной истерики дочери и взгляда, как у загнанного зверька.
– Нет. Она просто еще не привыкла, Руслан. Не переживай. Может, по утрам будешь ее в садик возить? Пообщаетесь по дороге.
И каждое утро одно и тоже. Оксана, закусив губу, наблюдает за нами, а я улыбаюсь ей, пытаясь завязать Русе хвост. В очередной ****цатый раз. Она не вмешивается, не помогает, а я матерюсь про себя и пальцы в тонких волосиках путаются. Дочь вырывается и к матери бежит, а меня от отчаяния раздирает на части.
Потом перестал думать об этом. Пусть не папа, пусть Руслан. Лишь бы не пугалась и не жалась к матери, когда руки к ней протягиваю. У нас время есть. Много времени. Мы никуда не торопимся.
Все чего так сильно желаешь, случается неожиданно. И совсем не так, как ждешь или хочешь. Я с ней времени старался больше проводить. В парк возил, гулял. А она даже за руку не возьмет, демонстративно в карманы прячет.
– Она отвыкла немного, – успокаивала Оксана, пока я смотрел, как дочь на карусели катается и матери рукой машет. – дай ей время. Руся – не самый общительный ребенок. Сложная она.
Да, у нее после того случая часто приступы паники бывали и кошмары по ночам мучили. Она кричит там, а я уши руками зажимаю и ненавижу себя лютой ненавистью. Оксана успокаивает, убаюкивает. Я голоса их слышу, а сам курю в форточку и чувствую себя последним дерьмом.
– Я знаю. Она особенная у нас.
Оксана целует меня в висок. Тоже переживает и меня, видимо, жалеет.
– Вся в тебя. Ты мороженого купи нам, а я тут постою, Никиту покачаю, ему спать уже пора. Она любит пломбир в шоколаде с орехами.
Да, нужно время. Не все так легко. Правда, полгода прошло, как я вернулся и каждый день почти с ней, а ничего не меняется. Не подпускает к себе. И я уже не знаю, как и когда все изменится. По ночам у ее кровати стою. Вспоминаю. Как выносил со склада и понимаю, что сам виноват. Не заслужил я папой называться.
Обратно с мороженым иду и вдруг слышу, как плачет, навзрыд. Я мороженое уронил и к ним. Оксана ее по голове гладит, что-то говорит тихо, а она меня увидела, вырвалась и несется навстречу, рыдает и кричит:
– Папа!
На корточки присел, к себе рывком прижал. Глажу ее, и в горле дерет. А она повторяет и повторяет это слово, а меня трясет, как в лихорадке.
– Я думала, ты ушел. Я так испугалась.
Глажу ее по щекам, вытирая слезы, и все еще трясет. Хочется, чтоб повторила. Сказала еще раз. А она взгляд на мои руки опустила, а потом снова в глаза посмотрела.
– Я мороженное твое уронил.
– Ты не уйдешь больше? – и рывком за шею обняла.
– Не уйду.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда.
– Тогда пошли вместе мороженое покупать. Я не люблю пломбир в шоколаде. Я крем-брюле люблю.
***
И да, мы с Оксаной поженились. Тихо расписались. Без гостей и свидетелей. Она особо не хотела, а я решил, что не дело ей фамилию бывшего мужа носить и глаза мне ею мозолить. Царева она. Самая настоящая. Моя женщина. И пусть об этом стоит штамп в паспорте. Люблю метить, то, что принадлежит мне. Мог бы и ее б штампами пометил, а так метил поцелуями, укусами и синяками, чтоб каждое утро помнила, чья. Не заглядывая в паспорт.
Глава 1
Кто поверит, я и сам не верю –
Толь на счастье, то ли на беду,
У меня семь пятниц на неделе
И тринадцать месяцев в году.
Моё небо – синее, в алмазах.
Что-то мне по-жизни принесет.
Я крещен, а может быт помазан,
В общем, я – счастливый, вот и все!
Я – счастливый, как никто! Я счастливый лет уж 100.
Я – счастливый! Я – не вру! Так счастливым и уйду!
Я – счастливый, как никто! Я счастливый лет на 100.
Я – счастливый! Я – не лгу! Так счастливым и уйду!
Кто-то знает, я и сам не знаю,
Где финал тот, где та полоса.
За которой лишь ворота Рая,
А за ними просто Небеса.
А пока все небо только в звездах.
Не во сне причем, а на яву.
Что скажу за жизнь свою я просто –
Я счастливый тем, что я живу.
Я – счастливый, как никто! Я счастливый лет уж 100.
Я – счастливый! Я – не вру! Так счастливым и уйду!
Я – счастливый, как никто! Я счастливый лет на 100.
Я – счастливый! Я – не лгу! Так счастливым и уйду!
Григорий Лепс.
– Почему такая конспирация, Граф?
Остановился возле столика напротив Андрея Воронова. Я б его не узнал, если бы не назначенная через посредника встреча в дешевом кафе и произнесенный пароль, обговоренный в свое время еще с покойным Вороновым старшим. После нашей последней встречи прошло немало времени, и я думал, что этот пароль произнесен не будет никогда. Моя поездка в Болгарию подходила к концу, и я вот-вот должен был вернуться к Оксане. Предвкушал это возвращение и поглядывал на часы, пока мне не позвонили с закрытого номера на отечественную симку и не назвали три слова, которыми обменивались в свое время наши с Вороновым отцы. Адрес для встречи я получил в смс и понимал, что, если Граф прилетел ко мне в Болгарию, значит это что-то срочное и важное.
Без привычного элегантного костюма, в футболке, темных очках и бейсболке, Воронов, скорее, походил на обычного рабочего, если бы не часы «Ролекс», дорогие кожаные туфли и очки от известного бренда. Если учитывать, до каких высот он поднялся, то этой встречей можно было бы гордиться. Но для меня он был сыном друга моего отца и человеком, который в своё время помог спасти моих детей. Я был ему должен. Если бы не это обстоятельство, то предпочел бы не встречаться… Я обещал Оксане держаться от всего этого подальше. И держался.