Ракетчик звездной войны
– А что вы имеете против докладчика? – напыжился Арнаутов.
– Ничего, – хладнокровно сказал Кузьмичев. – Гнать его надо со всех постов. Вы что делать-то умеете, Луценко? У вас же ни ума, ни фантазии, и руки из жопы растут! Кому вы здесь нужны? И что тут, на вашей подтирке, написано? «План мероприятий»! Каких мероприятий? – возвысил он голос. – «Всемерно увеличить, повысить эффективность, обеспечить рост»? Нам дело нужно! Конкретное! Вам, руководство долбаное, не профсоюзные конференции разводить надо, а о зиме думать. Зима катит в глаза! Вот что важно! А вы базу к зиме подготовили? Утеплили стены балков? Заготовили дрова? А печки ставить вы когда думаете? А припасы на зиму копить? А шубы шить, унты, шапки, штаны меховые? Варежки вязать, свитера, шапочки, шарфики? Вы чем, вообще, думаете, «ум, честь и совесть нашей эпохи»? Почему я должен за вас все делать? Почему я должен людей кормить?
– А им зачем? – крикнул с места Переверзев. – Они же весь НЗ заграбастали и жрут тушенку втроем – комендант, помполит и комсорг!
– Клевета! – заревел Луценко.
– Ха! – Переверзев встал и громыхнул грязной авоськой с пустыми консервными банками. – А это что? Эй вы, «проклятые расхитители социалистической собственности»! Вот они – баночки! Их ваш холуй – извините, комсорг! – лично прикопал. Видать, в благодарность за то, что к кормушке допустили!
– Ах вы, сволочи! – закричала Алла. – Это же для больных!
Люди повскакали с мест, и уже не ропот – рев заметался под маскировочной сеткой. Слышались возгласы:
– Опять они жрать будут, а мы голодать!
– Я блокаду пережил, замерзал, хлеб с опилками ел! А эти, со Ждановым своим, икрой обжирались и у теплых печек грелись!
– Долой!
– Да сколько ж можно терпеть это издевательство?!
– Гнать их к чертовой матери!
– Раскулачить – и к стенке!
Кузьмичев спокойно вынул пистолет из кобуры и выстрелил вверх. Мгновенно упала тишина.
– Обойдемся без высшей меры, – спокойно сказал он. – Нас и так мало.
– Так эта ж свинья ничего не умеет! – раздался голос с места. – Верно вы сказали! Званий нахватал, а толку? Чего его зря кормить?
– Зря кормить мы никого не станем, – громко сказал полковник и спрятал пистолет в кобуру. – А насчет неумения… В армии бытует такая поговорка: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!»
Да даже и заставлять мы никого не станем. Пусть действует принцип социализма – «Неработающий – да не ест!» Вот поголодают денек – сами прибегут на работу проситься!
В толпе засмеялись – напряжение спадало.
– Запишите в протокол, – повернулся Кузьмичев к секретарю – бледной дамочке в возрасте. – Назначаются выборы коменданта базы.
– Себя, небось, прочите? – усмехнулся Лядов, дергая лицом.
Георгий глянул в злобные, ненавидящие глазки помполита и покачал головой.
– Я офицер, – сказал он, – и моя задача – оборонять базу от внешнего врага. А надо будет, – полковник усмехнулся, – и от внутреннего защитим. Я предлагаю избрать комендантом Воронина Трофима Ивановича. Кто «за», прошу поднять руки!
Собравшиеся дружно вскинули руки.
– Кто против? Воздержался?
– Против проголосовали семь человек, воздержались трое, – проблеяла секретарь. – Большинством голосов избран Воронин Трофим Иванович…
Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.
– Поздравляю, Трофим Иваныч, – улыбнулся Кузьмичев растерянному профессору. – Принимайте бразды правления!
– Да я… – слабо воспротивился Воронин. – Думаете, я сумею?
– Сумеете! – сказали в толпе. – Чего там!
– Ну… – профессор развел руками. – Спасибо, конечно, за доверие… Постараюсь оправдать…
Георгий обернулся к экс-коменданту, вцепившемуся в трибуну, и показал пальцами: мотай отсюда!
– Прошу, Трофим Иваныч. Скажите свое веское слово!
Воронин неуклюже занял место Луценко, прокашлялся и сказал:
– Я, вообще-то, не оратор, я только лекции читать могу. Но тут полковник все до меня сказал: пора, давно пора готовиться к зиме! Тут нам никто не поможет. Если сами не побеспокоимся, никто нас не прокормит и не обогреет до теплых дней. Вот и займемся этим прямо с утра! Тут за горой речка протекает, по ней деревья растут… ну, они не совсем деревья, и кора у них не совсем кора… Да ладно. Главное, что она уже не пульсирует, не накачивает воду – вся высохла и стала похожа на пенопласт. Или на пробку. Надо нам содрать ее пластинами и обложить балки…
– И колеса надо с балков поснимать, – предложил с места Раджабов. – Чтоб не потрескались на морозе!
– Правильно! – обрадовался Воронин. – Поснимаем и спрячем до весны. Печки выложим, а трубы выведем по месту прозрачных колпаков, что на крышах. А стволы деревьев, когда кору снимем, попилим и порубим. Ну а насчет шуб и прочего… Тут уж вы сами, товарищ полковник. Я уж и не знаю, с кого тут шкуры снимать!
В толпе засмеялись, а Наташа вскочила и закричала:
– В лесу зверь такой водится, мы его подобрахией назвали! У него шерсть густючая-густючая! Ее и настричь можно, ниток насучить и на спицах потом вязать. А можно и шубы шить или там унты. Только я не знаю как…
– Научимся, – сказал Кузьмичев. – Куда мы денемся…
Глава 8
Перелом
Прошла неделя. Пролетела другая. Пронзительное фиолетовое небо затянули серые, с сиреневым отливом тучи. Стали задувать колючие ветра. Листья-волосы секлись и обсыпались, ложась под деревья с нежным шелестом, а ветви скручивались в клубки и прижимались к стволам, словно прячась в их густой древошерсти.
Развесистые псевдобураки укорачивались и раздувались, походя на громадные крутобокие бочки – каждая на тыщи литров. Изо всех пор у них сочилась густая белая жидкость, на воздухе она пузырилась и застывала желтоватой пористой коркой. А заросли поличинара иначе готовились к холодам – обрастали жирком под кожистой корой, так что тоненькие колючие веточки стали походить на палки колбасы и гирлянды сарделек.
Многие животные покинули леса. Собирались в стада и мигрировали на юг гиппоцеты и трахеодонты. Однажды ночью выпал снежок, и с утра стали видны цепочки следов, оставленных псевдоцефалами – «дырявые» тоже отправились в теплые края.
Туда же, шумной, драчливой стаей, отлетели орнитозавры.
Только лохматые подобрахии бегали по лесу да угрюмые годзиллоиды по-прежнему ломились напрямик через чащу. Осатаневшие от голода мелкие арахнозавры сбивались в стаи и нападали на этих гигантов. Годзиллоиды слабо реагировали на атаки этих полуинсектов-полурептилий – гребли себе землю, аки экскаваторы, в поисках сочных клубней картоплянии, набивали ими великанскую пасть и только отряхивали со спины особо надоедливых. Но арахнозавры были упорны, они не снимали осаду, раз за разом штурмуя живую «крепость». И тогда годзиллоид приходил в ярость. Взревывая и харкая, колосс начинал бешено крутиться, давить мелкоту ножищами и сметать хвостищем-булавой. Деревья разлетались в щепу, почва разрывалась глубокими бороздами, а замешкавшегося хищника размазывало тонким слоем.
Но иногда «крепости» сдавались – за Серыми Болотами охотники наткнулись на исполинский костяк годзиллоида, выеденный до блеска. Никакая костяная броня не уберегла громадное травоядное – спаянный коллектив одолел кустаря-одиночку.
…Люди приспосабливались к новой жизни. Балки обкладывались пластами коры, каменные печи выглядывали корявыми трубами там, где раньше блестели плексигласовые колпаки.
Обкорнанные стволы пилили на чурки, кололи, рубили и складывали дрова в поленницы. Охотники с раннего утра до позднего вечера таскались по лесу, добывая подобрахий и снимая их роскошные шкуры. Арахнозавры уже на опушке встречали БМД – только что членистыми своими хвостами не виляли – и провожали, предвкушая поживу.
Освежеванные туши подобрахий, по полтонны каждая, люди не забирали с собой – мясо было жестким и вонючим. А визгунам и такое годилось.
В кругу балков сооружали баню – оставалось только щели законопатить здешним красным мхом. Из пустых бочек – горючее улетало ведрами! – смастерили коптильню, а мясо для нее добыли, завалив из пушки годзиллоида. Окорока выходили – объедение! Ломами и кирками долбили мерзлую землю, добывая мучнистые клубни картоплянии, каждый размером с волейбольный мяч. Выбирали сладкую середину наростов на стволах поднебесников. Шили шубы, вязали шапки. Жизнь налаживалась…