Народ Великого духа
Александр Михайловский, Юлия Маркова
Народ Великого духа
Часть 17. На далеком берегу
19 июня 2-го года Миссии. Утро. Вторник. «Отважный» на побережье Корнуолла.
Сергей Петрович проснулся ранним утром на узкой койке и первое, что он услышал, были слова супруги:
– Ты помнишь, какой сегодня день, милый? – спросила Ляля. Она сидела на противоположной койке и кормила грудью Петра Сергеевича, важного, как испанский гранд.
Минуту-другую в мозгах мужчины спросонья натужно скрипели шестеренки, задевая шариками за ролики, потом до него, наконец, дошло.
– Совсем я старый стал, Ляля, – извиняющимся тоном сказал он, – запамятовал про годовщину нашей свадьбы. И подарка тебе никакого не приготовил, хотя должен был…
– А, ерунда, – отмахнулась молодая жена, – что значат какие-то там подарки, когда ты подарил мне новую жизнь. Теперь я леди Ляля, на меня с уважением смотрит даже такая зазнайка, как эта госпожа Гвендаллион… А ты помнишь, кем я была год назад? Вечно голодной детдомовской девчонкой Лариской Мышкиной, которой наша директриса Горилла Горилловна, да будет ей земля стекловатой, желала благополучно сдохнуть на помойке. Спасибо тебе, что вытащил меня из того кошмара и привел туда, где я сама стала хозяйкой своей судьбы. Как говорил один известный персонаж – «лучший мой подарочек – это ты».
– Ляль, – неожиданно спросил Сергей Петрович, – скажи, а хотела бы ты когда-нибудь вернуться обратно – скажем, для того, чтобы что-то доказать или там отомстить?
– Э, нет, Петрович! – воскликнула Ляля. – Слова «доказать» или «отомстить» совсем не из этой сказки. Сама себе я уже все доказала, и на этом тема считается закрытой, а месть… это не мой метод. Я счастлива тем, что имею здесь и сейчас. Но… – она сделала паузу, – годовщина нашей свадьбы – это только наше с тобой личное дело. Помимо этого, сегодня ровно год с момента нашего общего благополучного прибытия на обетованные берега, а следовательно, годовщина начала того движения, что захватило Ланей, полуфриканок и еще превеликое множество народа, жизнь которого теперь тоже уже не будет прежней. Если бы не ты, Петрович, большинство людей, окружающих тебя, были бы сейчас давно и безнадежно мертвы, а остальные умерли бы в ближайшее время. Понимаешь?
– Понимаю, – с серьезным видом кивнул тот.
– Ничего ты не понимаешь, милый, – улыбнулась Ляля, – ты у нас получаешься самый настоящий Спаситель, спасающий людей самим фактом своего существования. Причем спасающий не только от самой смерти, но и от тьмы невежества. Но это опять же твое личное свойство, которое не подлежит обсуждению. Оно есть – и точка.
– Я не понимаю, Ляля, к чему ты клонишь? – Петрович сел на кровати и зевнул.
– Не понимает он… – вздохнула супруга оттого, что благоверный так недогадлив, – праздник сегодня у нас. Не какой-то там погодно-климатический: зима, весна, лето, осень, – а самый обыкновенный, памятная дата и годовщина великого свершения. Причем, в отличие от нашей свадьбы, это всеобщий праздник, он касается даже только что обращенных тобой кельтов. Ведь если бы не ты, они подергались бы еще немного на этом берегу и к зиме все как один неизбежно умерли бы от голода и холода. Бежать-то им отсюда было некуда… Так что вставай, милый, одевайся, пойдем найдем Виктора и отнесем народам благую весть о предстоящем сегодня сабантуе! А этот касситерит от нас не убежит: местные знаешь как его шустро собирают, только успевай корзины таскать. Но ведь и им нужен отдых…
Тот же день, час спустя, временное становище клана Рохан.
Гвендаллион, вдова Брендона ап Регана, временная глава клана Рохан.
Только что ко мне приходили Сергий ап Петр, леди Ляля и молодой воин Виктор. Они сообщили, что сегодня у их народа праздник, и поэтому в этот день следует не работать, а вкушать изысканные яства, петь и веселиться.
Тогда я с горечью ответила своему новому князю, что мы, конечно, были бы рады петь и веселиться, но изысканных яств у нас просто нет. запасы, взятые с собой из поместья, давно закончились, и теперь здесь, на этом бесплодном берегу, мы питаемся только морской рыбой, которую ловит Марвин-рыбак. И хоть эта рыба ужасно надоела нам, никакой другой еды у нас нет и не предвидится, поскольку единственный человек, который хоть что-то смыслит в охоте, Виллем-воин, стар хром и немощен, и пасущиеся на здешних пустошах [1] олени не подпускают его к себе на удар копья.
Выслушав перевод моих речей из уст отца Бонифация и молодого воина Виктора, Сергий ап Петр не раскричался, не затопал ногами, а лишь сухо кивнул и сказал что-то леди Ляле на своем языке. Явно это было какое-то поручение, потому что та вручила свое дитя одной из темнокожих служанок-наложниц, после чего широко, по-мужски, зашагала в сторону их корабля. Я не устаю удивляться этой молодой женщине. Иногда она предстает самим воплощением нежности, женственности и материнской любви, а лик ее, склонившейся над сыном, подобен лику Мадонны, светло улыбающейся младенцу-Христу. А порой, вот как сейчас, она является воплощением собранности и деловитости, и ее жесткости может позавидовать даже такая опытная хозяйка как я.
Некоторое время спустя леди Ляля вернулась вместе со вторым молодым воином по имени Гуг. Этот молодой мужчина (именно мужчина, а не юноша, потому что у него имелась жена леди Люсия), в одной руке легко, как прутик, нес свой рожон, а в другой у него имелось нечто вроде складной ручной баллисты. По крайней мере, на лук это изделие сумасшедшего ремесленника походило весьма отдаленно. Вторая такая штука была в руке у леди Ляли, а через плечо у нее висели тула [2] со стрелами и еще одна гром-палка – немного иного вида, чем та, которую носит Сергий ап Петр. Гуг отдал свой лук-баллисту своему товарищу Виктору и поудобнее перехватил свое великанское копье, и после этого Сергий ап Петр отвесил мне изысканный поклон, сказав, что просит прощения за ту недоработку, когда члены моей фамилии, уже став его людьми, были вынуждены питаться одной рыбой. И хоть с овощами в начале лета у них еще не особо хорошо, а крупы – это вообще задача нескольких последующих лет, но свежее оленье мясо на пропитание моим людям он гарантирует прямо сейчас. Для этого он просит послать с ними кого-нибудь из наших людей вместе с возом и упряжкой быков для перевозки добытого мяса.
Закончив переводить слова своего князя, молодой воин Виктор добавил от себя, что нам всем необычайно повезло, поскольку в мире нет лучшего сюзерена, чем Сергий ап Петр. И что нужно было сразу сказать ему, что у нашей фамилии проблема с едой – тогда мы уже два дня питались бы свежей жирной олениной. Этот человек настолько благороден, что сразу после окончания битвы начинает заботиться даже о семьях побежденных врагов – и потом, по прошествии недолгого времени, они непременно становятся его лучшими друзьями. Когда мы прибудем к их главному поселению, то сможем увидеть женщин из клана Волка, мужчины которого подверглись полному уничтожению за попытку нападения на людей народа Сергия ап Петра. Но когда закончилась битва, никто этих женщин не перебил, не подверг насилию и не обратил в рабство. Несмотря на то, что впереди была суровая местная зима, о них позаботились, выделили угол у огня и порцию хорошей еды – и теперь у князя Сергия ап Петра нет более преданных подданных, чем вчерашние Волчицы. А ведь у нас здесь даже не было битвы, и мы никогда не стояли в строю против строя его воинов – а потому его щедрое сердце будет делиться с нами не задумываясь. Ведь мы – все равно что сироты, которых следует подобрать, накормить и обогреть, а не подвергать насилию.
Закончив переводить речь Виктора, спевшего такой замечательный панегирик своему князю (значительно более многословный, чем его собственные слова), отец Бонифаций добавил, что будет счастлив бросать зерна истинной веры [3] в почву, так тщательно вспаханную и унавоженную князем Сергием ап Петром. Тут не то что какое-то одно зерно принесет плод сторичный – нет, все благие слова-зерна полыхнут невиданным урожаем людей, обращенных лицом к добру и свету.