Путь Лэйси

Последующие месяцы были заняты поездками в карете, танцами и пикниками. Он был счастлив и уверен в ее любви. Затем она передумала и сменила свою голубую мечту.
— Извини, Мэттью, — сказала Клэр с мягким южным акцентом, — я решила выйти замуж за Росса.
Кто мог ее винить? Росс Килкенни был богатым молодым человеком, манерным, хорошо воспитанным, красивым, как дьявол.
Мэтт не оспаривал решения Клэр. Он был не из тех, кто упрашивает и околачивается там, где он никому не нужен. У него никого не было в Техасе, и не было причины оставаться там. На следующий день он уволился с ранчо Досона, упаковал свои жалкие пожитки, надеясь на свою лошадь, и ускакал прочь не оглядываясь. У него была хорошая лошадь, деньги, и это было все, что ему было нужно, что ему вообще когда-либо было нужно. Он пропивал и проигрывал в азартные игры свои денежки, переезжая из одного коровьего города в другой, проклиная всех женщин вообще и одну черноволосую красавицу в особенности.
Он заливал свои страдания в Аризоне, которая была не больше почтовой марки, и однажды так напился, что потерял рассудок. Когда он очнулся, то оказался в суде, обвиненный в убийстве.
Мэтт Дрего печально покачал головой. Он всегда был очень вспыльчивым и хорошо держал в руке оружие, но никогда никого хладнокровно не убивал, даже во время войны.
Он поднял голову и посмотрел вдаль. Облако пыли все еще было там, и он увидел силуэт лошади.
Мэтт нахмурился, его мысли перенеслись в прошлое. Как назло, человек, в убийстве которого он был обвинен, был единственным сыном местного шерифа. На суде три человека заняли места свидетелей и клятвенно дали показания, что Мэтт Дрего напугал молодого Билли Хендерсона, оскорбляя его. И когда Билли не решился выстрелить, человек, известный как Дрего, хладнокровно в него выстрелил.
Мэтт думал, что его повесят, но шериф Хендерсон отстранил судью и потребовал, чтобы Дрего приговорили к пожизненному заключению. Виселица будет слишком легким наказанием, сказал шериф. Он хотел, чтобы человек, который убил его сына, страдал очень долго.
Мэтт сделал глубокий вздох. Как он мог убить человека, мальчика, и не помнил об этом? Как он мог так напиться? Проклятье!
Он посмотрел на четырех заключенных, которые были вместе с ним в вагоне. Заключенный слева был совсем ребенком, не более семнадцати или восемнадцати лет. Он был осужден за ограбление банка в Солт Крик. Двое напротив Мэтта — родные братья. Они были последними выживающими членами Бельмонтской группы вербовщиков. Сборище пользующихся дурной славой людей, которые терроризировали поезда и почтовые кареты по всему юго-западу. Последний поезд, который они ограбили, вез вооруженных полицейских, а не испуганных пассажиров.
Мэтт перевел взгляд на человека, сидящего справа. Он казался старым разбойником. Он никогда не разговаривал, просто сидел, схватившись за голову, с мрачным выражением на загорелом лице. Охранники называли его Грэмпсом и смеялись над ним за то, что он был самым старым жуликом, какого они вообще когда-либо встречали.
Мэтт устало покачал головой. Они уже шесть дней в пути, и каждый день кажется длиннее предыдущего. Телега подпрыгивала и тряслась по неровной поверхности, поднимая облака сухой желтой пыли, которая раздражала глаза и засоряла горло. Кандалы на его руках и ногах позвякивали, и этот звук показался ему зловещим смехом. Его терпение лопнуло. Когда один из Бельмонтских братьев случайно толкнул его, он набросился на него и ударил кулаком в лицо. Только вмешательство заключенного по кличке Грэмпс сдержало Мэтта, и он не избил Джорджа Бельмонта до полусмерти. После этого остальные заключенные держались как можно дальше от Мэтта.
Он чувствовал себя так, будто сходит с ума. Гордость его была уязвлена. Охранники относились к ним, как к дерьму. Становилось все хуже. Через четыре дня двери Юмской тюрьмы захлопнутся за ним. Ему никогда не нравилось небольшое пространство. Как он сможет провести остаток жизни в тюремной камере за железной решеткой? Проклятье! Он состарится и умрет здесь. Его единственной надеждой была возможность досрочного освобождения. В самом деле, это была слабая надежда.
Реабилитация не была целью Юмы. Главной заботой было предотвратить побег и нарушение порядка. Охранники были жестокими и извращенными. За последние несколько лет было много попыток побегов, поэтому использовалось оружие гатлингс, чтобы отбить всякую охоту у заключенных находиться за пределами тюрьмы. Юма была самым страшным и ненавистным местом. Много людей погибло за этими мрачными серыми стенами, не выжив в холодные зимы и изнемогая от зноя летом, не выдержав непосильной работы, побоев, ужасной пищи, грязной воды.
В сумерках телега остановилась около утеса. Мэтт мечтал выйти из повозки и размять мышцы, которые болели от долгого сидения на жесткой деревянной скамейке. Он выругался про себя, когда охранник отнимал у них сладостные минуты, медленно отпирая дверь. Выползая из телеги, Мэтт толкнул одного из охранников, который при этом пролил напиток.
— Ты, неуклюжий осел! — заорал охранник, ударив Мэтта кулаком в лицо. — Какого черта ты не смотришь перед собой?
Мэтт подавил ругательства, которые вертелись у него на языке, зная, что бы он ни сказал, это принесет ему только вред.
Через несколько минут один из заместителей шерифа позволил заключенным немного отдохнуть. Мэтт нахмурился, раздраженный тем, что полицейский постоянно держал оружие, направленное на него.
Через тридцать минут заключенные сели поесть. Пища состояла из красных бобов, жирного бекона и жесткого печенья. Когда ужин закончился, их привязали к телеге на ночь.
Мэтт лег на спину, положив голову на руки и глядя на звезды, которые сияли над головой, словно миллионы крохотных огоньков. В течение четырех последующих дней, пока они не достигли Юмы, он грустно размышлял обо всем и с ужасом содрогнулся, когда представил себя запертым за железной решеткой на всю оставшуюся жизнь. Неужели он никогда больше не прокатится по степи с ветерком, не насладится вкусом хорошего виски, не почувствует удовольствия с испорченной женщиной?
С трудом он прогнал мрачные мысли и стал пристально смотреть в темноту, размышляя о том, где остановился на ночь таинственный наездник.
На следующее утро Лэйси проснулась рано. Она спала ночью плохо, боясь, что снова проспит и телега уедет. Они сейчас ехали по глубоким ущельям, и она вынуждена была держаться ближе к телеге, чтобы не потерять ее из виду.
Поднявшись, она натянула ботинки и оседлала Синдер. «На лошади тоже начала сказываться долгая скачка», — подумала Лэйси, нежно поглаживая гладкую черную шею. Синдер привыкла к коротким, спокойным походам, а не к долгим, трудным переходам по дикой местности.
Только Лэйси хотела взобраться в седло, как в тихом утреннем воздухе раздался дикий крик. У нее кровь застыла в жилах, когда она увидела дюжину разрисованных индейцев, толпящихся вокруг тюремной повозки.
Заключенным позволили вытянуть ноги и отдохнуть. Сейчас они заползли под повозку, потому что охранники и заместители шерифа стреляли в визжащих индейцев. «Их крики похожи больше на крики животных», — подумала Лэйси. Она закрыла руками уши, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
Она затаила дыхание. Драка происходила всего в сорока ярдах от нее. Открыв рот от изумления, она увидела, как один из охранников упал на землю с торчащей в спине стрелой. Боясь пошевелиться, Лэйси съежилась за грудой валунов, которые укрыли ее от чужих глаз. Она закрывала рукой морду Синдер, чтобы та не заржала.
Казалось, время остановилось. Лэйси наблюдала ужасную картину жизни и смерти, происходившую перед ее глазами. Двое индейцев были ранены, а третий лежал неподвижно. Трое оставшихся охранников спланировали хорошую битву. Индейцы численно превосходили их. Один за другим охранники были сражены, и лишь заключенные остались живы, сжавшись под телегой.
Вдруг один из осужденных выкатился из-под повозки, схватил ружье, лежащее на земле, и начал стрелять в индейцев. Это был смелый, но глупый поступок. Двое воинов окружили его, и заключенный упал, сраженный пулей.