Здесь была Бритт-Мари
– Что? – воскликнула девушка, причем выражение ее лица было отнюдь не позитивным.
В офисе сидели незнакомые люди. С пластиковыми стаканчиками.
– Кто это? – пожелала узнать Бритт-Мари.
– У меня встреча, – ответила девушка.
– Ах-ха, это, безусловно, важно, – констатировала Бритт-Мари и расправила видную только ей складку на юбке.
– Да… ну… – замялась девушка.
Бритт-Мари кивнула и с пониманием, а никак не осуждая, констатировала:
– А я, разумеется, ничего не значу.
Девушка поежилась, словно одежда вдруг стала ей не по размеру.
– Ну я как бы говорила вчера, что дам знать, если что-нибудь появится, я не обещала, что это будет сего…
Вынув из сумочки записную книжку, Бритт-Мари наставительно заметила:
– Я внесла нашу встречу в список.
Девушка терла пальцами лоб, словно нащупывала там невидимые гвозди.
– Я сказала… может быть… сегодня.
Бритт-Мари улыбнулась исключительно благожелательной улыбкой.
– Понимаете, я бы не стала вносить нашу встречу в список, если бы вы о ней не сказали.
Девушка вздохнула:
– У меня встреча, я должна…
– Возможно, у вас было бы больше времени на поиски вакансий, если бы вы не сидели целыми днями на встречах? – В голосе Бритт-Мари звучало столько заботы!
– Мне очень жаль, но я действительно не могу вам помочь… – Девушка посмотрела на часы.
Бритт-Мари с поразительным терпением выдохнула через нос.
– Вы обязаны. Вот список. Понимаете, это ваше упущение.
– Что? – Глаза у девушки слегка округлились. Бритт-Мари выставила сумочку перед собой и вцепилась в нее обеими руками, словно в руль самоката.
– Вы вынудили меня писать ручкой. Поэтому написанного уже не сотрешь.
Девушка, кашлянув, вернула записную книжку Бритт-Мари.
– Мне очень жаль, что мы не поняли друг друга, но я должна вернуться на встречу.
Бритт-Мари крепче вцепилась в сумочку.
– Ах-ха. Значит, я должна сидеть здесь и ждать, словно мне больше нечем заняться. Наверняка вы именно так и думаете.
– Нет… я хотела сказать… – попыталась вывернуться девушка, но Бритт-Мари уже уселась на стул в коридоре.
Предварительно протерев его носовым платком, разумеется. Мы же люди.
Девушка закрыла дверь со вздохом и закрыв глаза – примерно так задувают свечи на торте, загадав желание. Бритт-Мари осталась в коридоре одна. На девушкиной двери, чуть ниже ручки, виднелись две наклейки. На такой высоте, словно наклеивали дети. На наклейках – футбольные мячи. Бритт-Мари они напомнили о Кенте, потому что Кент обожает футбол. Футбол он любит больше всего на свете. Даже больше, чем рассказывать, сколько стоят его вещи, а уж это, бог свидетель, Кент любит.
Во время важных футбольных матчей утренняя газета вместо приложения с кроссвордами выходит со специальным приложением о футболе, и в такие дни от Кента слова разумного не добьешься. Когда Бритт-Мари спрашивает, что он хочет на ужин, Кент бормочет, не отрывая взгляда от мяча: «Да какая разница…»
Бритт-Мари никогда этого футболу не простит. Футбол отнимает у нее и Кента, и приложение с кроссвордами.
Бритт-Мари потерла белое пятно на безымянном пальце. Вспомнила тот последний раз, когда приложение с кроссвордами заменили футбольным. Она тогда четыре раза прочитала всю остальную газету в надежде, что на какой-нибудь странице прячется кроссвордик, который она пропустила. Кроссворда не было, зато была заметка о смерти женщины – ровесницы Бритт-Мари. Этой заметки Бритт-Мари не забыть никогда. Там говорилось, что женщина, прежде чем ее нашли, пролежала мертвая несколько недель: соседи пожаловались на зловоние, исходящее из ее квартиры. Бритт-Мари все думала и думала, какой же это ужас – когда соседи жалуются на зловоние. В заметке говорилось: «Смерть наступила от естественных причин». По свидетельству соседа, «когда домовладелец вошел в квартиру, на столе все еще стояли тарелки». Бритт-Мари спросила Кента, что, по его мнению, ела та женщина – ужасно, должно быть, умереть прямо за ужином, словно ты съел что-то испорченное. Кент буркнул «Да какая разница» и прибавил громкость: футбол. Внутри у Бритт-Мари все закричало.
Разница огромная. Ужин имеет значение.
Медленно прошло полчаса. Дверь девушкиного кабинета наконец открылась, оттуда вышли люди. Девушка, воодушевленно улыбаясь, попрощалась со всеми; при виде Бритт-Мари энтузиазма в ее улыбке поубавилось.
– А, вы еще здесь. Ну как бы, Бритт-Мари, мне ужасно жаль, но у меня нет вре…
Бритт-Мари встала, стряхнула с юбки невидимые крошки.
– Это я понимаю. Вам надо делать карьеру, и у вас, естественно, нет времени на кого-нибудь вроде меня.
Слово «карьера» Бритт-Мари произнесла с заботой в голосе. Без малейшего осуждения. Однако девушка, кажется, все же услышала в этом осуждение, потому что лицо у нее сделалось как у одной соседки Бритт-Мари, которой Бритт-Мари попыталась выказать свою заботу. Соседка обозвала Бритт-Мари «старой перечницей», потому что Бритт-Мари позвонила ей в дверь и благожелательно уведомила о правилах пользования общедомовой прачечной. В четвертый раз. Бритт-Мари очень обиделась. Не на «старую», это она все же смогла вынести, но какая же Бритт-Мари «перечница»? Она заботливая, а это совсем другое. Она объясняла это соседке каждый раз, как они встречались, пока через несколько месяцев та не заорала: «Да сколько можно талдычить одно и то же, черт побери!» Бритт-Мари эти слова глубоко ранили, потому что она не из тех, кто талдычит. «Разве я такая? Как по-твоему, я талдычу, Кент? Как ты думаешь? Я талдычу?» – спросила она Кента тем вечером. «Ненене, ё-моё», – пробормотал Кент. «Вот и я, именно это я и говорю! Ничего я не талдычу!» – кивнула Бритт-Мари. После этого она всю ночь пролежала без сна. Она разволновалась из-за того, что в доме есть люди, которые совершенно несправедливо полагают, будто Бритт-Мари способна талдычить.
– Мне очень жаль, но… – нетерпеливо начала девушка, явно намереваясь выпроводить Бритт-Мари. Поэтому Бритт-Мари перебила, кивнув на наклейки:
– Если вы любите футбол, вам, наверное, это нравится.
– Да! Вам тоже? – просияла девушка.
– Разумеется, нет, – прояснила ситуацию Бритт-Мари.
– Ага…
– Ах-ха.
Девушка покосилась на свои наручные часы, потом на еще одни, настенные. Она явно вознамерилась выдворить Бритт-Мари, так что Бритт-Мари решила выказать некоторую социализированность.
– У вас сегодня волосы лежат по-другому, – заметила она.
– Что?
Бритт-Мари доброжелательно улыбнулась:
– Стрижка выглядит не как вчера. Разумеется, это современно. Когда не надо ничего решать.
И тут же добавила:
– Разумеется, ничего страшного.
Ведь Бритт-Мари никого не осуждает. Девушка откашлялась.
– О’кей. Спасибо, но теперь я…
– Похоже, это очень практично. Стрижка, – одобрительно кивнула Бритт-Мари.
На самом деле короткие волосы торчали во все стороны, как если бы кто-то пролил апельсиновый сок на ковер с ворсом. Кент постоянно это делал, когда пил водку с апельсиновым соком во время этих футбольных матчей, пока Бритт-Мари не решила, что с нее достаточно, и не перетащила ковер в гостевую комнату. Это было тринадцать лет назад, но она до сих пор думает об этом. Ковры Бритт-Мари и ее воспоминания в этом смысле похожи: с них трудно свести пятна.
Но стрижка, конечно, может быть какой угодно. Сегодня она напоминает укроп, который вырастили в горшке на балконе. Ничего страшного, разумеется. Против укропа у Бритт-Мари нет ни малейших предубеждений.
Девушка кашлянула. Стрижка никак себя не проявила.
– К сожалению, у меня нет времени.
– А когда будет? – уточнила Бритт-Мари.
Девушка задышала, словно очень полный мужчина, а не очень худенькая девушка.
– В каком смысле?
Бритт-Мари достала записную книжку и методично прошлась по списку дел.
– У меня есть время в три часа.
– У меня сегодня все расписано, не полу… – сделала попытку девушка.