Ревизор 2.0
Однако нападать на него никто не спешил, и Пётр Иванович уже на подходе к постоялому двору даже осмелился оглянуться. Нет, никого не видно, ну и слава богу. Может, и показалось, у страха, как говорится, глаза велики.
В хозяйстве Гусака ещё кипела жизнь. В трактире сидели люди, по большей части путешественники, но были и местные завсегдатаи: раскидывали картишки, выпивали, закусывали. Одним словом, обычная кабацкая жизнь.
Копытман хотел побыстрее подняться к себе в нумер, но вдруг его кто-то легко тронул за локоть. Обернувшись, Пётр Иванович увидел рядом с собой невысокого, согбенного человека в сильно потёртом сюртуке, относившем его обладателя к чиновникам низшего пошиба. Картину дополняли редкие мелкие зубы, изо рта исходил неприятный запах, а глаза смотрели куда угодно, но только не на собеседника.
– Ваше сиятельство, позвольте обратиться, – громким шёпотом произнёс он, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Ну, прежде всего, не ваше сиятельство, а ваше высокоблагородие.
Надо сказать, Копытман уже порядком вжился в свой новый образ. Современность проникла в глубины его естества, подчиняя и растворяя его в себе, как серная кислота растворяет в своём текучем пламени любую органику. Но растворение это происходило без боли, напротив, даже доставляло Петру Ивановичу какое-то подспудное удовольствие. И он уже был не против, когда его величали «ваше высокоблагородие», чувствуя себя при этом выше ростом и шире в плечах.
– Христа ради простите, ваше высокоблагородие, это я от волнения-с.
– А вас-то как звать, представьтесь, не сочтите за труд.
– Огоньков Влас Мефодьевич, коллежский регистратор.
– Так чем обязан, Влас Мефодьевич? – поинтересовался инспектор.
– Дело государственной важности, не для чужих ушей, – негромко ответил незнакомец, по-прежнему озираясь.
– Раз уж так, поднимемся наверх, в нумер. Только времени у меня не так много, лучше бы вы с утра подошли.
– Дело не терпит отлагательства, ваше высокоблагородие, промедление смерти подобно.
– Ох, заинтриговали вы меня… Ладно, идёмте.
В номере Копытман уже по привычке предложил посетителю стул, а сам уселся на кровать, размышляя, что не мешало бы попросить у Гусака ещё один стул, раз уж просители зачастили.
– Итак, извольте объяснить, что за дело такой срочности.
– Ваше высокоблагородие, в городе зреет заговор.
– Так-так, интересно, продолжайте…
Выяснилось, что некий студент Нехлюдов, изучающий в Петербургском университете юриспруденцию, прибыл в родной N-ск на летнюю побывку. А между делом проповедует революционные идеи. Как то: призывает к отмене крепостного права, как изжившего себя дикарского обычая, говорит, что Бога нет, а попы – паразиты на теле общества и, наконец, выступает за полное и безвозвратное уничтожение самодержавия.
Огоньков поискал глазами образ, не нашёл и просто перекрестился на угол.
– Действительно, обвинения серьёзные, – откинулся спиной на стенку Пётр Иванович, переплетя пальцы на начавшем обрисовываться после обильного ужина у градоначальника животике. – За такие речи можно и на каторгу угодить. А что же вы не пошли к местному исправнику или чиновнику тайной канцелярии?
– Думал, ваше высокоблагородие, да всё не решался, студент тот мне как-никак племянником приходится. А тут вы вот приехали, ну я и набрался смелости.
– Племянником? Однако… – поразился больше про себя, чем показал, инспектор. – Ладно, берите перо, бумагу и пишите всё, что только что мне рассказали. А я уж подумаю, каким образом дать делу ход.
Спровадив неприятного во всех отношениях посетителя, Пётр Иванович занялся небольшой постирушкой. Попросил принести два тазика: один с мыльной водой, другой – с водой обычной для ополаскивания, после чего приступил к стирке, пардон, носков и трусов.
Как следует отжав, повесил интимные принадлежности своего туалета на спинку стула, затушил свечу и лёг в постель. Однако сон долго не шел, виной тому была обильная трапеза у градоначальника или недавний визит коллежского регистратора… Да клопы ещё принялись покусывать. Но спустя какое-то время он всё же забылся тревожным, беспокойным сном.
Глава 4
У тро началось с очередного просителя. Вернее, жалобщика, представившегося владельцем скобяной лавки Семёном Полищуком. Это был тощий косоглазый мужичонка лет пятидесяти, с жидкой бородёнкой на вытянутом лице, одетый в сапоги с заправленными в них штанами, косоворотку в синий горошек и жилетку. Он нервно мял в руках картуз с кожаным козырьком.
– Так что у вас? – спросил Копытман, пребывавший в относительно неплохом настроении и надеявшийся, что его не испортит появление утреннего гостя.
– Ваше сиятельство…
– Высокоблагородие.
– Ваше высокоблагородие, – хитро косясь на инспектора, поправился лавочник, – только на вас уповаю. Ежели вы не защитите, то уж никто не заступится.
– Ближе к делу.
– У нас на рынке две лавки скобяных изделий – моя и Бурцева. Столько лет вели коммерцию, не мешая друг другу, а тут недавно-с он нанял мальцов, сунул каждому по полушке, они и принялись бегать по рынку, народ в его лавку завлекать.
– А вам-то что мешает поступить так же? – начиная хмуриться, поинтересовался Копытман.
– Так ведь я и сделал так, перебил его предложение, заплатил им по копейке, а на следующий день смотрю – они опять в его лавку зазывают-с. Этот щучий хвост им уже по грошику заплатил.
– А вы мальцам по алтыну положите.
– Дык ведь таким макаром они скоро богаче меня станут, – дёрнул бородёнкой Полищук. – Может, вы ревизию проведёте в его лавке? При желании-то завсегда можно найти, к чему придраться. Закрыли бы Бурцева, у меня конкурентов и не осталось бы. А я уж век вашей доброты не забуду.
На стол легла двадцатипятирублёвая ассигнация, вид которой вызвал у Петра Ивановича неоднозначные чувства.
– Сударь, как вам не стыдно отвлекать от дел государственного человека сущей ерундой? Для решения такого рода вопросов существует коммерческий суд, да и то не всякий возьмётся, учитывая, что закон в вашей ситуации никем не нарушается, это всего лишь обычная конкуренция.
– Не возьмётся, ваше превосходительство, как есть не возьмётся!
С этими словами к прежней купюре добавилась ещё одна такого же номинала.
– Ладно, подумаем, чем вам можно помочь, – вздохнул Копытман. – А теперь ступайте, у меня на утро запланированы важные дела.
– Премного благодарны, ваше превосходительство, премного вам благодарны-с!
Не переставая кланяться, лавочник задом толкнул дверь и покинул нумер, а Пётр Иванович сгрёб ассигнации и убрал их в ящик комода. Что ж, курочка, как говорится, по зёрнышку клюёт, на ловца и зверь бежит и так далее и тому подобное. Одним словом, утро началось относительно неплохо.
К десяти часам заявился шляпник. Шмулевич держал в руках круглую коробку, словно собирался представить заказчику дамский чепец, и с видом фокусника извлёк из неё фуражку налогового инспектора.
– Недурно, – констатировал Копытман, водружая убор на голову и смотрясь в зеркало. – Вот вам ваш шапокляк и пятирублёвая ассигнация.
И заметив, что шляпных дел мастер достал из кошелька два целковых с намерением вернуть сдачу, добавил:
– Сдачу оставьте на чай. Не отказывайте, иначе обижусь, ваша работа достойна похвалы, и вы вполне могли за неё и пять рублей попросить.
– Премного благодарны-с, ваше высокоблагородие, – согнулся пополам шляпник, сжимая в пятерне ассигнацию, а когда разогнулся – купюра чудесным образом из его ловких пальцев куда-то исчезла.
Спровадив гостя, Пётр Иванович почувствовал лёгкое удовлетворение. Теперь он был одет по форме. Единственное, что его смущало, – наличие всего одного комплекта одежды. А он уже после вчерашнего дня порядком вспотел, вон, у рубашки и воротник затемнился. Надо было вечером отдавать в стирку, а сейчас уже, пожалуй, поздно, раз днём городничий обещал заехать с намерением прихватить его в местную богадельню. Инспектор решил, что надо бы пошить гражданское платье, попросить того же Гусака свести его с приличным портным.