Семьдесят пять шагов к смерти

– Вы можете пересесть ко мне. У меня в машине тепло.
– Спасибо, нет. У меня муж ревнивый. И если приедет… А он приедет… Мне еще вас только не хватало. Мне одной машины довольно будет! – Оглянулась вокруг. – Мне в порядок себя привести надо. Не могу же я в крови. Там, кажется, ресторан?
Чуть в стороне, за перекрестком, действительно был ресторан, который весело отблескивал разноцветными огнями.
– Я туда.
Сделала шаг, споткнулась. Скинула сломанную туфельку. И другую. Отшвырнула далеко. Пошла босиком. Сказала зло, сверкнув глазами:
– За туфли и колготки вы мне отдельно ответите!
Пошла прямо по лужам, разбрызгивая воду.
Надо догнать ее, хоть как-то успокоить. Побежал, взял под руку.
– Давайте я помогу вам.
– Чем? Ботинки свои дадите, сорок пятого размера? Или штаны? Спасибо, как-нибудь сама доковыляю. Вы уже все, что возможно, – сделали!
Но руку не выдернула, оперлась. Хромает. Значит, дело не только в сломанной туфле. Что плохо. Не дай бог, что-нибудь повредила…
Зашли в ресторан. Бармен вскинул глаза. Женщина босиком! При вполне себе импозантном мужчине. Но босиком. И лицо в крови. Что у них произошло?
– Где у вас здесь туалет? – резко спросила дама.
– Какой? – растерялся бармен.
– Женский! Ну не мужской же. Мужской вон ему… понадобится, когда он с мужем моим познакомится… Когда я ему про машину скажу, которую три месяца назад… – Оттолкнув «кавалера», зашагала в сторону туалета. В одних колготках.
А все равно – легче…
Даже если муж приедет разборки чинить. Даже если он с претензиями за машину, туфли, колготки и разбитое лицо жены. Это всего лишь деньги, причем не самые большие! Лучше так, чем бесконечно думать, почему не других, почему именно тебя, за какие такие грехи. Лучше от мелких внешних проблем отбиваться, чем самого себя поедом жрать.
Лучше так! Это все-таки передышка…
Мужчина улыбнулся чему-то, сел.
– Можно мне кофе? Есть у вас кофе? – Посмотрел в сторону туалетов, в сторону ушедшей дамы. – Дайте два…
Кабинет следователя. Восемь суток спустя после происшествия. Допрос Александра Андреевича Грушина
– Здравствуйте, Александр Андреевич.
– Добрый день.
– Присаживайтесь… Насколько я знаю, вы были самым близким другом покойного Игоря Олеговича?
– Не уверен, что самым… Но мы действительно дружили. Хотя Игорь со многими дружил, он был очень открытым и компанейским человеком.
– Когда вы с ним познакомились?
– Без малого год. Но сошлись сразу. Я же говорю, он был очень легким в общении человеком. Сразу находил со всеми контакт. Ну и я тоже не бука.
– Вы с ним часто встречались?
– Нет, не очень. Современная жизнь не располагает – дела, заботы, проблемы. Ни на что времени не остается. Но созванивались довольно регулярно.
– В последнее время вы не замечали в его поведении каких-либо странностей? Может, он был чем-то обеспокоен, озабочен? Какие-нибудь проблемы?
– У нас у всех какие-нибудь проблемы. Думаю, даже у вас. Людей без проблем не бывает.
– То есть что-то его тревожило?
– Наверное. Но я об этом ничего не знаю. Он вообще своими проблемами никого не озадачивал. Иначе перестал бы быть «легким» человеком. Знаете, есть такие типы, которые истолковывают дружбу как повод поплакаться в жилетку. Придут и начинают вываливать свои горести: и то у них не то, и это не так, и на службе, и дома, и теща, и кошка, и дождь на улице. Нагоняют тоску. Главное, помочь им все равно ничем невозможно, а выслушивать приходится. Игорь был не такой – ни о чем таком не рассказывал.
– А почему они расстались с женой?
– Не знаю. Вроде хорошо жили – душа в душу. А потом – развод.
– То есть вы ничего не знали, не видели, не слышали, не догадывались?
– Не хотел бы вас разочаровывать, но это так. Не слышал, не видел, а догадки строить – это вообще не ко мне.
Следователь внимательно посмотрел на Александра.
– Интересная у вас дружба – очень. Когда вы ничего о своем приятеле не знаете. Как будто он чистый лист бумаги.
– Ну, так уж получается, – развел руками Александр. – Я ведь понимаю, вам что-нибудь такое, из корзинки с грязным бельем хочется вытащить, чтобы здесь на столе разложить, перетряхнуть и в протокол вписать. Только нет у меня для вас ничего такого. Сожалею. Я грязное белье не люблю, я чистое предпочитаю.
И широко и обаятельно улыбнулся.
– Хочу вам сказать, что я не ради своего удовольствия в чужих корзинках копаюсь. Ваш друг погиб. Застрелился. И это при всем при том, что, по вашему мнению, у него не было никаких проблем, что он был жизнерадостен и позитивен. Только не понятно, зачем он тогда себе полголовы из ружья снес? От избытка счастья?
– Не знаю, – пожал плечами Александр. – Для всех нас его смерть была настоящим шоком. Никто не ожидал.
– А коли так, коли вы ничего не знаете, позвольте мне в грязное бельишко по локоть, чтобы в той корзинке истину сыскать. Потому что не все здесь просто… Точнее, все очень не просто!
Эпизод девятый. Восемь месяцев и пять дней до происшествия
Двор, машины, люди, дети… И собаки. Породистые. Чем породистей собачка, тем круче ее хозяин. И никакие это не Шарики с Бобиками – все больше Джерри да Робби. Некоторые в сшитых под них костюмчиках, бахильчиках, намордниках от их собачьих Версаче… Ей-богу, дешевле детей завести и на ноги поставить…
Вот две собачки рванулись друг к другу, натягивая поводки, потащили за собой хозяев.
– Фу!.. Стой!..
– Фу!..
Да куда там…
Два собачника чуть лбами не столкнулись. Два песика на поводках – обнюхиваются, виляют хвостиками, резвятся, наскакивая друг на дружку.
Собачки принюхиваются. Хозяева присматриваются. Оценивают. Прикидывают. У одного девочка. У другого мальчик. И порода одна, и возраст плюс-минус. Вот как совпало. Бывает, полстраны надо прошерстить, чтобы кобельку своему подругу сыскать, а тут они сами встретились.
– Добрый день.
– Добрый…
– И как нас зовут?
– Нас – Шульц.
– А хозяина, простите? Как к вам обращаться?
– Можете величать Александром Петровичем. Или просто Александром.
– Очень приятно. Игорь Олегович. И, соответственно, Лиза.
– Шульц, поздоровайся с Лизонькой… Да тише ты, тише! Лизонька у вас хороша. Просто по всем статьям! Такой экстерьер!
– Так у нее родословная, как у английской королевы. Папа с мамой чемпионы, все в медалях.
– Очень она Шульцу понравилась. Видите?
Прыгает Шульц, резвится, на что-то, видно, надеется.
– Вязать ее не думали?
– Нет пока… Рановато ей.
Вот и все – облом Шульцу. По всем статьям. Иди грусти мордой в подстилку.
– Фу, Шульц! Фу! Нельзя! Сидеть!
Трудна жизнь у породистых собак – ничего им нельзя, а если можно, то не с теми, с кем хочется. А с теми, с другими – даже если не хочется, все равно придется, про симпатию не спросят! И за каким тогда родословная и медали, если никакой личной свободы? Когда нельзя замутить с симпатичной во всех отношениях, живенькой дворнягой, а надо ждать, когда к тебе приведут «принца» голубых кровей. Который на тебя не взглянет и не влезет и придется его всемером втаскивать.
Эх… жизнь собачья.
– Куда ты, Шульц! А ну отойди! Сидеть! Сидеть, я сказал!
Дернули за поводки. Потянули. Растащили.
– А вот я сейчас тебя за эти безобразия гулять не поведу и… как хочешь… – пригрозил Александр Петрович. – Терпи – хоть лопни.
Шульц повинно склонил голову, косясь исподволь на Лизу.
И здесь никакой свободы нет! Беспородные хоть пять раз на дню – «гуляют». Когда приспичит – тогда и «гуляют». А здесь – терпи.
Нагадить бы хозяину в тапочки, чтобы знал, каково это… Но нельзя. Он потом той тапочкой…
– Вы часто здесь бываете?
– Каждый день.
– Живете близко?
– Да, вон в том доме.
– А я чуть дальше. Почти соседи. Надеюсь, будем встречаться. Шульц по Лизе будет скучать. Да, Шульц?