Мельничная дорога
Помню, там все казалось обесцвеченным, как на старых фотографиях, небо скорее прозрачное, чем голубое, камни в туманном блеске, а наши велосипеды – двух оттенков тускло-оранжевого. В прошлом году мы целое лето, запыхавшись, преодолевали на них эти три мили подъема.
Под широко раскинувшимся горным небом мы могли воображать себя кем угодно: Люком и Бо Дюком [1], Старбаком или Аполло, одиноким ковбоем или индейцем Тонто, играть без тормозов и вдали от скептических взглядов взрослых изобретать новые мальчишеские забавы. Стрельба в цель, олений дозор, Гудини. Мы бродили повсюду – надо было только вовремя успеть домой, чтобы отмыться перед обедом. Но также имели собственную базу – тайное место, куда попадали, продираясь сквозь заросли горного лавра. Там, разбирая брошенные хижины сборщиков голубики, соорудили свой тайный форт. Хранили в нем припасы и жестянки для стрельбы из воздушки, которая видом напоминала винчестер и называлась «Ред райдер» в честь космического ковбоя из комиксов. Такую винтовку показали в кино «Рождественская история». О ней мечтал Ральфи – Малыш, ты выбьешь себе глаз, – только у моей нет компаса в прикладе, и по ней нельзя узнать, сколько времени.
«Ред райдер» был нашим оружием в оленьих дозорах, а кроме воздушки, мы брали охотничий нож с резной рукоятью и карманный раскладной. Однажды сделали копье из бамбука, который срезали во дворе Эффи Скотта, – красное растение клонилось под весом зеленых плодов. Нашли на старом цементном заводе резиновый жгут и большой гвоздь, притащили в горы и принялись соединять. Долго усовершенствовали, добиваясь равновесия, наполняли бамбук изнутри маленькими камешками и крепили к древку гвоздь так, чтобы он не оторвался при ударе о цель. Чтобы не сомневаться, что острие войдет внутрь. Потратили более часа, а закончилось все за секунды.
Когда мы решили, что копье готово, Мэтью взял его и велел мне бежать – пролаял единственное слово, будто я неизвестно чем разозлил его.
– Что?
– Беги! – повторил он, повысив голос.
При этом прикидывал вес копья, легко держа его на плече, и пробовал правильный жим, перебирая пальцами по древку, будто играл на флейте. Я не понимал, каковы намерения Мэтью, и стоял, не зная, как поступить. А он прищурился и выцеливал меня по древку – того самого копья, которое мы вместе с ним делали. Потребовалось две-три секунды, прежде чем все стало ясно.
И я побежал, не оглядываясь, пока не услышал пульсирующий звук, с которым суставчатое древко разрывало воздух, и оглянулся за мгновение до того, как острие вонзилось мне в икру. Оно вошло достаточно глубоко и, пока я замедлял бег, шагов семь-восемь, гремя, волочилось по каменистой почве.
А сейчас наступает самая трудная часть повествования: во взрослом возрасте в это сложно поверить, но я не сомневаюсь, что так оно и было. Я обернулся и, подобрав освободившееся из ноги копье, вернул обратно Мэтью. Словно поноску охотничий пес.
Приняв горделивый вид, приятель протянул мне руки ладонями вверх. Сомкнул кулаки на древке, согнул и раз встряхнул. Хорошее было копье. Летало, как нужно. Двадцать, тридцать ярдов.
Мэтью прислонил оружие к дереву, взял меня за плечи и длинно присвистнул, как это делают, прочитав, что некий мальчишка выиграл в лотерею целую кучу денег.
Оглянувшись, я увидел дырку в икре и кровь. Крови не так много, но достаточно, чтобы струйка стекла за задник кроссовки.
– Ерундовая рана, – прокомментировал Мэтью.
Я посмотрел на копье. Гвоздь на конце заржавел. У меня не сохранилось в памяти, знал ли я что-нибудь в ту пору о столбняке, однако понимал: о том, что случилось, надо, наверное, кому-нибудь рассказать. Хотя, догадываюсь, почему в детстве не слишком о себе откровенничал: стыдился и боялся, что накличу на себя неприятности. Вместо того чтобы сообщить о ране взрослым, я нацепил длинные штаны и, не снимая их неделю, опасался, что мне зададут вопрос почему. Но понятия не имел, с какой стати меня должны были спрашивать, для чего я хожу в длинных штанах.
– Подожди! – бросил Мэтью, снова потянувшись к копью, и дернул меня к себе, словно я снова был готов пуститься наутек. – Стой, тебе говорят! – Он ткнул в меня пальцем.
То беги. То замри. То не шевелись.
Рану стало печь.
Мэтью снял с себя футболку, и, я готов был поклясться, что сейчас он наклонится и натрет себя грязью или соком раздавленных ягод. Когда Мэтью взял копье, я зажмурился. Через несколько секунд услышал, как что-то рвется. Открыл глаза и сообразил, что при помощи нашего копья Мэтью проделывает в ткани отверстие. Затем он разорвал футболку на полосы. Заставил меня повернуться и, поплевав на ладонь, стер с моей ноги кровь. Я вздрогнул, когда его мокрые пальцы коснулись саднившей раны. Икра стала чистой, Мэтью дважды обмотал ногу полоской ткани от разорванной футболки и завязал на коже крепким узлом. Потом натянул на себя изуродованную футболку.
– Пошли искать оленя, Хитрюга, – предложил он.
Свангамская стрельба – под таким названием это событие стало известно – произошла ровно через год после того, как Мэтью угодил в меня копьем. Прошлый год мы почти все время проводили вместе, но в 1982 году многое изменилось.
За шесть недель до стрельбы был несчастный случай, слух о котором распространился в Росборне накануне Дня независимости Америки. Я расстроился, потому что родители мне сказали, чтобы я не приставал к Мэтью, дал ему возможность скорбеть со своими родными. И когда мы в следующий раз увиделись в среду 18 августа, казалось, что потеряли все лето.
В то утро до подъема на склон я явился на наше обычное место встречи и увидел с Мэтью девчонку, Ханну Дженсен, на велосипеде. Она была в темных джинсах и красной футболке, на груди которой красовалось изображение рожка с мороженым. Я подумал, что ее присутствие имеет какое-то отношение к скорби моего приятеля – возможно, ему требуется душевная женская поддержка или нечто подобное. Если честно, от меня в этом плане толку мало. Хотя Ханна, как и мы, училась в седьмом классе, но не с нами, и я не понимал, в чем смысл ее появления. Присутствие Ханны меня огорчило.
Я решил, что план был таков: показать Ханне обычные наши места и действовать как обычно. Впервые мы брали посторонних с собой, тем более девчонку. Какие уж тут олени – продемонстрируем ей наш секретный форт, постреляем по банкам, а затем Мэтью попытается закадрить ее. Мы были еще детьми, однако на извилистом пути к взрослой жизни Мэтью оторвался далеко вперед, обогнав любого в седьмом классе. Особенно меня.
Несколько недель после его появления в Росборне в классе только и говорили, что Мэтью рос не где-нибудь, а в Нью-Йорке. Но взрослым его сделало не только влияние большого города – он был на самом деле старше, – перед тем как переехать в провинцию, пропустил в школе год.
Появление Мэтью в шестом классе было подобно могучему всплеску – он был на полтора года старше меня. Как будто среди нас бросили огромный камень. Это был не просто уличный драчун из Нью-Йорка, но существо выше нас, сильнее и взрослее. Мэтью мог сойти за шестнадцатилетнего, даже за восемнадцатилетнего, и долгое время с ним боялись заговорить – эдакой махиной из иного мира. Однако начав с ним сближаться, я понял, что Мэтью старше меня не просто по годам, но и по зрелости обогнал не только меня, но и других в росборнской средней школе, и при этом обладает таким однобоко упертым бесстрашием, что мое первоначальное сравнение с брошенным в шестой класс огромным камнем было не таким уж неверным.
Хотя, конечно, легко утверждать это через двадцать шесть лет. В то время Мэтью мне казался старшим братом. Я любил его и боялся.
Мы никогда по-настоящему не обсуждали девчонок, но я подозреваю, что Мэтью уже имел опыт половой жизни. И испытал близость с женщиной не однажды. Если бы я его спросил, уверен, он бы мне рассказал. Однако я не спрашивал – сама тема меня смущала. Несколько месяцев я наблюдал за тем, как Мэтью посматривает на девчонок, и постепенно привык к этому. Но если честно, особо мне это не нравилось.