Квинтовый круг

Барту терпеливо и, если говорить честно, без особого интереса слушал метеорологическое, гидрологическое и геологическое описание планеты. Итоги носили предварительный характер и содержали массу количественного материала.
Сообщение надиктовывал Ватан Рахимов. Энергичный четкий голос, эмоционально окрашенный, несмотря на сухость текста, принадлежал человеку, которого уже не было в живых, человеку, изуродованное, искалеченное тело которого Барту обследовал несколько часов тому назад. Живой гибкий голос погибшего товарища вызывал тревожное чувство печали и раздумья. Эти мысли отвлекли Барту, он перестал внимательно слушать запись, хотя подсознательно продолжал следить за ней, но спохватился и насторожил уши, как только голос Ватана заговорил о вещах действительно интересных.
«…Парадоксальное отсутствие наследственного вещества в тканях компенсируется наличием геноцентра, который располагается либо в головном мозгу, либо в крестцовой области спинного мозга. Централизованное управление наследственностью осуществляется с помощью развитой геносистемы, которая совпадает с соответствующими каналами нервной системы, но не сливается с ней. Геносистема освободила клеточные формы от колоссального и ненужного балласта информации, а это обусловило, в свою очередь, возможность возникновения высокоспециализированных тканей с узким спектром функций, энергетическая экономичность которых примерно на порядок выше, чем у организмов с рассеянной наследственностью. Отсюда выдающиеся и по земным канонам невероятные физические качества некоторых видов животных Юкки. Геноцентральная структура дает организму и целый ряд других преимуществ, важнейшим из которых является феноменальная способность регенерации. Это и понятно, клетка, лишенная своего огромного генопотенциала, превратилась из сложнейшего биохимического комбината в простую и вместе с тем чрезвычайно эффективную мастерскую. Произошло своеобразное обесценивание тканей организма; организм легко теряет ткани и столь же легко, в считанные часы, а иногда и минуты восстанавливает их. При этом болевые ощущения, что совершенно естественно, заметно притуплены, как по объему, так и по пороговому значению.
Выживаемость организмов уникальна: безусловно смертельными являются лишь поражения геноцентра и центральной нервной системы. Вопрос этот требует дальнейшей детальной разработки, однако уже теперь можно сказать с уверенностью, что повреждения внутренних органов не являются летальными, если сохраняется пятьдесят процентов нормально функционирующих тканей и более. Исключение составляет сердце, живучесть которого заметно ниже, однако и она по земным меркам является уникальной. Удалось установить далее, что по крайней мере некоторые виды животных Юкки обладают особого рода рецепторным механизмом, «шестым» чувством, которое позволяет им оценивать генетические способности организмов, с которыми они контактируют, а возможно, и накапливать соответствующую информацию. Это обстоятельство, а также тесная связь нервной системы с геносистемой позволяют предположить, что регенеративная способность такого рода организмов может проявляться не только в пассивной, но и в активной форме, то есть не только как вульгарная регенерация, но и как интуитивная или даже осознанная трансформация. Многообещающие опыты в этом направлении только начаты, поэтому обобщения были бы несколько преждевременными».
Дальше Барту уже не слушал. Он забыл про Клима, про Лобова, находящегося в опасном поиске, про трагически погибших космонавтов. Его била научная лихорадка. Хоровод, вакханалия, настоящий шабаш мыслей, идей, предположений. Открытие было потрясающим! И голова шла кругом оттого, что столько еще тайн и загадок, страшных и увлекательных, скрывает в себе эта планета. Барту находился в своеобразном сомнамбулическом состоянии до тех пор, пока его не привел в себя голос Клима.
– Ты почему молчишь, Поль?
– Слушаю, – торопливо ответил Барту.
– Вылетаю по вызову Ивана. Как с сообщением?
– О! – Барту прижал руку к груди. – Этому сообщению цены нет! Я не в силах даже судить, какой грандиозный переворот оно произведет в биологии! А какие перспективы!
– Понимаю, – суховато прервал штурман излияния Барту, – наука, перспективы и все такое. Но пойми и ты – Иван в одиночку пошел на контакт с юккантропами! И от него уже двадцать минут нет вестей. Чем может ему помочь это самое бесценное сообщение?
Барту повел рукой по лицу, словно умываясь.
– Извини, я увлекся, сейчас. – Он секунду помолчал, хмуря свои мефистофельские брови, деловито проговорил: – Передай, что убить юккантропа практически можно только выстрелом в голову. И еще. Скорее всего, юккантропы могут превращаться в других животных. Может быть, даже в людей!
– Ты в своем уме? – негромко спросил Клим.
– В своем.
– Ну, хорошо, – с сомнением сказал Клим и после легкой паузы добавил: – Буди Алексея. А я пошел.
– Удачи!
Нажимая сигнальную кнопку, чтобы разбудить Кронина, Барту вдруг подумал, что ему теперь понятно, как экипаж «Метеора» потерял бдительность настолько, что стал жертвами юккантропов.
12
Туман. Влажный румяный покой, приглушенные, какие-то мохнатые звуки, чуткое тревожное ожидание. И, наконец, едва слышный шорох осторожных шагов. Рука Лобова потянулась к кобуре, но он поймал себя на этом движении и заложил руку за спину. И снова легкое, как дыхание, движение, вздох, а потом тихий лукавый смех.
У Лобова мурашки пробежали по спине. Все оказалось страшнее, чем представлялось. Разумом Лобов понимал, что если бы ему хотели причинить вред, то уже давно бы попытались это сделать. Удобных случаев было сколько угодно. Страх шел из памяти о чудном озере, на грязных берегах которого рядком лежат неподвижные тела, из памяти о погибших товарищах с «Метеора», из убежденности, что зло делается не только из зла, но и из-за неведения. Справляясь с ненужными эмоциями, Лобов подумал, что, пожалуй, самым разумным было бы сейчас засмеяться в ответ. Но он побоялся это сделать, не без основания опасаясь, что у него получится не смех, а воронье карканье. А кто знает, как отреагирует на это кустарник? Однако сама мысль о том, что Иван Лобов стоит в тумане и пытается непринужденно хихикать, развеселила Лобова и сняла напряжение.
Он уже спокойнее уловил где-то рядом невесомое движение и осторожный вздох. И весь превратился в ожидание, интуитивно чувствуя, что сейчас должно что-то произойти. И не ошибся.
– Ты ничего не видишь? – сочувственно спросили из тумана.
– Ничего, – машинально признался Иван и прикусил язык.
Голова у него пошла кругом. Он был готов ко многому: к гортанному оклику и тихому смеху, которые ему уже приходилось слышать, к гомону возбужденной толпы, даже к неожиданному нападению, но только не к тому, что с ним заговорят на родном языке! Голос женский, звонкий и чуть лукавый. Спокойствие! Теперь самое главное – спокойствие и терпение. Думать, оценивать и сопоставлять – все это потом.
– Совсем? – теперь голос звучал недоверчиво.
– Совсем, – ответил Лобов и быстро спросил: – Ты с «Метеора»?
– Что?
Лобова явно не поняли, и это уже немножко прояснило обстановку. К тому же, оправившись от удивления, Иван заметил и характерный акцент. Только не молчать!
Начавшийся контакт может внезапно оборваться, как это уже не раз бывало. Говорить, говорить, спрашивать, только не молчать!
– Ты меня видела раньше?
В тумане засмеялись.
– Ви-и-дела!
– А почему ты все время смеешься?
– Смеяться хорошо. Плакать плохо. Злиться плохо. Делать больно плохо, – деловито ответили из тумана и опять засмеялись. – И потом мне весело. Я тебя вижу, а ты меня нет!
От этой деловитости тона Лобов повеселел. Но сразу же одернул себя. Не радуйся раньше времени, не пугай удачу! Она капризна, и никакие знания, никакое техническое могущество не могут изменить ее прихотливую поступь.
– Почему ты прячешься?
– Я? Нет!
– А когда нет тумана?