Квинтовый круг
Дэвис запустил два зонда дальней связи, но вспышки в ионосфере мешали принимать сигналы. Угнетенный гибелью родного города, да и, по-видимому, не только города, но всей страны, он был странно спокоен, восприняв трагедию как что-то неизбежное. Жизнь для него на этом не кончилась. Дэвис знал, что вот-вот снова загорится один из телевизоров и на экране появится круглое улыбающееся лицо Президента.
– Заждался, сынок? Ну, вот и мы. Как тут дела на нашем острове? Тебе привет от Мериен и сынишек. Готовь встречу, через четыре часа будем на месте. Торопись!
У Дэвиса замрет все внутри. Он долго будет смотреть на погасший экран, представляя, как через несколько часов рядом с кораблем медленно всплывет субмарина. Целую вечность будет открываться люк, и начнут выходить люди.
Триста его соотечественников, цвет нации, и среди них Мериен, сыновья… Они будут вместе стоять под вечным и непобедимым флагом Империи. С этого острова история планеты начнется во второй раз.
Но дни проходили за днями, а экран не загорался. Дэвис снова послал несколько зондов. Они с бесстрастной скрупулезностью передавали на крейсер расплывчатые снимки обугленной безжизненной поверхности Земли, прикрытой клубящейся вуалью радиоактивной пыли. Через три месяца он понял, что ждать уже нечего. Подводная лодка исчезла, и сообщить что-либо о ней было уже некому. Воображение помимо его воли десятки раз в день рисовало одну и ту же картину. Измятый дельфиний корпус, почему-то освещенный изнутри, и там, в длинном пассажирском салоне, залитом водой, отчетливо виднеется через иллюминатор лицо Мериен. Лицо, не изменившееся после смерти: полуприкрытые глаза, сжатый рот и волосы, светлым облачком колыхающиеся вокруг бледного, совсем живого лица. А если подойти ближе и заглянуть вниз, то можно увидеть Поля и Сэнди, с обеих сторон прижавшихся к матери. У Поля в руках – игрушечный кольт, с которым он не расставался даже в постели, и нижняя губа обиженно выпячена. А Сэнди совсем спокойный, он только все время сопит, а на брата смотрит со снисходительностью старшего. Сэнди уже десять лет, и он закончил пять классов…
Сдерживаемые все это время тренированной волей отчаяние и смертельная нечеловеческая тоска навалились на него с такой силой, что Дэвису казалось, он сходит с ума. Лица сыновей, белый шлейф ракетного следа, тянущийся с неба к всплывающей субмарине, исчезающие в невидимом пламени огромные здания столицы – стали для Дэвиса повседневной явью.
Дэвис запирался в кают-компании, зашторивал окна, словно боясь, что кто-то нарушит его уединение и, уставившись невидящими глазами в пустоту, неподвижно часами сидел в кресле. Он пробовал пить, но непривычный к алкоголю организм выталкивал все наружу. Дэвиса сильно мутило и рвало, но наступающее забытье как-то помогало пережить эти страшные дни.
Наконец, он снова взял себя в руки. Это была вспышка деятельной неукротимой энергии. Дэвис запустил все шестьдесят зондов, тщательно обшаривая каждый клочок земли, которой оставалось не так много: расплавившиеся тысячелетние льды Севера и Антарктиды – почти три четверти суши. В мире не оставалось никаких цветов, кроме серого, черного и их оттенков. Солнце светло-серым пятном проглядывало сквозь зыбкую пелену и тускло высвечивало проплешины горных хребтов, возвышающихся угловатыми глыбами над сумеречной толщей грязно-зеленой воды. Иногда телеобъективы выхватывали закопченные разметанные по поверхности остатки строений, где все, что может гореть, уже сгорело и превратилось в прах, и только сплавившиеся груды бетона напоминали о том, что здесь когда-то была жизнь.
Однажды на экране появился город, почти нетронутый разрушениями. Здания, замершие автомобили на улицах и даже деревья, хотя и без листьев, казались невредимыми. Дэвис опустил зонд до пятисот метров и, когда стало явственно различимым все, что было внизу, он понял, что город так же мертв, как и все остальные, что он видел раньше. Повсюду грудами и поодиночке лежали тела тех, кто владел этими невредимыми автомобилями и когда-то жил в домах, в которых даже не было выбито ни одного стекла.
Останьтесь кто-нибудь в живых! Хоть кто-нибудь! Бог, яви чудо, ты ведь всемогущ!..
Он вдруг подумал, что кто-нибудь мог отсидеться в бомбоубежище и, возможно, находится там и сейчас. Дэвис ухватился за эту мысль, стараясь подавить голос рассудка, который неумолимо отвергал ее. В свое время военные предвидели такую возможность и вместе с нейтронными и кобальтовыми бомбами запускали серии инфразвуковых, уничтожающих подземные убежища противника.
Дэвис включил на зонде звуковой сигнал и каждые полчаса давал сигнальную ракету. Неподвижно повисший над крышами аппарат пять дней заполнял окрестности непрерывным воем сирены, распарывая время от времени вязкую багровую полутьму вспышками магниевых ракет. Потом зонд улетел – услышать в городе его уже никто не мог.
Дэвис еще раз поглядел на флаг с изображением знаменитого мышонка и зашагал к пальмовой роще, где за взгорком у ручья пестрели разноцветными пластиковыми крышами живописные дома, построенные в форме туземных бунгало – каждый с широкой открытой верандой, увитой плющом, и маленьким декоративным садом. Покатые дорожки, выложенные из красного кирпича, разрезали на правильные секторы идеально подстриженную зелень травы. Они вели к стеклянному двухэтажному бару посреди поселка и открытой киноплощадке с широким полукруглым экраном и рядами низких оранжевых кресел, поле для гольфа и теннисные корты находились чуть дальше, за рощицей кокосовых пальм. Здесь же были оборудованы бассейны с искусственным насыпным пляжем из мелкого ярко-желтого песка, стояли шезлонги и кабинки для переодевания. Такой же насыпной пляж окаймлял пологий берег маленького почти игрушечного озера с наклонявшимися над водой ивами и плетеными беседками возле деревьев. У бетонированного пирса покачивались с полдесятка голубых прогулочных лодок и несколько водных велосипедов, среди них два детских.
Дэвис пересек цепочку своих вчерашних следов и присел на бетонную тумбу, к которой привязывались лодки. В изумрудной прозрачной воде, над песчаным с вкраплениями мелких ракушек дном, медленно проплывали вуалехвосты. Рыбы в озере было много, ее специально развели по указанию президента, большого любителя рыбной ловли. Вуалехвост заплыл в тень, отбрасываемую Дэвисом, и остановился, слегка пошевеливая хвостом. Дэвис пошарил под ногами в поисках камешка, чтобы вспугнуть рыбу, но пирс, добросовестно подметаемый киберами каждый день, был идеально чист.
Сколько ему существовать, этому озеру? Как и всему этому роскошному, почти сказочному острову, на котором все предусмотрено для жизни трехсот избранных людей империи, которых мучительно долго ждал Дэвис и которые так и не появились. Он помял в пальцах сигарету, но закуривать раздумал и швырнул сигарету в свою колыхающуюся тень. Раскрашенный в петушиный цвет вуалехвост испуганно шарахнулся и понесся назад, в тихую прохладную глубину. Это произошло в субботу. Дэвис сидел в боевой рубке, пил консервированное пиво и слушал, как автопередатчик взывает в пустоту:
– Дэвис Дотт, вызываю оставшихся в живых людей. Отзовитесь! Мои координаты… Я, Дэвис Дотт…
Фраза повторялась каждые две минуты, и отчаяние последнего человека на Земле выплескивалось в бесстрастном голосе машины, терпеливо ожидавшей ответа. И он прадед. Почти через два года одиночества.
До Дэвиса не сразу дошло, что ему отвечают. Сквозь треск помех явственно донесся голос:
– Дэвис Дотт, мы вас слышим, мы вас слышим, но плохо. Попробуйте изменить волну.
Дэвиса начало трясти. Мгновенно покрывшись испариной, он трясущимися пальцами крутил ручки настройки, чувствуя, что, если он потеряет этот голос, жить уже больше не сможет. В приемнике затрещало еще сильнее, и голос сделался почти неслышным. Он, наконец, догадался подключить сразу все зонды и, крутанув рукоятку, услышал отчетливо, как будто из соседнего помещения:
– Дэвис Дотт, вы слышите нас? Прием…
– Слышу, слышу, – заикаясь, завопил он во весь голос. – Где вы? Откуда ведете передачу?