Летним вечером в подворотне

– Кто это у тебя там? – спрашивает Пиньков.
– Да помощник… – смущённо говорит селекционер. – Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…
– Понятно, – говорит Пиньков. – Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?
– А колдуну всё до фени, – тут же встревает голос из-за перегородки. – Он проверяющему взятку сунул.
Рядом в темноте – бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.
– Молчи! – вне себя кричит селекционер. – Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущёнку к тушёнке привил!
«Ничего себе! – ошеломлённо думает Пиньков. – Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?..»
– Ну и привил! – нахально отвечает испорченный мальчуган. – А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…
– Ну, ребята… – покачав головой, говорит Пиньков. – Моё дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться, на фиг.
В темноте шорох – Голиаф очнулся и на ноги поднимается.
– Куда-куда отделяться? – робко переспрашивает хозяин ямы.
Объяснил Пиньков. И тут же – бум! бум! – селекционер с Голиафом.
– Что? Уже отделились? – спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…
Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: моё, мол, дело – сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..
Короче, в яме и заночевали. Подъём сыграли чуть свет. Утро, товарищ старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась – аж до того берега! Дали кругом расстилаются… Так точно, в овраге… А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди – да, согласен, впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится, расходится… до бесконечности. Есть такое явление в природе: два луча, например, из одной точки… Так что если в ту сторону, то расстилающиеся дали там вполне могли быть… И даже были…
К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.
Ну, Пиньков – парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке – та, дура, и растаяла.
Прошли в бункер. А там ещё один пупырчатый, да такой, что и «Смирно!» ему не скомандуешь. А скомандуешь – всё равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.
– К колдуну с докладом, – говорит рядовой Пиньков.
А мордоворот этот его вроде и не слышит – смотрит с весёлым удивлением на съёжившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.
– Э! Э! – говорит Пиньков. – Ты на него так не смотри. Это со мной.
В жёлтеньких глазёнках у пупырчатого – сожаление. Поглядел ещё раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там – дверца. К колдуну, видать.
Хотели оба пройти – не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и всё. Что тут будешь делать!
– Ладно, – говорит Пиньков. – Придётся тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит… – тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому. – Скажи мне – голову буду свёртывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.
Вошёл. Лежит колдун живёхонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворённо чему-то улыбается. Увидел Пинькова – обрадовался.
– А, служивый! Здорово, здорово…
– Здоровей видали, – холодно отвечает ему Пиньков. – Ты что ж делаешь, дед?
– А что такое?
– Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..
– Быть того не может, – лукаво отвечает колдун. – Мне об этом никто не докладывал…
– Ещё бы они тебе сами на себя стучали! – говорит Пиньков. – Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..
– Да-да, – прикинувшись озабоченным, говорит колдун. – Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…
– Да разве в одних селекционерах дело? – перебивает его Пиньков. – Я вон гномика с собой привёл, он тебе больше моего расскажет!
– Ни-ни-ни, – испуганно говорит колдун. – Ни в коем разе. Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это к моему заместителю по гномиковым делам.
– Это какой же заместитель? – спрашивает, ужаснувшись, Пиньков. – Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьём глотает – по нему видно!
– Строг, – бодро соглашается колдун. – Что строг, то строг. Пожаловаться не могу.
– Ну, дед! – говорит Пиньков. – Ну, дед! Завалил ты службу!
Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упер.
– Ну и завалил! – признаёт с вызовом. – И что мне за это будет? Бога-то всё равно нет!
Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…» Это нам с вами – что есть Бог, что нет его – Устав помним и службу знаем. А такие вот, как этот колдун… Он пока грозу чувствует – вроде бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету – всё! Рви провода, топчи фазу…
«Вот это удружил я гномикам!» – думает Пиньков.
– Ну ладно, – говорит он, вроде бы остывая. – Бог с ним, с Богом. Я ведь к тебе по другому делу-то. Вот когда я в прошлый раз здесь был, у меня такая штука, помнишь, за плечом висела. Автомат называется.
– Ну, – соображая, говорит колдун.
– Ну так вот оставил я его здесь. А вещь казённая, я за неё отвечаю. Ты думаешь, почему я вернулся-то?..
Обрадовался колдун.
– Ну вот, – говорит. – Сам на сознательность давишь, а сам казённые вещи бросаешь где попало.
– Не твоя печаль, – отвечает Пиньков. – Я бросил – я и отвечу. Ты мне лучше скажи: он не у тебя тут случаем?
– Кто?
– Автомат.
– А что, на месте нету?
– Да нету, – говорит Пиньков. – Смотрел.
– Ну, значит, подобрал кто-нибудь, – говорит колдун.
– А кто?
– А кто ближе – тот и подобрал.
«Ага, – размышляет Пиньков. – Значит, скорее всего, тот пупырчатый из-под ближнего дерева. Зря я тогда с ним до конца не разобрался…»
– Погоди-ка, – говорит. – А вот, болтают, ещё реликвия какая-то где-то там у гномиков появилась. Может, автомат, как думаешь?
– А Бог её знает, – беззаботно отвечает колдун, тонко давая понять, что помнит он, помнит про отсутствие Бога.
«А! – думает Пиньков. – Была не была! Попробуем взять на пушку».
– Слышь, дед, – говорит. – А ведь я в прошлый раз нарочно тебе соврал. Вижу: развёл, понимаешь, показуху! Дай, думаю, совру, что Бога нет. Так что погорел ты, дед! Нет Бога кроме Бога, а я – Проверяющий Его.
Уставился колдун на Пинькова – и ну хохотать:
– Ой, не могу… – Одной рукой отмахивается, другой слёзы утирает. – Ой, распотешил, служивый… Ой, уморил… Да ежели бы Бог был – он меня давно бы уже громом пришиб!.. Так что ступай, служивый, ступай… Ищи своё имущество, а то влетит…
– Ну ладно, дед! – в сердцах говорит Пиньков. – Ну ладно! Только имей, дед, в виду: отыщу автомат – тебя первого в расход выведу!
– И большой расход? – с хитрецой спрашивает колдун. (Тёмный, видать, неграмотный.)
– А вот найду – узнаешь! – отрезал рядовой Пиньков и вышел, хлопнув дверцей.
 
Глава 4
 
О воин, службою живущий!
 
Читай Устав на сон грядущий.
 
И утром, ото сна восстав,
 
Читай усиленно Устав.
 
Вышли из бункера.
– Ну что? – слабеньким голосом спрашивает Голиаф. – Накажет?
– Кто?
– Колдун.
– Кого?
– Пупырчатых.
Оглянулся Пиньков на бункер, насупился.
– Ага, – говорит. – Накажет. Со временем… Давай-ка, Голька, подтянись. Чтобы морда была бодрая – от колдуна идём…