Прежде чем иволга пропоет

Я боялась, что своим брезентовым одеялом пропахала на тропе ров глубиной в полметра, и воспряла духом, обнаружив, что это не так. Конечно, след был. Но я набрала в подол футболки иголок и шишек и расшвыривала их по дороге, точно сеятель, пока возвращалась к поляне. Так себе маскировка, но я надеялась, что приглядываться никто не будет. День клонился к вечеру, а за ночь все станет, как было.
Он припрятал тело. Зачем ему возвращаться?
Все мои рассуждения показывают, как плохо я понимала, что происходит.
Тетка спала. В аптечке коттеджа нашелся хлоргексидин, и я промыла ей рану на шее и на виске. Она даже не проснулась. Притащила запасное одеяло, укутала ее, как младенца. Потрогала нос – теплый. Во всяком случае, она не мерзла.
Теперь, сидя рядом со спящей, я попыталась обдумать случившееся.
Мой новый друг не убивал свою бывшую жену. У него и жены-то никакой не было – теперь я в этом не сомневалась. Он убил незнакомую женщину, а затем отправился следом за второй и ее тоже прикончил.
Во всяком случае, так он считает.
Как он мог ошибиться? Безымянная оказалась крепче, чем он думал? Она потеряла сознание, а он не прощупал пульс? Или что-то заставило его торопиться? Как бы там ни было, он бросил ее, полуживую, и ушел в уверенности, что она мертва.
Ладно. План такой: бежать. Прямо сейчас. При первой возможности позвонить в полицию, рассказать, где лежит Безымянная и кто с ней это сделал. Выкинуть телефон. Бежать дальше.
Я вышла из сарая, прикидывая на ходу, что мне нужно взять.
В коттедже сразу же сунула в рюкзак паспорт (слава богу, Кирилл не настоял на том, чтобы закрыть его в сейфе). Спортивные штаны и футболку с кофтой скатала в трубочку, чтобы занимали меньше места. Белье. Прокладки. Питьевая вода и шоколадка из холодильника.
Да здравствуют нынешние рюкзаки, в которые можно вместить все необходимое для жизни на первое время.
Да здравствует нынешняя жизнь, в которой можно несколько дней протянуть с таким вот рюкзаком.
Под конец я залезла в портмоне Кирилла и опустошила его подчистую. Выгребла даже мелочь. Взяла бы и карточки, если бы не боялась, что меня по ним отыщут.
Мне не хватило каких-то двух минут.
Хлопнула дверь, Кирилл показался в дверях – я едва успела задвинуть ногой рюкзак под кровать. Он подошел, странно улыбаясь. Я попятилась, оказалась спиной к окну, упираясь ладонями в подоконник, Кирилл – передо мной. Бежать некуда.
– Дина, тебе что-нибудь говорит слово «бриология»?
Я молча покачала головой.
– Это раздел биологии, изучающий мхи.
Я так же молча кивнула. Передать не могу, как сильно я жалела в этот момент, что не утащила из хибары Чухрая разделочный нож.
– Если бы здесь был бриолог, Динка… Ты понимаешь, да? Человек, изучающий мохообразные растения. Так вот, будь рядом бриолог, он бы объяснил тебе, что примятый мох расправляется очень долго. Даже след от ладони может сохраняться несколько часов. Конечно, все это верно, если мох сухой. Если влажный, процесс происходит быстрее.
Кирилл вгляделся в меня с каким-то новым выражением. Я прежде не наблюдала у него такого. Может быть, это лицо видела Настя перед тем как умереть.
– На чем ты ее тащила? – без перехода спросил он.
– На брезентовой подстилке. – Слова вырвались у меня быстрее, чем я успела подумать.
Кирилл одобрительно кивнул. Вряд ли одобрение относилось к моим действиям, скорее, к его собственной догадливости.
– И где она сейчас?
У вас не бывало ощущения, что иногда, в критические моменты решение принимаете не вы сами, а кто-то другой, – безусловно, умнее вас, опытнее, а главное, как будто знающий наперед, что нужно сделать, чтобы вас спасти?
Ваша улучшенная разновидность, побывавшая в будущем. Ангел-хранитель, если хотите.
Я сначала услышала голос, а затем осознала, что это я отвечаю Кириллу.
– Тебе не нужно об этом беспокоиться.
Он уставился на меня. Но если я чему-то и научилась за последние годы, так это держать покерфейс. Я смотрела на него с уверенностью, которой у меня не было и в помине.
– Не нужно беспокоиться? – медленно повторил Кирилл.
Я покачала головой. Кажется, даже слегка улыбнулась. Бабуля учила: не знаешь, что говорить, – улыбайся. И всегда прибавляла, что это правило работает только для женщин, а мужчину, вздумай он следовать ему, как следует отдубасят.
Кирилл притянул меня к себе, обнял за плечи. Несколько секунд мне казалось, что он прилаживается свернуть мне шею, но он всего лишь повел меня к двери. Я бросила короткий взгляд на лямку рюкзака, высовывавшуюся из-под кровати.
Не снимая руки с моего плеча, он вышел вместе со мной на поросшую травой площадку перед окнами нашего коттеджа. Под нами лежало озеро. Закатное солнце окрашивало воду в розово-серебристый цвет. От деревьев протянулись длинные тени, и шелест леса, к которому я привыкла, совершенно стих.
Слышны были только детские голоса и громкий смех.
Стеша и Егор носились у воды. Брызгались, швырялись шишками, кричали какие-то глупости. Растрепанные, мокрые, перепачкавшиеся с ног до головы.
Кирилл бережно заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос. Я знала, что ни в чем не виновата, но, стоя рядом с ним, ощущала себя сообщницей убийцы.
Он посмотрел на меня, затем перевел взгляд на детей. Улыбка исчезла с его лица, он просто следил за ними, без всякого выражения, и у меня мороз пробежал по коже.
Я поняла, зачем он привел меня сюда и что он хочет мне объяснить.
Его ладонь придавила меня к земле. Я перестала дышать, перестала воспринимать цвета: все вокруг окрасилось мертвенно-белым, и только две маленькие фигурки оставались яркими, как свет огоньков в темноте.
Безмолвное предупреждение Кирилла было яснее ясного. До тех пор, пока я молчу и остаюсь рядом с ним, дети будут живы. Как только я исчезну из его поля зрения, он их убьет. Ему это не впервой.
Во мне зародилась безумная надежда: можно предупредить их родителей, перед тем как сбежать! Но едва мне вспомнились два овоща в креслах, я сникла. Чутье подсказывало, что Кирилл умен, как крыса. Он перехитрит любого, кто попробует ему помешать, а того, кого не сумеет перехитрить, прикончит. И услужливого юношу Тимура, и ворчливую Валентину Юхимовну, и вечно насупленного Чухрая.
Так мы стояли с ним вдвоем, похожие на счастливых молодоженов, умиляющихся чужим детишкам.
– У, да ты замерзла! – засмеялся Кирилл, потрогав мне нос.
Я сразу подумала о Безымянной, спавшей в сарае.
Хотя бы в одном мне удалось его обмануть.
– Пойдем, моя радость!
Он легко подхватил меня и донес до крыльца на руках. Еще одна демонстрация его силы.
Дверь за нами закрылась, приглушая детские голоса, но они продолжали звучать у меня в ушах так же громко, как минуту назад.
Кирилл притянул меня к себе, провел ладонью по спине. У меня по коже побежали мурашки. От омерзения? Не буду лгать: я не испытывала к нему физического отвращения и прочих полагающихся чувств, вроде гадливости, ненависти и тому подобного. Это может показаться невозможным, но рядом со мной по-прежнему был тот же милый обаятельный парень, которого я встретила в придорожном кафе.
И я его не боялась. Во всяком случае, пока.
В постели мне с ним было лучше, чем с кем бы то ни было другим. Классно мне было, что уж говорить! Я представила, как он сейчас дотащит меня до кровати и снова сделает все, чтобы мне было хорошо… Увидела со стороны, как я плыву, раскрасневшаяся, в блаженном тумане, и меня охватило омерзение. Не к нему – к себе.
Я осторожно высвободилась.
– Слушай, такое дело… У меня месячные начались. Прости, я не думала, что…
Он тут же вскинул руки, останавливая меня.
– Все, понял! Тебе таблетки нужны? Может, но-шпу поискать? А хочешь массаж?
– Нет, спасибо. – Стоило мне это произнести, как я почувствовала, что скрутило живот. – Хотя, знаешь, может и стоит.