Песчаный блюз
– Эй, да ладно, доставщик, – хмыкнула она. – Нам омеговцев остановить надо, они ж за нами прутся.
– За тобой, а не за нами, – поправил я.
– Ну, вообще-то за мной, но сейчас по следам твоей машины едут. И если я в сторону по-тихому отвалю, то они и не заметят, дальше будут тебя преследовать, пока не догонят. Мне только совесть не позволяет бросить слабого мужчину на произвол судьбы. Давай бомбу.
Отдав ей шар, я вспомнил огромное существо, появившееся как раз перед всей этой заварухой… нет, кажется, оно не связано с авиеткой и омеговцами. Хотя вообще-то делать какие-то выводы рано, надо сначала хорошенько потолковать с цыганкой.
Когда я остановил «Зеба», Эви спрыгнула с кормы, присела в колее и стала закапывать бомбу.
Я задумчиво постучал костяшками пальцев по штурвалу. А не врубить ли оба движка, пока она там возится, и не стартануть отсюда на всех порах? Зачем мне сдалась эта цыганка?
Хотя нет, она права: омеговцы сейчас по моему следу идут, то есть по следу «Зеба». Ладно, надо-таки для начала выяснить, что вообще происходит, а уж потом решать, как дальше поступить. Эви тем временем закончила с бомбой и полезла обратно. Я сразу поехал, то и дело выворачивая руль, чтоб не давить деревья. Те, впрочем, оказались необычно гибкие – они словно раздвигались перед острым носом машины, скрипя, елозили по бортам и резко выпрямлялись позади. Ветки дрожали, с них сыпалась чахлая листва.
– Бомба сработает? – сказал я, когда Эви показалась в дверях рубки.
Она кивнула.
– Танкер тяжелый, под гусеницей трубки лопнут, карбид с водой смешается, пламя в запал попадет и…
– Понял, – перебил я, – гремучая ртуть заряд подорвет.
– Доставщик, да ты у нас проницательный, как не знаю кто. Гляди-ка, вечереет уже.
Роща оказалась небольшой. Когда мы выехали из нее, впереди открылась обширная пустошь, изрезанная трещинами. Над некоторыми поднимались столбы пара, между другими виднелись пологие холмы – конусы холмовейников.
– Вечереет, – повторила цыганка. – Доставщик, ты такой разговорчивый – страсть. Уже я просто-таки устала от твоей болтовни. Как тебя звать-то хоть, скажешь?
– Музыкантом кличут, – ответил я, вглядываясь в унылый пейзаж за лобовым стеклом.
– И куда ты едешь, Музыкант?
Я покосился на нее – Эви стояла в дверях, сложив руки на груди и выставив вперед ногу. В целом она была ничего так девчонкой, с большой грудью, большими глазами и длинными ногами, а что еще можно требовать от женщины? Ну разве что уступчивости, покладистости и чтоб поменьше болтала. С последним, впрочем, у цыганки были явные проблемы.
– Куда ты вообще едешь, Музыкант? – спросила она.
– К Мурому.
Цыганка подождала продолжения, не дождалась и сказала:
– И?..
– Что «и»?
– Эх… – Наслюнив палец, она потерла вымазанное сажей плечо. – Ну это я как бы намекаю, что ты бы мог еще что-то поведать о себе, поделиться с любопытной девушкой живописными подробностями своей героической карьеры… Не?
Держась за штурвал, я снова повернул к ней голову.
– Я – доставщик. Везу груз на восток. О чем еще говорить?
– Обычный, значит… Вот как-то не похож ты на обычного.
– Почему?
– Ну… – Она пожала плечами. – Морда такая… тонкая. И говоришь как-то умно для простого водилы. Слова складываешь правильно, про гремучую ртуть знаешь.
– Много ты видела в жизни доставщиков?
– Ой, много.
– Где ж ты их видела, в Улье своем?
– Если хочешь знать, у меня папаша доставщиком был. Так куда точно на восток ты направляешься? До Мурома только или дальше…
Сзади рвануло.
– Ага! – Потирая руки, она побежала на корму, и вскоре оттуда донеслось: – Сюда, Музыкант, погляди, хорошо-то как!
Я только успел отпустить штурвал, как она снова появилась в дверях, схватила меня за локоть и потащила за собой.
Над оставшейся далеко позади рощей поднимался дым.
– Это мы их надолго остановили! – обрадовалась Эви, теребя меня за рукав. – Зацени, доставщик, как рвануло, а? Красотень!
– Точно остановили?
– А то! Там же щели, в махине этой, знаешь какие?
– Не знаю. А ты откуда знаешь?
– А нам рассказывали в Гильдии, как омеговские танкеры устроены. Горючка когда в бомбе взрывается, в баллонах там, так взвесь такая огненная пышет… И в танкер она попала наверняка. Омеговцы и погореть могли даже, хотя вряд ли, но обожгло их – точно. Еще задыхаться они начали, потому что оно кислород из кабины высосало. И резиновое если есть у них там что-то, так поплавилось оно. Короче, встали они надолго, а может, и насовсем.
– Взвесь, кислород… – проворчал я. – Откуда вообще такие слова знаешь? В Гильдии им учат?
– Ну да, – подтвердила она.
– Как цыганка в Гильдию попала?
– У-у… – протянула Эви. – Это история всей моей жизни.
– Ну так рассказывай.
– Че, все рассказать?
– Давай-давай, чтоб я знал, выбросить тебя отсюда или просто пристрелить.
– Какой ты грозный! – хохотнула Эви, ничуть не испугавшись. – Только рассказывать долго, а вон уже почти стемнело. Танкер теперь нас не догонит, потому можем остановиться на ночлег. Только мне еще подлечиться надо или хотя б просто на палубе твоей полежать малеха, оклематься, а то слабость какая-то. Да, и есть у тебя чего бухнуть?
* * *Солнце сползло к горизонту, вокруг протянулись длинные тени. Заглушив двигатель, я с трехлинейкой в руках выбрался на крышу рубки и осмотрелся. Барханы исчезли, Рязань остался далеко позади, вокруг в тиши лежали пустынные земли: бесконечные пологие холмы, заросшие травой и колючим кустарником, однообразные, как жизнь отшельника в киевских катакомбах. Лишь далеко-далеко в западной стороне, на фоне коснувшегося горизонта розового шара дрожали в мареве темные силуэты строений.
На вершине соседнего холма показалось семейство пылевых сурков, они вытянулись на задних лапах и замерли, прижав передние к тощим брюшкам. Усатые морды с черными носами-пуговками казались воплощением глупости. Я достал гармошку – сурки мгновенно исчезли – и сыграл короткий мотив, в который постарался вложить свое ощущение от этого теплого вечера посреди молчаливого безлюдья.
– Музыка – хорошо, – произнес голос внизу. – Люблю искусство, особенно когда громко.
Я глянул вниз. Эви стояла возле рубки – босая, в закатанных до колен штанах.
– Но стреляю я лучше, чем играю.
– А готовить умеешь?
– Умею.
– Ну ваще на все руки мастер. Так сготовь нам что-то, жрать охота, а? Какой-нибудь, будем говорить, пищи… Я ж с утра не ела, с тех пор как из Улья вылетела.
Я сел на краю рубки, свесив ноги, и сказал:
– Можно так: я даю еду, ты готовишь. Мы едим, ты чистишь миски и рассказываешь о себе.
– Не… – покачала она головой. – Если я готовлю и рассказываю, так чистишь ты.
– Не забудь, что еда моя, как и самоход, – напомнил я. – Потому миски чистишь ты.
Мы быстро поели, и пока я раскуривал трубку, цыганка, успевшая выскрести посуду пучком травы с песком, приготовила полоску бумаги. Вытащила из кармана бархатный мешочек, развязала, достала щепотку табака, огниво и стала со знанием дела мастырить самокрутку.
– Эй, доставщик… – присев под палубной оградой, она пустила в мою сторону клуб дыма. – Хочешь узнать, че в последние дни было, или историю моей жизни?
Я пожал плечами.
– А она длинная?
– Не очень. Но, будем говорить, насыщенная.
Усевшись в кресле-качалке, я огляделся. Солнце почти опустилось за горизонт, скоро пора на боковую.
Приняв молчание за согласие, Эви отхлебнула настойки из горлышка, крякнула, запила пивом, глубоко затянулась и сказала:
– Папаша мой навроде тебя – доставщиком был. Из-за этого я некоторую эту… духовную связь с тобой ощущаю. Но только духовную, не половую, понял? Хотя ты ж сам по себе, с разными караванами разъезжаешь, да? А папаша в «Вооруженных Курьерах Дядюшки Стерха» состоял. Он не цыган, обычный, а вот мамаша навроде такая же… – Эви провела тонкими пальцами с грязными ногтями по скуле. – Смуглой была, чернявой. Цыганкой, короче. Но я ее не помню, она папашу бросила и с каким-то москвичом в Лужники подалась. А батя меня с детства на своем самоходе катал. У него самоход не такой здоровый был, как у тебя, но быстроходный и с прицепом. Он в прицепе грузы возил, когда надо, но больше любил скорые доставки, какую-то почту, бандероли или там пассажиров…