Между Полярной звездой и Полуденным Солнцем: Кафа в мировой торговле XIII–XV вв.

Эта исследовательская позиция с романтическим интересом к экзотике Леванта, его редкостям и сказочным богатствам, нашла продолжение в книгах Джован-Баттиста Фануччи (1756–1834) [5], Деметрио Наранци [6], Жоржа-Бернара Деппана (1784–1853) [7] и Эли де ля Примодэ [8]. Только, может быть, последнему из упомянутых авторов среди фантастических специй и шелковых, расшитых золотом материй Востока удалось найти место товарной продукции Черноморского региона, в характеристике которой, впрочем, не было замечено отличий от времен греко-римской античности.
Положение об особой роли Черного моря в сообщениях между Западом и Востоком, усилившейся после гибели латинских владений в Святых Землях в конце XIII в., нашло специальную аргументацию в исследованиях Сен-Мари Мевиль [9], Жака-Мари Мае Латри [10] и Микеле Джузеппе Канале (1808–1890) [11].
Синтез достижений европейской историографии XVIII – 60-х годов XIX вв. был осуществлен немецким исследователем Вильхельмом Хейдом (1823–1906) в его ставшей классической «Истории левантийской торговли в Средние века» [12]. Эта работа, и поныне совершенная во многих отношениях, обнаруживает заметно деформированную оценку характера обмена между Западом и Востоком, основу которого, якобы, составлял импорт в Европу дорогих левантийских товаров, что привело, по мысли историка, к оттоку драгоценных металлов на Восток. Едва ли приемлем и его излишне позитивистский взгляд, проецировавший представления человека XIX в. на реалии отдаленного средневековья, например, на те же специи, ибо они отнюдь не были предметом чрезмерных гастрономических пристрастий европейца, но являлись, по преимуществу, иатрохимическим, врачевательным средством.
Обращение к вопросам истории торговли в русской историографии началось в XVIII в. с увлечений южным антиквариатом, не отделившихся от любительского интереса [13]. Первые исследовательские изыскания, начало которым положили работы академика Петра Кеппена (1793–1864) [14] и одного из основателей Одесского общества истории и древностей, Николая Мурзакевича (1806–1883) [15], фокусировались на проблеме образования генуэзских торговых поселений в Крыму  [16].
Предпринятое ими изучение письменных и материальных источников, свидетельствовавших о былой активности итальянцев в Северном Причерноморье, было подхвачено Владимиром Юргевичем (1818–1898) [17], Михаилом Волковым [18], Филиппом Вруном (1804–1880) [19], Евгением Фелицыным (1848–1903) [20] и некоторыми другими [21]. Ими были введены в научный оборот многие новые данные по исторической географии и археологии, эпиграфике и нумизматике, в частности, первые сведения о генуэзско-татарских аспрах и фоллери Кафы [22], но, в целом, им не удалось создать концептуальных работ, сопоставимых с монографией Вильхельма Хейда  [23].
В западноевропейской историографии конца XIX – начала XX вв. штудии Хейда стимулировали архивную эвристическую деятельность: Хайнрих-Иоханн Сивекинг (1871–1945) [24] обратился к материалам финансовой отчетности главного банка Генуи, всей Северной Италии и, пожалуй, Европы – Банка Сан Джорджо, впервые коснувшись приходно-расходных книг, так называемых «массарий» Генуи и Кафы; Готтлиб-Лукас Тафель (1787–1860) и Георг-Мартин Томас (1817–1887) [25], Луиджи-Томмазо Бель-грано (1838–1895) и Чезаре Империале ди Сайт Анджело (1859–1940) [26], Камилло Манфрони (1863–1935) [27] и Георг Мюллер (1842–1934) [28], Джиро-ламо Бертолотто (1861–1898) [29] и Амедео Винья [30] и другие [31] изучали документы генуэзской и венецианской торговой политики на Востоке; Николаэ Йорга (1871–1940) [32], продолжая архивные изыскания Лодовико Саули (1787–1874) [33], введшего в научный оборот документы генуэзского «Ведомства Газарии», опубликовал фрагменты массарий Кафы, различных генуэзских и венецианских оффиций, ведавших делами Романии и Черного моря; Корнелио Дезимони (1813–1899) [34] и Артуро Ферретто (1867–1928) [35] положили начало изучению нотариальных актов генуэзских факторий на Леванте, продолженное в серии публикаций Георге Брэтиану (1898–1953) [36]. Вито Орландини [37], Франко Борланди [38] и Аллэн Эванс [39], продолжая давние поиски Джованни Паньини делла Вентура (1715–1789) [40], предприняли комментированные издания средневековых итальянских «руководств по торговле».
Вся эта деятельность далеко не сразу освободила историческую мысль от миража Востока: он продолжал вдохновлять все новые и новые эксер-сисы медиевистов XX в., таких, как Адольф Шаубе (1851–1936) [41], Эмануэль Фридманн (1842–1912) [42], Херманн Хаймпель (1901–1988) [43], Рихард Хенниг (1874–1951) [44], Морис Ломбар (1904–1965) [45], Лучано Петек (1914–2010) [46], Вольфганг Штромер фон Райхенбах (1922–1999) [47] и других [48].
В российской историографии с начала XX в. стали появляться монументальные труды, основанные на широком круге источников, включая архивные. Таковы более широкие по заявленной тематике исследования Юлиана Кулаковского (1855–1919) [49] и Михаила Грушевского (1866–1934) [50], где, так, или иначе, нашли отражение вопросы истории торговли, в частности, о состоянии торговых путей из Кафы на Украину.
Тогда же Максим Ковалевский (1851–1916) [51], привлекая материалы Венецианского архива, рассматривал вопрос о функционировании торгового пути на Тану, в устье Дона. В отличие от своих современников, он писал о значимости черноморских портов не только для сообщений с Востоком, но и для вывоза местной сельскохозяйственной продукции.