Муха в розовом алмазе

Встревоженный сном, он решил не дожидаться Чернова в столице Таджикистана, а немедленно ехать в Ягнобскую долину за алмазами. Купив в аэропорту крупномасштабную географическую карту (полумиллионку), он тут же, у киоска, развернул ее перед Веретенниковым и потребовал показать местоположение кумархских штолен.
Реку Кумарх, левый приток Ягноба, Веретенников обнаружил быстро. Найдя в ее долине значок, обозначавший заброшенные горные выработки, Баклажан задумался, как к этим значкам добраться. У него получилось, что быстрее всего это можно сделать, если по автомобильной дороге Душанбе – Айни доехать до реки Ягноб и затем свернуть по грунтовке на запад. От конечной точки грунтовки до Кумарха было километров двадцать пять.
– Двадцать пять километров – это немного, – заключил он, пряча карту в полевую сумку. – Пехом за пять часов одолеем.
– Конечно, одолеем, – сказал Валерий, раздумывая, где ему лучше ускользнуть – в городе или в горах.
– Ты о побеге-то не думай, дорогой. Хоть здесь и не Москва, но все заметано, – разгадал его мысли Иннокентий Александрович.
Скривив лицо, он обернулся к залу ожидания, поманил пальцем стоявшего в его дверях русского парня лет тридцати двух в выцветших синих джинсах и футболке с изображением Бориса Ельцина с кружкой пенистого пива в руке.
Парень (это был Петруха) подошел и вопросительно уставился в бандита.
– Останешься в аэропорту, будешь ждать Чернова, – сказал ему Баклажан сквозь зубы.
– Хары, – улыбнулся парень, показав ровные мелкие зубы, покрытые табачным налетом.
– Сразу не убивай. Он один знает, где находится то, что мне нужно.
– Заметано. Расколю.
– Расколю... Пижон. Полковник тут?
– Да. С вертолетом у него ничего не получилось – все разлетелись. Сейчас он вас на стоянке дожидается, в "уазике". С геологом местным. Чудной мужик этот полковник. Рассказывал, как через ядерную бомбу можно к богу придти.
– Много говоришь, – сузил глаза Баклажан. – Я видел, ты тут не один тасуешься?
– Истинно, ваше благородие, – заулыбался Петруха. – Давеча прикупил одного местного блатного. Абдуллой зовут. Ничего, послушный. В Москву хочет на постоянное место жительства. Я обещал.
– Ну-ну. Вас там только не хватало. Когда с Черным закончите, добирайтесь вот сюда, – достав карту, Иннокентий Александрович показал Кумарх сообщнику. Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ майор! – скорчив преданную рожу, отдал честь парень с Ельциным на груди.
– Тогда свободен.
Парень, кивнув, подошел к таджику в чапане и тюбетейке, сидевшему в зале ожидания, сказал ему что-то на ухо и удалился. Проводив его тяжелым взглядом, Баклажан сказал Веретенникову:
– Это Петруха, мой помощник. И он не один здесь. Дернешься – сразу пулю в кишки получишь. Ферштейн?
Веретенников не ответил. Ему неожиданно стало страшно: он понял, что надобности в нем у Баклажана нет никакой. Нет после того, как бандит узнал, что алмазы с Кумарха. А выведать на каких именно штольнях работали хорошо известные в геологических кругах Чернов и Никитин, было при возможностях Иннокентия Александровича сущим пустяком. Без сомнения, в архивах Управления геологии еще хранятся журналы документации штолен, а также погоризонтные планы, и определить месторасположение рассечек, которые документировал Никитин, смог бы любой завалящий техник-геолог.
"Значит, Баклажан держит меня при себе, чтобы обменять на черновский алмаз с мухой? – заметались мысли Веретенникова. – Или просто на всякий случай? И выстрелит без сожаления, лишь только я попытаюсь бежать?
Держит на всякий случай... Какой случай? Если столкнется с Черновым и тот прижмет его к стенке? А я – заложник! И он начнет мною торговать. А если Чернова убьют? Петруха с Абдуллой? Тогда все! Конец мне тогда! О, Господи, убереги Черного, пусть он живет до ста лет..."
– Ты что так побледнел? – перебил Иннокентий Александрович смятенные мысли Веретенникова.
– Да так... Жарко...
– Потерпи... Через час напьешься из горного ручья.
* * *
Через час Веретенников действительно пил из ручья, впадающего в свирепую речку Варзоб. Перед тем, как рвануть без остановок на Ягноб, Баклажан решил накормить свою разношерстую команду. По дороге он купил в загородном кафе полтора килограмма плова (за сто рублей повара продали под него кастрюлю), полдюжины порций шашлыка, салата из тертой зеленой редьки, десяток мясистых помидоров и несколько бутылок минеральной воды. Веретенников попросил еще водки, и не пивший и не куривший Иннокентий Александрович, оценив его глаза, обезличенные покорностью, добавил к покупкам еще и бутылку "Кубанской".
Разместились они в теснине у самой беснующейся реки, на полянке, поросшей густой невысокой травой.
Водку Веретенников пил с геологом (худощавым человеком среднего роста с жиденькими, хорошо причесанными волосами и водянистыми глазами), нанятым Полковником для поисков алмазоносной жилы. Назвался этот геолог Александром Сергеевичем Кучкиным. Из разговора с ним Валерий понял, что этому быстро хмелеющему любителю французской певицы Патриции Каас и бывшему коллеге Чернова, грош цена и заплатит ему Баклажан, скорее всего, пулей в голову. И еще осознал: факт наличия этого человека в группе подтверждает предположение, что Баклажану он, Веретенников, в принципе не нужен. Его люди давно уже узнали, где находится пятая штольня и, более того, наняли человека хорошо ее знающего.
А геолог был весел. Узнав, что Веретенников близко знаком с Черновым, он начал рассказывать полевую историю, с ним связанную. Валерий не слушал, думал, как убежать, но Кучкин, раззадорившись, все говорил и говорил:
– И вот, эта повариха Анфиска на свой день рождения бражки наварила. Целую молочную флягу, представляешь? Градусов пятнадцать. И сели мы ее пить и так под вечер накушались, что ноги не ходили. Ни в какую. Очнулся я в землянке Черного, пить хотелось, сам понимаешь, хоть умри. Лежу на кровати, Черного охами разбудил и умоляю воды найти хоть кружку. А он, сам едва живой "отвяжись", да "отвяжись" стонет. Ну, пришлось мне самому вставать. Поднялся кое-как, пошел в сени, все по пути опрокинув, – тубусы, стулья, козла [11] даже кирпичного. Нашел ведро, а там воды – на донышке, соловью не напиться. Ну, я выпил, назад ползу, а Черный, от грохота проснувшийся, кричит: «А мне?» Ну, я думаю, щас, гад, получишь! И хватаю с подоконника банку трехлитровую, она у него второй месяц, с мая, с цветами стояла, выкидываю, то, что от незабудок, осталось, а воду эту вонючую, черную, с прогнившими стебельками-сопельками, Черному сую. Он как присосался, так сразу всю и банку выел. Отплевался потом, обозвал благодетелем и отрубился вчистую.
"И этот Александр Сергеевич тоже подлец и сукин сын, – думал Веретенников, механически разжевывая остывший шашлык. – Ну, правильно – сукины сыны к сукиным сынам собираются. Не-е-т, надо срочно бежать. Куда угодно бежать, хоть в эту речку спрыгнуть".
И вытаращился в огромные валуны, обглоданные не на шутку раскипятившейся водой. Передумав прыгать (глупо, это же форменная мясорубка!), принялся доедать плов (когда еще покормят?). Напротив него сидел Полковник – поджарый шестидесятилетний поседелый человек среднего роста со странными зелеными глазами. Сидел и смотрел прямо в душу. Так смотрел, что Валерия порывало все рассказать и про себя, и про свою жену, и вообще все, что спросят.
– Ты смирись, мой милый дружочек, не сопротивляйся струе жизни и легче тебе будет... Ведь другого выхода у тебя нет, кроме как быть с нами, – тихим ласковым голосом сказал ему Полковник. – Это мы с Иннокентием Александровичем определенно знаем...
– А я не сопротивляюсь... – потянувшись к достархану за бутылкой, натянуто улыбнулся Веретенников. Полковник опередил его неуловимым движением и, победно взглянув, поровну распределил оставшуюся водку в два пластиковых стакана. Удовлетворившись результатом, выбросил опустевшую стеклотару в кипящую воду и сделал Веретенникову с Кучкиным приглашающий жест.