Муха в розовом алмазе

Надо сказать, что Михаил Иосифович совсем не удивился. Находку свою он принял скорее как данность, явившуюся ему не благодаря стечению обстоятельств, а как следствие всеобщей связанности событий. Внимательно изучив алмаз пытливо сузившимися глазами, воровато сунул его в карман и порылся пальцем в шлаке на месте находки. И тут же наткнулся на небольшой цветастый матерчатый мешочек (не завязанный), в котором находилось еще три драгоценных камня, обернутых в пожелтевшую газетную бумагу. Они, как и первый, были розовыми, имели точно такие же размеры, но никаких энтомологических начинок в них не содержалось.
Спустившись в горницу, Михаил Иосифович сел за стол, разложил перед собой алмазы и, опершись локтями о бедра, склонился над ними. Черные, давно не скобленые доски столешницы никак не гармонировали с красивейшими детищами естества и Михаил Иосифович, недовольно покачав головой, встал из-за стола и пошел к своему рюкзачку за чистым полотенцем.
На вафельном полотенце алмазы тоже не смотрелись, вернее преобычный предмет человеческого обихода оскорблял их достоинство, и они делались какими-то недовольными, даже, казалось, съеживались от обиды. Не смотрелись они также на футляре для очков, на перевернутой тарелке, на монографии по технологии разделения изотопов радиоактивных элементов (ее, свое детище, Михаил Иосифович всегда носил с собой), ни на чем не смотрелись.
И Михаил Иосифович спрятал розовые кристаллы в мешочек, предварительно, конечно завернув их в обрывки газеты (за ней пришлось сходить на чердак). Но когда мешочек был помещен в середине стола (именно помещен, а не брошен), его осенило. Вынув и освободив алмазы от оберток, Михаил Иосифович пошел во двор, отыскал на завалинке местечко, поросшее ровной изумрудной травкой, и любовно разложил на нем ослепительно сверкавшие кристаллы. Но и здесь, на природе, алмазы казались чуждыми...
Михаил Иосифович расстроился. Потоптавшись во дворе, вернулся в дом, походил взад-вперед и, ничего не измыслив, решил перекусить. Достал термос, бутерброды, устроился у окна и стал есть, посматривая на задумчивое северное озеро. Алмазы лежали посередине стола. Мысли его, конечно, были о них. Он не думал, как и откуда появились эти розовые кристаллы в деревенском доме – он знал, что они доподлинно не с Зимнего Берега, коренного месторождения алмазов, несколько лет назад обнаруженного в Архангельской области. Он не думал, как в один из них попала муха – он знал, что они, с мухой и без нее, это чудо, природное или рукотворное. Он думал, что эти алмазы, прекрасные, таинственные, невозможные, совершенно переделавшие его, должны быть частью чего-то чудесного, чего-то чрезвычайно значащего и даже, может быть, страшного. И что именно ему, Михаилу Иосифовичу, ему, в руки которого они были ниспосланы, предстоит сотворить это не хватающее Нечто, Нечто, в пределах которого необходимо реализуется все совершенство этих розовых богов Вселенной.
Забыв о бутербродах и кофе, стынущем в колпачке термоса, Михаил Иосифович смотрел на алмазы и в мозгу его зрело решение. "Вечность, истинная вечность, могущая ежесекундно и никогда превратиться ни во что! – думал он, чувствуя, что мыслит плодотворно. – Самое твердое в мире вещество, и самое хрупкое! Вечное, пока не ударишь! Самое красивое, самое насыщенное светом вещество, в мановение ока превращающееся в банальную сажу! Вечное, пока не сожжешь! О, господи, я придумал им место!
И забыв о бутербродах, о кофе, о чемодане, о жене Жанне Андреевне, Михаил Иосифович сунул мешочек в карман брюк и ушел на ближайшую автобусную остановку. Через сутки он был в Москве, а еще через сутки с головой ушел в осуществление своего сумасшедшего проекта.
 
2. Алмазы сдерживают смерть. – "Хрупкая Вечность" и Сом Никитин. – Розовое пламя оживляет воспоминания. – Такого не похоронишь. – Баклажан не хочет обмана.
На осуществление проекта у Михаила Иосифовича ушло двенадцать лет, целых двенадцать лет, которые, впрочем, пролетели для него единым мигом. Необходимое количество плутония ему удалось собрать лишь в конце 1993 года.
К концу 1995 года в глубоком подвале его дома, располагавшемся в пределах Садового кольца (рядом с Поварской улицей) он соорудил алтарь, центральную часть которого занимала плутониевая бомба мощностью приблизительно в 500 килотонн. Она представляла собой устройство из нескольких частей. Соединение их с превышением критической массы могло произойти только в том случае, если верхняя часть бомбы – полусфера в мощной оболочке из свинца и никеля – подалась бы хоть на миллиметр к нижним своим частям. В результате даже такого незначительного движения оказались бы задействованными весьма сложные вспомогательные механизмы, слаженная работа которых привела бы к немедленному образованию на месте Москвы и прилегающей к ней части Московской области безжизненного радиоактивного пепелища. Но вся соль этого устройства была в том, что верхняя часть плутониевой бомбы отделялась от нижней... четырьмя розовыми алмазами! [15]
Несколько лет (примерно до середины 1996 года) Михаил Иосифович единолично поклонялся созданному им мерилу Вечности (с женой и ее компаньонкой он развелся по соображениям конспирации). Радиоактивный фон в "святилище" не превышал 1000 микрорентген в час, что для вдоль и поперек облученного расхитителя социалистического плутония было сущим пустяком.
Время шло, крыша у Михаила Иосифовича съезжала все больше и больше, жить оставалось все меньше и меньше, и он решил найти своему кумиру верных служителей, которые могли бы восторгаться бомбой и после его смерти. Такие, как он, видят друг друга издалека, и ему не составило труда организовать разношерстую секту численностью в семнадцать человек.
Своим заместителем по кадрам сумасшедший физик назначил полковника ФСБ, ушедшего на пенсию по состоянию здоровья. За двадцать пять лет службы в органах этот человек заработал десяток правительственных наград, именной пистолет, несколько маний и один премилый бред. Навыки, полученные им на Лубянке, а также на оперативной работе в Афганистане, Египте, Анголе и в некоторых других странах, позволили ему тщательно законспирировать секту, а также поднять контрразведку на уровень, исключавший утечку какой бы то ни было информации, не говоря уж об утечке членов.
Сом Никитин попал в секту случайно. По пути в Старый Оскол, в окрестности которого из Таджикистана, разоренного междоусобицами, бежали многие его русскоязычные друзья и собутыльники, он заехал в Москву и надолго осел на Ярославском вокзале в качестве бомжа. Там его подобрал один из активистов Хрупкой Вечности (так, в конце концов, назвал Михаил Иосифович свою тайную эстетическую организацию, назвал, напрочь забыв, что плутоний имеет период полураспада около восьмидесяти миллионов лет и, следовательно, бомба когда-нибудь, но утратит свою взрывоопасность).
После того, как Сом вышел из запоя, его обработали (как морально, так и медикаментозно – от педикулеза и чесотки). Месяца через два пристального наблюдения на него был возложен еловый венок кандидата в члены секты. С этого самого момента он был обязан ежедневно думать о том, что самое вечное, самое устойчивое, самое привычное (не важно что) ежеминутно может обратиться в прах. Конечно, ему не показали бомбу – на низшем уровне членства не полагалось не только видеть ее, но и знать о ней.
Трезвый Сом всегда был излишне активным и любознательным. Невзирая на неусыпную деятельность шефа контрразведки и четырнадцати его помощников, он довольно скоро узнал, что в подвале дома, в котором происходили собрания и посиделки, находится нечто, напрямую связанное с его основной профессией, то есть с поисками полезных ископаемых. Это знание возбудило его любопытство и, ради удовлетворения последнего, он решил наступить на горло собственной песне и продолжить свое членство в невыносимо и постоянно трезвой секте.